ь трясти мужа за рукав, ущипнула его за руку, дернула даже за усы.
Николай Иванович проснулся, посоловелыми глазами смотрел на жену и прокурора и спросонья спрашивал:
– Приехали? Куда приехали?
– Никуда не приехали. Но знаешь ли ты, по какой местности мы едем? – внушительно говорила Глафира Семеновна мужу. – Мы едем по местности, которая в горах кишит разбойниками. Вот Степан Мефодьич говорит, что здесь повсюду, повсюду разбойники. Нужно быть настороже, а ты спишь, как невинный младенец.
– Позвольте, позвольте, мадам Иванова, – перебил ее прокурор. – Я рассказываю больше о прежнем, достамбуловском времени. Но Стамбулов ведь целую войну вел против них и, надо отдать ему честь, перебил или перехватал их атаманов, и шайки рассеялись.
– Вы говорили, что даже были случаи нападения на поезда.
– Были, были. Нападали, пассажиров обирали до нитки, потом брали их в плен и требовали за них выкуп. Все это было сравнительно недавно, три-четыре года тому назад, но теперь, за последнее время, у нас спокойно.
– Да ведь спокойно, спокойно, а вдруг и будет неспокойно, – проговорила Глафира Семеновна.
Прокурор пожал плечами.
– Конечно, все может случиться, но из этого не следует, чтобы так уж очень пугаться, – сказал он. – Смотрите, как вы побледнели. Воды бы вам выпить, но ее нет. Выпейте вина. Это вас прибодрит. Вино есть.
– Пожалуй, дайте.
У Глафиры Семеновны дрожали руки.
Прокурор вытащил из кармана складной штопор, достал бутылку с белым вином, откупорил ее и, налив полстакана, подал Глафире Семеновне.
Та выпила несколько глотков и проговорила:
– Боже мой, по какой мы дикой земле едем! Даже на железнодорожные поезда нападают. Знала бы, ни за что не поехала! Это все ты… – кивнула она на мужа.
Тот зевал, протирал глаза и откашливался в платок.
– Ну вот… Не на кого валить беду, так на мужа. А сама только и бредила Константинополем. Ведь мы в Константинополь едем.
– Да никакой тут беды нет, и вы можете успокоиться. Теперь разбойничьи банды если где еще и существуют, то переменили свою деятельность. В прошлом году я был судебным следователем, производил следствие над двумя пойманными вожаками и познакомился с их нынешними операциями. Теперь они живут в горах и держат в страхе только селения. Чтобы никого не трогать, они распоряжаются очень просто. Берут известную дань с сел и деревень. И если дань взята – они уже ту деревню не трогают и дают у себя в горах спокойный пропуск лицам из той деревни. На следствии свидетели показывали, что у здешних разбойников на этот счет слово верное, что у них существует своя честь.
Глафира Семеновна начала успокаиваться.
– Ну а нападение на поезда? Когда было последнее нападение на поезд? – спросила она. – Не можете сказать?
– Как же, как же… Это всем памятно. Об этом ведь писали во всех европейских газетах. Это сделало страшный переполох, – отвечал прокурор. – И на самом деле нападение было возмутительно по своей дерзости. Но последнее нападение было сделано не на болгарской территории, а на турецкой. Вы поедете мимо этой станции.
– О Господи! Спаси нас и помилуй! – перекрестилась Глафира Семеновна.
– Чего же, душечка, так уж особенно-то пугаться! – успокаивал жену хриплым от вина и сна голосом пришедший уже в себя Николай Иванович. – Ведь и у нас на Закавказской и Закаспийской дорогах были нападения на станции и на поезда, но ведь это так редко случалось. И здесь… Неужели так-таки на нас уж и нападут, если мы поехали?
– Все-таки это ужасно! – потрясла головой Глафира Семеновна и спросила прокурора: – Так когда же было последнее нападение на поезд?
– Последнее нападение было… Я даже число помню… – отвечал он. – Последнее нападение было в ночь с 31 мая на 1 июня 1891 года. Разбойники забрались в поезд между станциями Черкесской и Синекли, перевязали поездную прислугу, остановили поезд и грабили пассажиров догола. Но это бы еще ничего… А дерзость их пошла дальше. Они захватили из первого класса четырех пассажиров заложниками. Это были германские подданные и лица из хорошей фамилии, со связями… Они ехали в Константинополь. Захватили их заложниками и увели в горы, а после требовали с турецкого правительства двести тысяч франков выкупа, грозя, что, если выкуп к известному времени не будет внесен и положен в указанное место, убить заложников.
– Боже милостивый! – всплескивала руками Глафира Семеновна. – Ну и что же, выкуп был внесен?
– Внесли выкуп, – кивнул головой прокурор. – Это была банда знаменитейшего по своей дерзости разбойника. Афанас он назывался. По происхождению грек. Впоследствии он был убит в свалке. Ведь целый турецкий полк ходил в горы воевать с этой шайкой разбойников.
– Ужас, что вы говорите! Ужас! – ужасалась Глафира Семеновна и спросила прокурора: – Как станция-то, около которой это случилось?
– Запомнить нетрудно. Почти русское название. Станция Черкесской. По-турецки она произносится Черкескьей…
– Нет, я даже запишу, чтобы знать.
