– Боярин Воротынский хочет знать, что сталось?
Воевода смерил посланца взглядом и медленно ответил:
– Думали наскочивших татар отбить, а тут вся Орда навалилась…
– Это все? – спросил посланец, прикинув, что у реки скопилось сотни три-четыре дворян.
– Нет, вон идут помалу, – и воевода кивнул на показавшихся из-за дома конников.
Всадники быстро приблизились, и дворянин, подъехавший первым, спрыгнул на землю. Борода у него была опалена, лицо в копоти, а взгляд – вообще как у затравленного волка. Глянув на остальных, выглядевших не лучше, воевода кинул:
– Ты кто?
– Начальный заставы, сын Чикин…
– Так… – воевода оценивающе посмотрел на дворянина: – Где князь, не знаешь?
– Нету князя… Мы скрозь огонь скоком шли… На него кровля горящая рухнула, – глухо ответил Чикин и принялся вытирать ладонью лицо.
Назад дворянин Сеньков и княжий посланец добрались быстрее. У рогаток горожане их пропускали беспрепятственно, но в нескольких местах огонь от пожаров перекидывался даже через улицу, и скакавший мимо Михайла, прикрываясь руками, против воли вспоминал, в каком виде Чикин возвернулся с поля. Однако всё обошлось, а вот по прибытии назад Сеньков удивился. Заняв всю ширину улицы, стоял пришедший сюда земский полк Воротынского, а сам князь, прикрываясь рукой от искр, густо летевших с ближнего пожара, высматривал, что делается впереди.
Подскакавшего Сенькова боярин, не опуская руки, спросил:
– Всё вызнал, серпуховской?
– Да, это они, – кивнул дворянин и стал торопливо объяснять: – Татары обошли полк стороной, и князь Бельский приказал град-обоз ставить… Только там вся Орда подошла…
– Понятно… – Воротынский опустил руку. – А князь Бельский где?
– Сгинул князь Бельский, – сокрушённо вмешался остановившийся рядом посланец. – Там сейчас младший воевода начальником. К нему несколько сот конных вышло, и ещё, как наказано, везде рогатки от татар выставлены.
– Ну, в город они вряд ли полезут, – предположил Воротынский, а затем, немного подумав, обратился к посланцу: – Скачи к воеводе. Скажешь, как колокол ударит, чтоб из города вышел и на татар напал. Главное, чтоб их бунчук с той стороны города какое-то время был. Опять же полагаю, часть дворян Бельского в лесу хоронятся. Если воевода выйдет, к нему до тысячи соберётся, а мы тут… Понял?
– Всё понял, – заверил посланец и, круто повернув коня, ускакал.
Сеньков проводил взглядом отправившегося выполнять поручение дворянина, глянул на теснившихся позади всадников и обернулся к боярину, ожидая распоряжений. Однако воевода боярин молчал, и дворянин было подумал, что больше не понадобится, как вдруг князь Воротынский, до этого всё время напряжённо смотревший вперёд, не поворачивая головы, кинул Сенькову:
– Будь при мне, серпуховской… – и резким движением опустил личину[40].
Затем воевода выхватил саблю и, взмахнув ею, сначала шагом, а потом перейдя на рысь, поехал улицей. Держась на полкорпуса сзади, Сеньков тоже зарысил рядом с князем и услышал, как сразу же за их спинами возник слитный перестук множества конских копыт, наполнивший тесноту улицы грозным гулом. Сеньков вспомнил, как совсем недавно, сидя у конька кровли, он видел на вершине недальнего холма ханский бунчук и понял, куда решил нанести удар воевода…
По деревянной мостовой всадники неслись всё быстрее, и Михайла с испугом вдруг подумал: а удастся ли им проскочить окраину? Там дома, подожжённые ордынцами, пылали вовсю, а густой дым, клубами поднимавшийся вверх, вдобавок стлался и понизу, не давая возможности что-либо разглядеть. Но Воротынский, скакавший первым, не стал задерживаться, и Сенькову, очутившемуся вместе с князем в сером облаке, осталось одно: мчаться без остановки.
Дышать было трудно, всадников то с одной, то с другой стороны обдавало жаром, но едва Михайле показалось, что это никогда не кончится, как впереди мелькнул просвет, и через миг-другой он проскочил мимо горевших строений. Прямо на скаку дворянин оглянулся, увидел, как из дымной пелены тесными рядами вылетает мчавшийся следом весь земский полк и его всадники, вырвавшись из тесноты улицы, несутся по полю, широкой подковой охватывая холм, на котором всё ещё развевался ханский бунчук.
Дворяне скакали в едином порыве, и Сенькову уже казалось, что вот-вот он будет на вершине холма, как вдруг откуда-то сбоку от подножия вырвались татары. Они наскочили с визгом и воплями, явно стремясь не только остановить русичей, но даже погнать их назад. Мчавшиеся во весь опор конники столкнулись, и началась дикая свалка. Внезапно какой-то ордынец налетел прямо на боярина. Сеньков, вмиг заметив на напавшем кольчугу и шлем с бурой кисточкой, понял, что не иначе это ихний мурза.
Левую руку и часть спины татарина прикрывал круглый щит, а правой он держал шестопёр. В мгновение ока ордынец замахнулся на подавшегося назад Воротынского, но тут невесть откуда взявшийся Ивашка треснул своим топором прямо по щиту татарина. Видимо, удар был настолько сильный, что острый сучкоруб пробил насквозь щит, а заодно и кольчугу. Мурза закачался, выронил шестопёр и, свалившись с седла, угодил прямо под конские копыта.
