– Боже мой! Вот варвар-то! – проговорила Глафира Семеновна, разбудила его и сказала: – Как тебе не стыдно спать в таком месте. Срамник. Вставай… Мы все осмотрели… Кончили… Поедем куда-нибудь… Куда ты хотел?
Супруг поднялся с дивана и, щурясь на свет, произнес:
– Стомило маленько… Уж вы извините, капитан… Сегодня рано встали… Ездили в ваш собор… в катедраль…
Они направились к выходу. Капитан подал Глафире Семеновне руку. Николай Иванович шел сзади их и позевывал.
В музее супруги Ивановы пробыли не более двух часов. Выходя из музея, Николай Иванович бранил в душе капитана, что он долго задержал их в одном месте, но все-таки расстаться сейчас с капитаном не хотел. Присутствие капитана ему нравилось. Он ему все-таки служил компаньоном для выпивки за завтраком. Мог служить таким же компаньоном и за обедом, и вечером, тем более что и Глафира Семеновна будет смотреть на него, Николая Ивановича, снисходительнее, если он будет пить с гостем, то есть с капитаном.
– Никуда сегодня вас, Иван Мартыныч, от нас не отпустим, никуда! – проговорил Николай Иванович капитану, когда они очутились на улице. – Весь день должны быть с нами. Вместе пообедаем, вместе и поужинаем. Пообедать-то нельзя ли куда-нибудь за город отправиться? Глафира Семеновна, ты согласна?
– Да я с удовольствием, если только мы не противны капитану, – отвечала супруга, бросая вопросительно-кокетливый взгляд на капитана.
Тот, дрогнув по-военному плечами, приложился под козырек и поклонился.
– Я имею большое честь и большой счастие… – сказал он. – Но у Мадрид нет хороши анвирон…[317] Нет хороши ресторан за город…
– Ну, куда-нибудь, только бы это было в саду, в зелени.
Капитан задумался.
– В парк… – проговорил он.
– Едем в парк, хотя там мы вчера и были, – отвечал Николай Иванович.
Взят хороший экипаж, запряженный парой лошадей, Николай Иванович долго уговаривал капитана сесть рядом с Глафирой Семеновной, лицом к лошадям, но капитан не согласился, сел спиной к лошадям против супругов, и они поехали.
– У Мадрид один место, где можно быть в сад, – это есть парк, – говорил капитан. – Один, и больше нет.
В пояснение своих слов он показал один палец и отрицательно потряс рукой. Глафира Семеновна сидела перед капитаном и придерживала платок около укушенной губы. Капитан видел это и тотчас же произнес:
– Надо вам медицин… Вы будете здорова.
Он остановил экипаж около аптеки, побежал туда и вернулся с баночкой мази.
– Вот. Эта камфор… Это хорошо!.. В ресторан ви… – Капитан показал жестом, что надо помазать губу.
– Понимаю, понимаю. Как вы любезны, капитан! Как мне благодарить вас, – говорила Глафира Семеновна.
В парке, по случаю воскресенья, сегодня было еще многолюднее, чем вчера, но зато, вследствие праздника, и посерее по части публики. Казалось, что весь Мадрид высыпал сюда. Играла военная музыка.
– Ходить в сад зоологии? – предложил капитан. – Это недалеко.
– В зоологический сад? – воскликнул Николай Иванович. – Бог с ним! Что мы там забыли? Львов да крокодилов можно и у нас дома, в нашей зоологии видеть.
– Есть хороши экземпляр павиан. Сянж, сянж… Как это русски?..
– Обезьяна. Ну ее к лешему! Лучше же мы в ресторане малаги выпьем. Я еще не пил настоящей испанской малаги.
– Малага? Сси, сси… Это хорошо. – Капитан прищелкнул языком и подмигнул.
Николай Иванович протянул ему руку:
– Мерси. Наши симпатии сходятся. Я тоже люблю выпить хорошего винца.
Вот и одноэтажный ресторан с громадной верандой, приютившийся в парке в тенистом месте. Вековые деревья протянули свои ветви над крышей ресторана и образовали как бы купол. Почти все столики на веранде были заняты, и супругам Ивановым и капитану стоило большого труда найти себе место. Много было английских семейств. Слышалась английская речь. Николай Иванович усадил жену рядом с капитаном, а сам сел напротив их.
– Капитан! Нельзя ли чего-нибудь испанистого поесть за обедом? – сказал Николай Иванович. – Испанистого супу, испанистого жаркого, испанистого сладкого.
Капитан пожал плечами и отвечал:
– Ресторан этот есть французски.
– Фу ты, пропасть! Да где же ваша Испания-то? Национальных кушаний нет, национальных костюмов нет. Давайте тогда уж хоть национальные вина пить! Омбрэ! – поманил Николай Иванович официанта и стал ему заказывать, пригибая пальцы: – Три обеда… Трез комидас, ботеля Херес-де-ла-Фронтера, ботеля аликанте, ботеля малага…
Глафиру Семеновну от такого заказа вина всю передернуло, и она хотела уже поставить мужу какое-либо препятствие, но вдруг почувствовала под столом, что капитан дотронулся своей ногой до ее ноги и пожимает ее. Она вся вспыхнула и тотчас же отдернула ногу, но язык ее отказался прекословить Николаю Ивановичу.