Глафира Семеновна вытащила из баульчика записную книжку с карандашом.
– Далеко это отсюда?
– За Адрианополем. Почти под самым Константинополем, – дал ответ прокурор. – И имя разбойника запишите. Афанасий… Грек Афанас.
– Грек, стало быть, православный человек – и такой разбойник! О Господи! – дивилась Глафира Семеновна, записывая в книжку. – Фу, даже руки дрожат. Вон какими каракулями пишу. Вы говорите, в 1891 году это было?
– В 1891 году, в ночь с 31 мая на 1 июня. Это факт. Это во всех газетах было.
– Ну и уж после этого не нападали на поезда?
– Кажется, не нападали, – отвечал прокурор, но тотчас же спохватился и сказал: – Ах нет, нападали. Года три тому назад нападали, но уж на этот раз на нашей болгарской территории. То есть, лучше сказать, на границе турецкой и болгарской. Тоже обобрали пассажиров, но не причинили никому ни малейшей царапины. Также взяли в плен одну богатую женщину.
– Даже женщину не пощадили? – воскликнула Глафира Семеновна и прибавила тихо: – Не могу писать. Николай Иваныч, дай мне вина.
Николай Иванович поспешно налил стакан вина.
– Куда ж ты цельный-то стакан! Мне один-два глотка! – крикнула на него жена.
– Пей, пей. Остальное я сам выпью.
– Это чтобы опять натрескаться? Опомнись! Люди ужасы рассказывают, а тебе и горя мало. По такой дороге ехать – нужно быть трезвее воды.
Муж улыбнулся.
– Тебя Степан Мефодьич, шутя, пугает, а ты веришь! – сказал он, выпив остатки вина.
– Нет, это факты, факты. Неужели же я посмею шутить таким манером! А только вам теперь совершенно нечего бояться. Теперь повсюду спокойно. Вот уже года два по всей дороге спокойно.
– Так что же разбойники сделали с этой женщиной? – интересовалась Глафира Семеновна. – Поди, турецкие зверства сейчас начались?
– Не рассказывайте ей, не рассказывайте, Степан Мефодьич. Видите, она и так ни жива ни мертва, – подхватил Николай Иванович.
– Тут уж нет ничего страшного. Вообразите, впоследствии она рассказывала, что все разбойники обращались с ней буквально по-джентльменски, с предупредительностью и даже кормили ее лакомствами. Они только заставили ее написать письмо в ее дом с приказанием, чтоб за нее выслали что-то пять или шесть тысяч левов. Женщина была состоятельная, за нее выслали и положили в назначенное место в горах деньги, и она была освобождена. Но вы, мадам, Бога ради, не бойтесь, – прибавил опять прокурор. – Теперь уже два года ничего подобного не случается.
Кончив рассказ, он налил себе стакан вина и выпил залпом, сказав покосившейся на него Глафире Семеновне:
– Простите, что пью… Но ужасная жажда…
Поезд убавил ход и остановился на станции Белова.
Запасные пути у станции Беловы были сплошь уставлены платформами с строевым лесом, досками, дровами. Были даже решетчатые вагоны, нагруженные перепиленными на мелкие куски ветвями и хворостом. Видно было, что здесь умеют беречь лес и не дают сгнивать, как у нас в России, даже самым мелким лесным остаткам.
– Большая лесная торговля здесь, – сказал прокурор своим спутникам. – Белова – город лесопромышленников. Отсюда отправляется лес и в Константинополь, и в Австрию. От Беловы мне с вами ехать всего шестьдесят шесть километров, семьдесят верст по-вашему, а затем Филипополь – и прощайте.
– Так скоро? – удивился Николай Иванович. – В таком случае надо проститься набело и выпить на прощанье.
– Николай! да побойся ты Бога! – вскинула на мужа умоляющий взор Глафира Семеновна.
– А что такое? Я Бога боюсь, как следует.
– Так как же можно напиваться на такой дороге, где разбойники даже поезда останавливают!
– Да не напиваться, а выпить на прощанье. Ведь в Турцию едем. А в Турции уж аминь насчет вина. Там оно и по магометанскому закону запрещено.
– Бесстыдный ты человек! – воскликнула Глафира Семеновна и отвернулась от мужа.
– И знаете, кто здесь главный скупщик лесов на сруб? – продолжал прокурор, чтобы замять начинающуюся ссору между мужем и женой. – Знаменитый еврей барон Гирш, устроитель Аргентинской колонии для евреев. Эти леса правительственные, государственные… И он здесь скупил на сруб ни много ни мало тридцать пять тысяч гектаров. Много здесь есть, впрочем, лесов и частных владельцев.
Поезд отходил из Беловы. Прокурор продолжал:
– Через полчаса будет станция Татар-Басаржик. Перемена поездной прислуги. Турецкая прислуга заменит болгарскую.
– Как? И разговор уж будет по-турецки? – спросила Глафира Семеновна.
– Нет. Большинство говорит по-французски и по-болгарски. От станции Басаржик вплоть до Константинополя будете слышать французский язык. Вплоть до Басаржика лесная местность и область лесной торговли, а после Басаржика начнется область виноделия и рисовых полей.
– Ну вот как ни выпить винца, проезжая область виноделия! – сказал Николай Иванович и улыбнулся. – Нельзя же так игнорировать местности.