Но уже всё нужное для армии поступало со всей России.
Десятки тысяч шинелей, сапог, полушубков везли из русских фабрик в Тарутино, в лагерь Кутузова. Рабочие заводов Тулы, Брянска, Урала отливали пушки и ядра, ковали сабли, на точных станках мастерили детали, из которых собирали тысячи надёжных, метких ружей.
Нелегко было кормить стотысячную армию, но ей отовсюду доставляли хлеб и мясо, вино и сухари.
Сотни тысяч рублей жертвовали русские люди на оборону. Вносили эти деньги не только богачи. Ремесленники, рабочие, крестьяне отдавали свои трудовые копейки.
А что самое главное – повинуясь зову сердца и разума, шли и шли русские люди в ряды армии.
Крестьяне, дворяне… Среди них – замечательный русский поэт Жуковский. Среди них – будущий декабрист Муравьёв-Апостол, который сказал то, что думали все: «Принести в жертву всё, даже самую жизнь, ради любви к Отечеству, было сердечным побуждением нашим…»
Молодые и старые – все рвались в сражение. Как и надеялся Кутузов, нашествие иноземцев разбудило народ. Никакой указ царя не поднял бы русских людей на борьбу с Наполеоном так, как подняла их любовь к Родине.
С Дона пришли двадцать шесть свежих казачьих полков.
Тысячи солдат, раненных у Бородина и спасённых при отступлении, едва выздоровев, спешили в Тарутино под знамёна своих полков. Тысячи молодых рекрутов стали в строй.
Сотни тысяч патриотов записались в народное ополчение. Москва и Петербург, Тула и Тверь, Казань и Вятка, Симбирск и Пермь, сотни городов, тысячи деревень – вся Россия поднялась грозной силой на иноземного врага.
«…Какой полководец не поразит врагов с таким мужественным народом? Я счастлив предводительствовать русскими», – писал Михаил Илларионович. Огромные и сложные задачи предстояло ещё решить ему. Он командовал не только армией, крепнувшей в лагере у Тарутина, – но и всеми вооружёнными силами державы.
Ему подчинялся и корпус генерала Витгенштейна на Петербургском направлении, который оберегал столицу, государя. Оберегал тем внимательнее, поскольку не так далеко на западе вела бои армия Наполеона, состоявшая из пруссаков – вчерашних союзников России… Тогда как армия адмирала Чичагова, далеко на юго-западе, готовилась отбить удар армии австрийцев. Той самой, ради спасения которой русские солдаты погибали под Аустерлицем.
Кутузову надо было все эти силы, разбросанные на громадном пространстве, нацелить на разгром корпусов Наполеона. И мчались курьеры к Витгенштейну, к Чичагову с указаниями, как надо действовать…
И непрестанно собирал Кутузов силы, учил свои войска. Всё быстрее заряжались, всё точнее били пушки, всё более метко стреляли по мишеням ружья, всё увереннее в учебных атаках скакала конница и шла пехота. Офицеры и старые солдаты, ветераны походов Суворова, передавали новобранцам опыт военного дела. Учили, как надо побеждать в боях.
А в это время на великолепную бумагу ложились аккуратные строки.
Вот первая: «Мой брат…»
Вот последние: «Я прошу Бога, мой Брат, чтобы Он принял под Своё святое покровительство Ваше Императорское Величество».
И подпись: «Добрый брат Наполеон».
Между этими строками несколько строк других.
Сожаление о пожаре Москвы.
Сообщение, что четыреста поджигателей расстреляны.
Совет царю, что надо было оставить на месте московских чиновников и московскую полицию, и всё бы в городе наладилось.
И главное: «Я вёл войну с Вашим Императорским Величеством без вражды. Записка от Вас перед или после последнего сражения остановила бы моё наступление.
Если Ваше Величество сохранило ещё какие-нибудь остатки своих прежних дружественных чувств, то примите дружески это письмо».
Такое вот послание русскому царю…
Так что же произошло?
Наполеон просит мира
Сидя в сожжённой Москве, Наполеон ждал, что русский император попросит у него мира. Но ни на одно письмо Александр не ответил. Не появлялись и парламентёры.
Долгими часами ходил Наполеон по залам Кремлёвского дворца, думал о том, как дальше быть, и ничего не мог решить. Иногда ему казалось, что он, повелитель Европы, может из Кремля диктовать свою волю России… и всему миру.
Но тут же становилось ясно, что он не император мира… А точно пленник сидит под охраной своей гвардии в Кремле. Наполеон всё отчётливее видел, что война с Россией становится всё более опасной… Он считал себя непогрешимым полководцем, который никогда не обманывается в своих расчётах, – а тут получилось всё не так, как он хотел и рассчитывал.
Он всегда, собрав все свои силы в один кулак, этими превосходящими силами побеждал противника. А тут ему пришлось разбросать свои корпуса на огромном пространстве от реки Немана до Москвы-реки.
Он всегда захватывал столицы вражеских государств и этим победоносно завершал войны. А тут овладел древней русской столицей, Москвой, – но вся территория России, от западной границы до Москвы и вокруг Москвы остаётся ему неподвластной.