«Ухаживает за мной капитан, настоятельно ухаживает, – решила она про себя и улыбнулась. – А муж ничего не замечает. Что, если бы он заметил? Впрочем, если бы он что-нибудь заметил, то ему можно сказать, что в Испании это так принято, что здесь легкие вольности допускаются, так как мужчины здесь все пылкие… Да и в самом деле, может быть, здесь так принято. Южный темперамент. И наконец, что ж тут такого – пожать женщине ножку? К тому же сделал он это как бы невзначай. Обо мне капитан судит по своим испанским женщинам. А испанки все кокетки. Ну что ж, пококетничаю и я с ним немножко. Это и перед мужем не будет грешно. Не пойдет же у нас дело всерьез».
Начался обед. Мужчины пили усердно. Для храбрости перед капитаном Глафира Семеновна и сама не отказалась от рюмки аликанте и рюмки малаги. За жарким капитан, разгоряченный вином, снова пожал ей ножку. На этот раз она уже смутилась меньше и не отняла своей ноги.
Николай Иванович то и дело чокался с капитаном и уж изрядно захмелел. За обедом он уверял капитана, что поедет провожать его в Барцелону и побывает у него на судне.
– Также навестим и старика Хозе! Хороший старик падре Хозе! – хвалил он капитану монаха. – Где он там у вас в Барцелоне живет? В монастыре, что ли?
– Падре Хозе? – спросил капитан. – Падре Хозе есть священник от флот.
– Флотский священник? Священник на корабле? Боже мой, да это прелесть что такое! Это значит, совсем, что называется, ходовой монах. Я знаю монахов на судах. Совсем светские люди! Ну и выпьем там у вас, в вашей Барцелоне, все трое вкупе, – закончил Николай Иванович. – Он теперь где же, сам старик падре Хозе?
– Сегодня вечер он едет на Барцелона, – был ответ.
– Ну вот и отлично. За здоровье падре Хозе.
Все чокнулись и выпили. Не отказалась и Глафира Семеновна от вина, пригубила, опустила руку под стол, чтобы отереть ее о салфетку, и вдруг почувствовала под столом прикосновение к своей руке руки капитана. Она вспыхнула, хотела отдернуть свою руку, но капитан уже держал ее руку и крепко жал. Она хотела высвободить руку, но боялась резкого движения, боялась, что муж заметит это движение, и сидела не шевелясь. А капитан продолжал жать руку. Темнело. Наступал вечер. Глафира Семеновна сообразила это и, пользуясь сумраком, сделала сама ответное рукопожатие капитану.
Совесть немного упрекнула ее, но она тотчас же успокоила себя, сказав себе мысленно: «Что ж, ведь это только шалость, простая невинная шалость, а отчего же мне и не пошалить немного за границей? Так ли еще шалят наши дамы за границей!»
На веранде зажглись огни. Заблистало электричество. Глафира Семеновна старалась уж не опускать руки под стол.
Вечер супруги Ивановы окончили в кафешантане, куда капитан отвез их после обеда, чтобы показать, как танцуют гондаго и качучу. Херес, аликанте и малага сделали свое дело: Николай Иванович и капитан были совсем пьяны. Подгуляла и Глафира Семеновна, чтобы быть смелее с капитаном, и в конце обеда, когда капитан поднес ей букет из роз, купив его у девочки-цветочницы, шнырявшей мимо столов, начала жаловаться на супруга.
– Только от посторонних и получаешь букеты, а вот муж, родной муж, во все путешествие ни разу не вспомнил обо мне и не поднес даже одного цветочка, – говорила она. – Понимаете, капитан, ни одного цветочка. В Биаррице рай насчет цветов, а он ни-ни…
– Зато три или четыре купальных костюма… – попробовал заметить Николай Иванович.
– Сама себе купила костюмы, а вовсе не ты…
– Да ведь деньги-то из одного кармана. Другие дамы весь сезон купаются в одном и том же костюме, а ты три-четыре… А сколько шляп в Париже! Сколько…
– Смотрите, капитан, он уже упрекает. Вы понимаете: упрекает…
– Сси, сси, сеньора… – отвечал капитан, пуская струйки табачного дыма от папиросы.
– Спрашивается, разве это муж? Разве это любящий муж? – продолжала Глафира Семеновна. – Уверяю вас, он иногда бывает хуже дерева… Как камень какой-то… Ни поэзии, ни-ни… Ничего такого…
– Какая же, мать моя, поэзия, если мы пятнадцать лет в замужестве! Поэзия – это у новоженов, – отвечал Николай Иванович.
Язык его заплетался.
– Слышите, слышите, капитан, что он говорит! – воскликнула супруга. – Нет, небось ты вчера доискивался поэзии, блуждая по темным улицам и отыскивая испанок по балконам, перед которыми будут распевать серенады. Что? Поймала? В лучшем виде поймала. А про жену ты говоришь: какая же поэзия!
– Да я вовсе не про жену… А что насчет испанок… – оправдывался супруг.
– Молчи. Оправданья тебе нет.
Выходило нечто вроде ссоры. Капитан видел, что это надо прекратить. Он поднял рюмку с остатками малаги и произнес:
– Будь здрав, русски женщин!
Супруги чокнулись с ним и допили остатки вина.
За обед было уже уплачено. Они стали собираться уезжать. Николай Иванович поднялся из-за стола и покачнулся.
– Однако мы изрядно наиспанились, – сказал он.
– Только ты, только один ты, потому что ты пьешь двойную порцию против других, – заметила ему супруга и крепко пожала руку капитана, который благодарил ее за обед.