И государь, который только что милостиво присвоил ему наивысший чин генерал-фельдмаршала, который ждёт победы под Москвой, – государь сочтёт сдачу города тяжкой ошибкой… И ещё раз удалит его из армии… И тогда ему, Кутузову, отдавшему всю жизнь военной службе, придётся доживать и умереть с позорным пятном: виновник поражения России.
По всем соображениям Москву надо было защищать. Но истинный полководец всегда видит не только данное поле битвы, не только цель ближайшего сражения, – он видит, как можно выиграть всю войну. А Кутузов был таким полководцем.
Кутузов видел, что позиции, выгодной для обороны Москвы, – нет.
Нет и обещанных резервов. Даже ополченцев. Губернатор Москвы Ростопчи́н совсем недавно призывал москвичей: «Для погибели злодея пойдём и мы! И выйдем, сто тысяч молодцов… и кончим дело все вместе». Толпы москвичей, вооружившись чем найдётся, пришли в указанное место, готовые сражаться! Но никто их не встретил, и ружей им не дали, а они были в городе, и много тысяч!.. Люди и разошлись.
Мысль Кутузова напряжённо искала выход из труднейшего положения, в котором оказалась армия. Искала единственно верного решения.
Было ясно, что необходимо прежде всего выиграть время. Из опыта войн с Наполеоном было известно, как он подчинял своей воле волю правителя очередного государства, оказавшего сопротивление. Просто: громил его армию в генеральном сражении. Но на сей раз он не достиг у Бородина такой победы.
Было ясно, что русская армия у Бородина нанесла страшную рану Великой армии. Однако у Наполеона ещё оставались сильные резервы – поэтому нужно время и нужны новые сражения, чтобы сокрушить эту военную мощь. А для новых сражений необходимо мобилизовать все силы России. Нужно, чтобы эти силы успели подойти на помощь армии. Значит, опять требуется время.
Есть ли смысл при таком положении защищать Москву? Принесёт ли это сражение спасительную победу ныне, когда позиции, выгодной для обороны столицы, нет и отсутствуют резервы?
Кутузов ясно сознавал, что сражение под Москвой было бы губительно для русской армии. И как это ни горько было ему, старому солдату, но он не находил иного решения, кроме одного. Оставить Москву без боя.
Кутузов хорошо знал свою армию. Он надеялся, он был уверен, что оставление Москвы не ошеломит его солдат. Что они будут верить: старый генерал ведёт их к победе.
Кутузов знал и то, что весь русский народ не покорится завоевателю и в конце концов победит. Он верил в силу народа. Но эту силу надо направить, чтобы грозный её удар по завоевателю был нацелен лучшим образом. И здесь тоже нужно время…
Мысль русского полководца неизбежно приходила к единственно возможному выводу: Москву надо оставить, как это ни горько.
Нужно увести русские войска туда, где солдаты могли бы отдохнуть, куда бы подошли резервы, откуда в это же время можно было бы снова и снова наносить удары по врагу.
И надо непременно прикрыть этот замысел военной хитростью, чтобы до поры до времени его никто не разгадал.
Если и раньше Кутузов говаривал, что «подушка, на которой спит полководец, не должна знать его мыслей», то теперь он тем более скрывал свои планы. Он знал, что за этими планами охотятся не только французские шпионы, но и некоторые честолюбцы, сидящие в штабе армии, способные разболтать эти планы и готовые столкнуть старого полководца с поста главнокомандующего, чтобы занять его место.
Таков был прежде всего начальник штаба армии барон Беннигсен, доносивший государю о каждом шаге Михаила Илларионовича.
Стоя на Поклонной горе, Кутузов в глубоком раздумье глядел на родную Москву, огромную и величественную. Вокруг над осенними полями царила чарующая тишина, в воздухе и на жнивье серебрилась под солнцем осенняя паутина, рядом среди лип приютилась деревушка Фили́, и невыразимо тяжко было отдавать родную землю иноземному захватчику.
Поодаль от Кутузова генералы обсуждали позицию, избранную Беннигсеном для обороны Москвы, и признавали её негодной для сражения.
Барклай-де-Толли, опытный и честный воин, несмотря на мучившую его лихорадку, сел на коня и ещё раз объехал позицию. Вернувшись, он указал Беннигсену, что на такой позиции невозможно оборонятся, и доложил об этом Кутузову. Беннигсен сделал вид, что изумлён этим заключением, и обещал ещё раз осмотреть позицию, но так и не сделал этого.
Судьбу Москвы окончательно должны были решить на военном совете в Филях.
Военный совет в Филях
В 5 часов пополудни в деревне Фили, в чистой избе крестьянина Фролова, собрался военный совет. Вокруг стола с военной картой разместились военачальники.
Здесь были Барклай и Раевский, Дохтуров и Ермолов, Коновницын, Уваров, Остерман-Толстой, Толь, Кайса́ров – опытные, храбрые командиры русской армии, её лучшие штабные начальники, и начальник штаба армии Беннигсен.
Беннигсен сразу поставил вопрос: сразиться ли под стенами Москвы – или сдать её неприятелю?
