Начальник опытного цеха КБ — Иван Андреевич Горшков, человек среднего роста. Он только что вернулся из похода по цехам завода. Иван Андреевич взвинчен. Одногодок Грабина — второй человек в КБ, кто несет всю тяжесть исполнителя графика опытных работ. Срок испытания пушек неумолимо приближается. А какие-то ничтожные шпонки, болты и гайки задерживают работу. Иван Андреевич крепится, даже старается казаться веселым. Но, увы! Любовь к искрометной шутке и тихие, себе под нос, напевы цыганских романсов давно забыты. Он озабочен и даже удручен.
Главный конструктор не упрекает его в нерасторопности. Молчит. Он хорошо знает предел возможностей Ивана Андреевича. Он лучше всех видел, как его друг заваливает дело…
Василий Гаврилович в тактичной форме сказал Горшкову: «Иван, как ты смотришь, если я тебя верну в КБ? Возглавишь подотдел по испытаниям новых образцов пушек? Дело перспективное. Будешь ближе к науке. И все будет зависеть только от тебя самого». «А кто возглавит опытный?» «Кого бы ты сам порекомендовал?» — вопросом ответил Грабин. «Считаю, лучше Григория Дмитриевича Гогина нам не найти». «Так я и думал. Значит, договорились. С ним вместе поедешь в Москву. На правительственный смотр артиллерии. Если удастся, добьюсь тебе разрешения непосредственного участия в смотре».
Ведущий конструктор П. Ф. Муравьев не меньше Горшкова бегал по цехам, выколачивая детали для ствольной группы. Ныне он окончательно отлаживает зарядную камору ствола и механизм заряжения. В его распоряжении освободившиеся слесари Румянцев и Воронин. По одному его взгляду они понимали, что и как надо делать…
Владимир Дмитриевич Мещанинов тоже ничего и никого не замечает. Все внимание сосредоточил на канавках веретена штока тормоза. Откат ствола пушки должен быть ни большим, ни меньшим. Нарушение этого требования во время стрельбы обязательно вызовет отказ орудия. У него под рукой недавно принятый на работу слесарь-лекальщик Николай Царевский. С ним беседует старший мастер Иван Степанович Мигунов, обладающий огромной интуицией умельца. Он высказал Мещанинову свое мнение о неточности, допущенной в изготовлении модератора. Через несколько часов, после исправления и проверки канавок веретена и отверстий модератора, они вновь соберут шток тормоза. И снова его на стенд. И до тех пор они не уйдут из цеха, пока не добьются нормальной работы этого важного узла — сердца пушки.
В цех пришел К. К. Ренне. Ему что-то сказал мастер Петр Дмитриевич Ионов, бывший рабочий завода «Красное Сормово». Константин Константинович снял с головы шляпу, пожалуй, единственную не только на заводе, но и во всем поселке, и положил ее на стол. Он сел на одну из станин пушки и взялся за рукоятку маховика. Покрутил им; оказалось, что усилия в подъемном механизме выше допустимого. Потом он засуетился около второй пушки. Опять сел на станину. Теперь он крутил маховик поворотного механизма. Урок с Ф-20 для него не прошел даром.
Константин Константинович записал замечания в журнал и, сказав Ионову, что надо делать, подошел к Мещанинову.
На тонких ногах Ренне немыслимой жесткости краги. Они вызывающе хлопали о скороходовские ботинки. Ренне, в шляпе, в крагах, в укороченном пальто «реглан», со своей странной и необычной в наших местах фамилией, попервоначалу у заводчан вызывал определенный интерес. Многие жители поселка, особенно женщины, считали его чужестранцем. Потом все привыкли к нему. Болезненный интерес у людей постепенно исчез. Ходил он неторопливо и широко, держал руки всегда в карманах пальто или плаща. Слегка сутулился, во рту неизменно папироса. Больше всего он дружил с Мещаниновым. У них квартиры были рядом на одной площадке лестничной клетки. Ренне любитель помолчать, Мещанинов — поговорить.
Моим правилом оставалось ежедневно по часу бывать в опытном. О задержке деталей механическими цехами, несмотря на огромные трудности и риск ненароком раскрыть секретный характер работ, мы писали в каждом номере многотиражки…
Поздно вечером по пути домой за мной в редакцию зашел Грабин. Захлопнув дверь на автоматический замок, мы вышли на улицу. — Василий Гаврилович, вы чем-то огорчены?
— Вы были на последней планерке у директора? Видели, как выкручивались цеховики? Прямо-таки ужи, а не люди. Когда запахло премией, они Радкевича засыпали обещаниями. Петухи сразу стали орлами. Прямо хоть сейчас у любого «старателя» раскрывай клюв и клади в него месячный оклад! А фактически по Ф-22 отставание на пять дней от намеченного графика. Радкевич, конечно, раздражен, но сделать ничего не может. Вот тебе и «кадры решают все!»…
Возьмите Валентина Николаевича Лубяко — цена ему гривенник, а выдает себя за рубль. Вконец извел нашего Горшкова. Сам установил последний срок подачи деталей для затвора, а слово не держит. Сверх того уже прошло три дня, а деталей нет!..