Он всегда добивался победы в войне, мощным ударом уничтожая армию противника. А тут ему приходится воевать со всем русским народом. Но главное: армия России каждодневно крепла, неподалёку от его Великой армии.
Наполеон собрал на совет генералов и маршалов. Евгений Богарне предложил начать наступление на Петербург, и Наполеон оценил это как «совет льва». Но туда нельзя было наступать, потому что слишком тяжёл и далёк путь, а главное, русская армия ударит с тыла и с фланга.
Другие предложения были не лучшими…
Оставалось одно – ещё раз предложить царю Александру мир, достойный обоих воюющих императоров.
Наполеон вызвал своего дипломата Лористо́на, который ранее был послом Франции в Петербурге, и приказал ему выехать в штаб Кутузова.
– Я хочу мира! Мне нужен мир, нужен во что бы то ни стало! Спасайте только честь! – внушал император своему послу.
Лористон немедля помчался, по Калужской дороге, в Тарутино, к Кутузову. Но, направляя посла, император Франции полагал, что он будет заключать мир с императором России. Кутузов же, в недолгом разговоре с Лористоном, с беспощадной дипломатической любезностью выразил волю русского народа – и его царя.
Фельдмаршал встретил Лористона в высшей степени вежливо. Принял у него два письма, адресованные ему самому и государю, и заговорил с послом о здоровье императора Наполеона, о погоде… но не о мире.
Лористон столь же любезно напомнил Кутузову, что одно из писем адресовано царю, что его нужно спешно послать в Петербург. Но Кутузов, посмотрев в окно, сказал, что на ночь глядя не стоит выезжать.
Тогда посол предложил, дабы не терять времени, выдать русскому курьеру пропуск – для прямого проезда в Петербург, через занятую французами Москву. Кутузов отказался от этой услуги: ведь русские хорошо знают дороги России и сами найдут кратчайшие пути в столицу. И снова возобновил разговор о Париже, о французской музыке, о театре, который так нравился Михаилу Илларионовичу. Но – только не о мире.
Теряя терпение, Лористон прямо предложил Кутузову прочесть письмо, адресованное Наполеоном ему лично. Кутузов, не торопясь, разорвал конверт, пробежал своим одиноким глазом ничего не значащие строчки. И, поигрывая конвертом, возобновил беседу… о петербургских общих знакомых. Но только не о войне и не о мире.
И Лористон почувствовал, что русский фельдмаршал играет и им самим, и Наполеоном. Что в его пухлых руках не только письмо, на которое он может ответить и не ответить, но судьба войны и мира. И что в маленькой русской деревушке, в штабе русской армии, а не в столицах решается судьба Франции и её императора.
Забыв о дипломатической выдержке, посол прямо заявил, что он приехал беседовать не о погоде, не о театре, а о том, что пора кончать войну.
– Кончать войну? – удивился Кутузов. – Да ведь мы её только начинаем.
Так полководец и опытнейший дипломат дал понять французскому послу, что хорошо знает, в каком положении находится французская армия. Что ей не так-то легко оставаться в Москве. Знает, что происходит и во Франции, и в восставшей Испании, не покорившейся Наполеону, и во всей Европе, не желающей французского владычества.
Лористон стал упрекать русских в том, что они ведут войну не по правилам, что крестьяне не должны убивать фуражиров Великой армии. И тогда-то Кутузов резко заявил, что «трудно остановить народ, ожесточённый всем тем, что он видел и пережил… Народ, готовый жертвовать собой для спасения Родины и который не делает различий между тем, что принято и не принято в войнах. Что касается армий, мне вверенных, – гордо заявил фельдмаршал, – то все признают в образе действий их правила, характеризующие храбрый, честный и великодушный народ. И этот народ, – заключил Кутузов, – не смирится, пока не будет разбита и изгнана из России французская армия».
Так ни с чем вернулся Лористон к Наполеону.
Наполеон оставляет Москву
Итак, мир невозможен… Но император был внешне спокоен и отдавал одно распоряжение за другим.
Так, он приказал спилить огромный позолоченный крест, сияющий на куполе колокольни Ивана Великого, и отвезти его в Париж. Он написал правила, которыми должен руководствоваться театр в Париже. Он вёл обширную переписку с Парижем. И парижанам, и его подчинённым в Москве казалось, что у Наполеона всё предусмотрено… Что счастье не изменит гениальному полководцу…
Однако вот что неясно… Наполеон совершенно не занимался другими «мелочами» – жизненно важными.
Вот доверенный приближённый, герцог Арман де Коленкур, бывший посол в России, настоятельно убеждает: скоро зима, земля обледенеет. Надо перековать всех лошадей армии, и чтобы на новых подковах были шипы. Но императору это неинтересно. Он уверен, что его солдаты сами всё сделают. Без приказов. (Не сделали, разумеется…) И вскоре лошади начнут падать на льду, ломать ноги… А кто потащит пушки? А обозы?
Зато Наполеон изучил русские календари, установил, что зима наступит только в декабре, и посчитал, что времени у него ещё достаточно. Он строил новые планы. Он не говорил об отступлении. Он говорил о переходе на зимние квартиры в Смоленске и о победах в следующем году. Он устраивал смотры армии, лично раздавал ордена отличившимся офицерам и солдатам.