Кутузов сердито прервал его, указав, что обсуждать нужно иной вопрос: рисковать ли потерей всей армии и Москвы, приняв сражение на невыгодной позиции, – или сдать Москву без сражения.
Один за другим генералы давали советы.
Беннигсен настаивал на сражении под Москвой. Этот коварный хитрец был в выгодном положении: если русские победят, он окажется прав, настаивая на сражении. Если же армия потерпит поражение – виновен Кутузов как главнокомандующий.
Барклай-де-Толли предложил сдать Москву и отступить по дороге на Нижний Новгород.
Толь советовал сразу, без боя, отойти на Калужскую дорогу. Было мнение отойти на город Тверь.
Раевский предложил не отступать и не обороняться, а немедленно наступать навстречу Наполеону.
Вот сколько разных предложений высказали генералы на военном совете в Филях. Какое же из них было верно? От верного решения зависела судьба Москвы, судьба России.
Беннигсен был не прав, потому что на негодной позиции, без резервов, была бы разбита русская армия, потеряна Москва. А затем неизбежен унизительный мир на условиях Наполеона.
Барклай как будто был прав, потому что, отходя на Нижний Новгород, русская армия сохраняла связи с Петербургом и другими краями России. Но он не учитывал, что Наполеону оставались открытыми пути на Тулу и Брянск, где во всю мощь работали военные заводы России, и на Калугу, где хранились громадные запасы провианта для русской армии, боеприпасы. Но главное: Наполеон сохранял бы дороги и на запад к своим резервам, и на юг, и на юго-запад, в не разорённые войной губернии России.
Неправильно было бы отступать на Тверь, хотя в этом случае прикрывался Петербург – столица России. Но при этом все иные земли России оставались для Наполеона открытыми.
Казалось, был прав Толь, предлагая отойти на Калужскую дорогу, потому что этим прикрывались города Калуга, Тула и Брянск, а Наполеону закрывались пути на юг и юго-запад России. Но… переход сразу от Москвы на Калугу был бы тут же замечен разведкой Наполеона. И он продолжал бы преследовать русскую армию, не дал бы ей возможности окрепнуть, собраться с силами.
Отвергли и смелое, но отчаянное предложение: немедленно атаковать армию Наполеона.
Какое же из предложений опытных генералов должен был принять полководец Кутузов? Как решить стратегическую задачу? Какой отдать приказ войскам?
От этого зависела судьба армии и Москвы, судьба России! Кутузов выслушал мнения генералов и тихо произнёс: «С потерею Москвы не потеряна Россия. Первою обязанностью поставляю сохранить армию и сблизиться с войсками, идущими к нам на подкрепление. Самим уступлением Москвы приготовим мы гибель неприятелю. Из Москвы я намерен идти по Рязанской дороге. Знаю, ответственность обрушится на меня. Но жертвую собой для блага Отечества. Приказываю отступать».
Генералы были изумлены: отход по Рязанской дороге не сулил никаких выгод!
Отступая на Рязань, русская армия открывала Наполеону пути на Петербург, Тулу, Брянск и Калугу! Отдавала императору Франции почти всю Россию – на север, юг и запад. А на востоке, на Рязанской дороге, куда пойдёт русская армия, вроде бы нечего было прикрывать.
Кутузов отдал приказ и поднялся, дав понять генералам, что военный совет окончен. Молча, не глядя друг на друга, разъехались генералы к своим войскам. Выполнять это почти что безумное распоряжение. Но – дисциплина требует повиновения!
Кутузов остался один. Что пережил он в ту ночь?!
И вот что поражает… Ведь Михаил Илларионович – не только офицер, дравшийся плечом к плечу со своими егерями на улицах Измаила. Не только полководец, с немногочисленной армией раздавивший мощное войско турецкого султана. Не только искусный дипломат, добивавшийся наилучших для России договоров. Он ещё и царедворец. Ему благоволила, о нём заботилась Екатерина Великая. Он ужинал за одним столом с Павлом Петровичем в тот последний вечер, когда государь был умерщвлён заговорщиками (среди толпы убийц, как ни странно, был и Беннигсен, ныне начальник штаба русской армии).
Так как же мог Кутузов оставить государя, его семью, столицу империи Санкт-Петербург – оставить без защиты ВСЕЙ армией? Ведь севернее Москвы действовал всего лишь один, причём немногочисленный русский корпус… Ведь с запада Петербургу угрожала такая мощная сила Великой армии, как армия Пруссии. Непостижимо! О чём же он думал?!
Видимо, старый солдат думал о судьбе ВСЕЙ России. Не только отдельных её городов и их обитателей… Кем бы они ни были…
Весть о сдаче Москвы обожгла сознание всей армии. В некоторых полках отказывались верить приказу отступать из Москвы. Узнав, что Москву оставляют, многие солдаты и офицеры плакали как дети.
Весть об оставлении Москвы пронеслась молнией по огромному городу, и толпы москвичей двинулись вслед за армией. Над Москвой плыл печальный звон церковных колоколов, а люди всё шли и шли… Хорошо ещё, что большинство москвичей заблаговременно покинули город. В нём уже давно было не 300 тысяч жителей, а намного меньше.