— Может быть, вы об этом напишете в нашу газету?…
— Это для меня не составляет труда. Но я не пойду на такой шаг. Выглядеть просителем у бездельников не желаю. Их нужно громить коллективно по всему фронту. Ныне после обеда сам пошел к Лубяко. И что же? Рабочие трудятся, а их начальник со своим распредмастером никак не могут вничью свести партию шахмат…
«Товарищ Лубяко, — говорю ему, — скажите честно, до каких пор вы будете нас резать без ножа?» Стою перед ним, как солдат в строю, а он даже локтей не оторвал от стола с шахматной доской. «Пора бы и совесть знать! Вы же еще на прошлой неделе обещали директору по затвору Ф-22 закрыть программу?»
«Сейчас посмотрим»… Пошли в цех к токарю. Тот сказал, что для бойка на складе завода нет нужной марки стали.
«Видите», — говорит мне Лубяко и спокойно смотрит в глаза. И представьте, не краснеет. Я ему: «Нет стали — достаньте». А он: «У меня крутятся не только ваши детали!.. У меня под завязку программа по «ретурбентам»… И бегать по складам я не обязан. Вы берите за галстук не меня, а всеми уважаемого Максимовича. Он, кажется, главный по снабжению?» Ну и ор-ел!
Грабин умолк. Около клуба ИТР нас обогнал Лубяко и его дружок. Они по-мальчишески вбежали на крыльцо и прошмыгнули в бильярдную. Оттуда послышались голоса болельщиков и стук костяных шаров.
— Меня, если хотите знать, — вновь заговорил Василий Гаврилович, — больше всего тревожит не безалаберность на заводе. С ней мы так или иначе справимся. Опытные образцы Ф-22 будут изготовлены в срок. Нас может подсечь другое. Я не допускаю, что маршалу Тухачевскому неизвестно о проекте новой пушки. Пребывая на заводе, он ни разу не проявил к ней интереса…
В конце первой декады мая, ранним утром 76-мм дивизионная пушка Ф-22 оповестила стрельбой рабочий поселок о своем рождении. Начались заводские испытания на полигоне.
На столе цеховой конторки увядающий, но не потерявший своей прелести, букет сирени. Сюда его принесли девушки из хозяйственного цеха. Они красили и прихорашивали новорожденных сестер — пушки Ф-22.
Одну со складывающимися станинами, как и полууниверсальную Ф-20, они покрасили в защитный цвет — зеленый, другую с цельными станинами — в желтый. Последняя особенно броско выглядела на солнце. Элегантностью и непривычным цветом она сразу привлекла внимание. Люди дали ей ласковое имя «желтенькая».
Пушки конструкции КБ нашего завода оказались легче полууниверсальной с той же мощностью на триста пятьдесят килограмм.
Они уже накрыты брезентом. И может быть, завтра по телефонному звонку под вооруженной охраной отбудут на смотрины в Москву. И там, где-то в лесах Подмосковья, их покажут правительству и армейской комиссии. На этот смотр будут представлены орудия из Ленинграда и других мест. Молодому Грабину придется противостоять ветеранам, большим знатокам артиллерийского дела. Естественно, коллективы конструкторов и на Волге, и на Неве, и в Подмосковье ждут только своей удачи.
Утро. В опытном цехе работают станки — два револьверных, строгальный и фрезерный. Без пушек в опытном пусто.
Иван Андреевич Горшков веселый и беззаботный. Таким давно я его не видел. Крутые плечи аккуратно облегала под широким ремнем военная гимнастерка. Хотя она и не сохранила красно-эмалевых «кирпичиков», их неизгладимый след остался на выгоревших черных петлицах. Полугалифе еще хранили стрелку, сапоги начищены по-парадному. Лицо его чисто выбрито. В бесцветных глазах, всегда чем-то утомленных, ныне мелькали искорки детской игривости.
— Проходи, проходи…
Мы сели за крепко сбитый некрашеный стол. За окнами цеха шихтовый двор. Там ритмично ухало падающее с высоты пятиэтажного дома чугунное крошило. Гремел и визжал железный скрап.
— У Василия Гавриловича в Москве ситуация, как у Дмитрия Донского на Куликовом поле в начале битвы. Но он не унывает и держится молодцом. Днями все решится в Кремле.
— Рассказывайте, рассказывайте подробнее.
— Во время смотра близко у наших пушек быть не пришлось. Но на позицию ставил орудия я. На правом фланге первой стояла универсальная 76-миллиметровая пушка «Красного путиловца» КБ Ивана Абрамовича Маханова. За ней в строгом ряду наши полууниверсальная Ф-20 и обе дивизионные пушки Ф-22. Далее встала полууниверсальная дивизионная 76-миллиметровая пушка К-25 КБ Владимира Николаевича Сидоренко, изготовленная по переработанным чертежам шведской фирмы «Бофорс».
Сначала распорядитель подготовки и демонстрации новых образцов артиллерии комдив Дроздов не разрешил мне ставить на позицию «желтенькую». Она оставалась в сарае. Приехал Василий Гаврилович. Я доложил ему о сложившейся обстановке. Он тут же лично обратился к Дроздову. Тот ответил ему: «Ваших пушек и так две, вполне достаточно».
На следующий день приехал комдив Ефимов, начальник Артиллерийского управления. И он, выслушав просьбу Василия Гавриловича, тоже отказал. Что делать? Накануне смотра на полигон прибыл Тухачевский. Василий Гаврилович к нему. Тот выслушал просьбу и тоже отказал. Грабин решил рискнуть. Он спокойно, но твердо сказал маршалу: «При докладе руководителям партии и правительства я скажу, что нашу пушку закрыли в сарае