Что произошло дальше, Сеньков толком не понял. Татары, вертевшиеся в общей сумятице схватки, вдруг подались назад, а затем, нахлёстывая коней, так и порскнули в разные стороны. Часть дворян было бросилась их догонять, но, увидев, что Воротынский снова повёл всех на холм, вернулась и поскакала к вершине, на которой уже не было ханского бунчука. Больше того, оказалось, на вершине вообще никого нет, а когда Сеньков, поняв, что гнаться не за кем, придержал коня рядом с остановившимся Воротынским, он увидел только валявшийся на траве дастархан…
Глава 10
Деревня догорала. Рушились стропила, полыхали бревенчатые стены, в то время как конюшни, коровники и сараи, особенно те, что были крыты дёрном, едва тлели, хотя дымили они гораздо больше, чем вовсю горевшие избы. Летучий отряд, начальником которого князь Воротынский, успевший приглядеться к серпуховскому дворянину, поставил Михайлу Сенькова, по пятам преследовал удиравших восвояси татар. Правда, на этот раз московитам не повезло. Отряд ещё только миновал поскотину, но уже стало ясно, что ордынцы, запалив жилища, успели уйти.
Проезжая улицей, по обе стороны которой стояли крестьянские избы, Михайла мог воочию убедиться, насколько основательно похозяйничали тут ордынцы. Все ворота были настежь, двери взломаны, а разбитая и брошенная утварь валялась где попало. По ходу дворянин заглянул в один из разграбленных дворов и увидел возле крыльца убитого мужика. Тот лежал ничком, и на его белой посконной рубахе темнело большое, чуть ли не в полспины пятно уже засохшей крови. Это значило, что жители не сумели скрыться, и Михайло повернулся к неотлучно следовавшему за ним Ивашке:
– Скочь, погляди, может, кто живой есть… Расспросим…
– Да кого найдёшь?.. – осмелился возразить Ивашка. – Кто убёг, не иначе в лесу хоронится, а кто был, тех, знамо дело, татарва в полон забрала…
– Оно конечно, – вздохнул Михайла и посетовал: – Узнать бы, когда ордынцы ушли…
– Так всего ничего, – оживился Ивашка. – Вон на дороге конские яблоки, почитай, ещё тёплые…
– Яблоки?.. – Дворянин так и вскинулся.
Михайла сразу понял, что татар ещё можно догнать, и, зычно крикнув своему было собиравшемуся спешиться воинству: «В погоню!» – вылетел со двора.
Затем, немного придержав коня, чтоб его отряд успел подтянуться, он карьером погнал по шляху, на котором, как ему казалось, ещё не остыли следы ордынцев. Всадники неслись следом, конские копыта взбивали густую пыль, однако сколько Михайла ни старался высмотреть хотя бы что-нибудь, ни татар, ни даже их следов на шляху он не видел. Правда, дорога здесь была кручёной. Она то обходила частые перелески, то спускалась в распадки, то вообще пряталась за очередным холмом, и потому Михайла не терял надежду, считая, что, будь иначе, он бы уже давно углядел ордынцев.
Давая передых коню, Сеньков натянул повод, скакавшие позади дворяне его сразу догнали, и один из них, поехав вровень, заметил:
– Зря так несёмся… По всему выходит, татары без ясыря, налегке идут…
Михайла и сам начинал думать так же. Не иначе татарва рассыпалась по округе и теперь, стараясь врасплох захватить черносошный люд, рыщет по сёлам, деревням и починкам. Тогда выходило, что надо не гнаться по следу, а подловить ордынцев в том или другом месте. Рассуждая так, Михайла прикинул, что и татары наверняка знают, где можно захватить добычу. Опять же и свои людишки, и подсылы, ежели что, могут навести куда надо. А раз так, то Сеньково татары ни за что не минуют, и Михайла, ещё малость пораскинув мозгами, свернул на прямую дорогу к своей усадьбе.
Повалушу, сторожевую башню своего дома, Михайла увидал издали, и её вид испугал дворянина. Крытая осиновой драницей, она не выглядела привычно светлой, а была зловеще тёмной и просвечивала во многих местах. Исхлестав коня, Михайла погнал во весь дух и вскоре убедился, что усадьба его горела. Однако дыма не было видно, и только почерневшие, но оставшиеся целыми стропила вроде показывали, будто огонь удалось загасить. Ломая голову, что там, Михайла через одну остававшуюся открытой створку влетел во двор и спрыгнул на землю рядом с вовсе не тронутым пожаром крыльцом.
Перескакивая через ступеньки, Сеньков подскочил к двери и влетел в горницу. С первого взгляда дворянину стало ясно, что здесь кто-то был. Исчез стоявший на столе подсвечник, пропала медвежья шкура, а полусорванная дверь чулана висела на одной петле. Зато главная ценность дома – муравленая печь – стояла целёхонькой, вот только изразцы её были сплошь усыпаны пеплом, а вокруг на полу валялись подгоревшие головёшки. Дворянин глянул вверх и всё понял. Через остававшийся открытым ход-западню, что вёл в башню, сюда сыпались остатки горевшей кровли.
Михайла облегчённо перевёл дух. Признаться, он ожидал худшего и начал было приглядываться по новой, но тут раздавшийся у него за спиной стук двери заставил дворянина обернуться. На пороге стоял Ивашка, разительно изменившийся после боя с ханским отрядом. Теперь это был не просто наряженный в куяк дворовый, а настоящий боевой холоп, тем более что парень, побывав в переделке, разжился и железным шлемом, и саадаком, и даже висевшей у него на боку саблей, хотя, судя про всему, он вовсе не собирался расставаться со своим топором, которым так ловко орудовал.