Одобрительно глянув на Ивашку, Михайла спросил:
– Ну, чего прибёг?
– Ды-ык это… – Ивашка замахал руками, – там малец из-под стрехи татаровей видал…
– Какой ещё малец?.. Из-под какой стрехи? – не понял Михайла.
– Ды-ык оно… – сбивчиво принялся объяснять Ивашка. – Наши татарвы стереглись и враз убёгли, а малец с перепугу замешкался, а как схоронился, то оклемался малость и видал ордынцев…
– Много? – прервал холопа Сеньков.
– Не-а… – Ивашка замялся и, показав две растопыренные пятерни, спрятал большие пальцы: – Вот стока…
У Михайлы, которому Ивашка показал всего-то всего восемь пальцев, словно пелена спала с глаз, и он, махнув холопу, чтоб шёл следом, чуть ли не выбежал на крыльцо. Пока дворянин рассматривал горницу, весь его отряд успел собраться во дворе усадьбы, и теперь Сеньков видел каждого. Набрав полную грудь воздуха, Михайла громко, так, чтоб слышали все, выкрикнул:
– Други! Татарва нас дурит! Они малыми силами кружат по округе, будто все тут, а взятый ясырь ведут стороной! Я гадал, что стервецы идут на Изюмский шлях, а они никак ладят на Пафнутцев шлях. Сразу нам гнать не с руки. Кони притомились. Так что, други, короткий передых – и в погоню!
Закончив говорить, Михайла сел прямо на ступеньку, ожидая, пока Ивашка обиходит лошадей. Сейчас дворянин пытался понять, как всё обернулось. Конечно, Воротынский, ударив прямо по ханской ставке, заставил Девлет-Гирея бежать, но за Оку удирала от гнавшихся за татарами дворян лишь часть Орды, в то время как другая занялась грабежом. Выходило, что отряд Сенькова шёл не туда, и, наконец-то уяснив это, Михайла глянул на двор, прикидывая, не пора ли идти.
Конечно, пока выступать было рановато, и Михайла, решавший, что и как, вдруг заметил крутившегося возле крыльца босого мальчонку. Подумав, не о нём ли поминал Ивашка, Михайла окликнул:
– Эй, это не ты под стрехой сидел?
– Пошто под стрехой? – малец поддёрнул полотняную рубашонку и вытер кулаком нос. – Нешто я пичуга какая? Я в овине схоронился, на верхнюю поперечину влез. Ещё со стрехи дранину поднял, чтоб наружу вылезть, ежели татарва палить зачнёт. Через тую дыру всё и видел.
– Ишь ты, видел… – покачал головой Михайла. – Тогда скажи, кто у меня повалушу тушил?
– А тебе, боярин, Господь помог, – брови у мальца строго вздёрнулись. – Татарва тута кровлю запалила, а как отъехала, такой ливень ливанул!.. Огонь враз затушил!..
То, что малец назвал его боярином, понравилось Михайле. Это был добрый знак. А ливень?.. Может, оно и впрямь силы небесные?.. Михайла перекрестился. Сейчас как никогда он был уверен в себе и, резко поднявшись, зычно, на весь двор, гаркнул:
– Други!.. На конь!
Вокруг тотчас всё оживилось, и, когда Ивашка подвёл Михайле коня, его дворяне уже были готовы. Ему оставалось только дать знак, чтобы малость отдохнувший отряд, на ходу перестраиваясь по двое, выехал за ворота. Обогнав всех, Михайла поехал первым, а когда дворяне миновали деревню, он решительно завернул с проезжей дороги на малоприметную лесную тропу. Тропа эта, уводившая в лес, становилась всё уже, и если поначалу между деревьев могла продраться телега, то дальше всадникам пришлось ехать по одному, и отряд продвигался донельзя растянувшейся цепочкой.
В конце концов дворяне забрались в такие дебри, что, казалось, хода дальше нет вовсе, но часто охотившийся здесь Сеньков знал этот лес и всё увереннее забирался дальше в чащобу. Впрочем, по прошествии немалого времени надежда пройти через лес напрямую оправдалась – густые заросли остались позади, и деревья вроде как расступились. Больше того, снова обозначилась какая-то тропка, которая вывела сначала на открытое место, а там вообще превратилась в полевую дорогу, приведшую отряд к сгоревшему и ещё слабо дымившемуся починку[41].
Было ясно, что татарва совсем недавно побывала и здесь, но главным оказалось то, что уходившая от починка, малонакатанная дорога выводила прямо на битый шлях. Увидев на истоптанной колее следы множества ног, Сеньков понял, что татары гнали захваченный ясырь именно этим путём. Судя по всему, какую-то довольно большую партию пленников пешим ходом провели именно тут, а значит, их можно было догнать и освободить. Прикинув, что солнце ещё достаточно высоко, Михайло хлестнул коня и понёсся шляхом, а за ним, не отставая, припустили дворяне.
На этот раз Михайле улыбнулась удача. Не успел его шедший на рысях отряд обогнуть поросший лесом пригорок, как далеко впереди замаячило курившееся над дорогой желтоватое облако. Дворяне понеслись вскачь и почти сразу заметили мелькавшие в пыли татарские малахаи. Видимо, ордынцы не сразу поняли, кто гонится за ними, а может, и вообще полагали, что вооружённых русичей в этих местах нет. В любом случае татары заметались только после того, как разглядели мчавшийся на них отряд.
Явно не желая отдавать ясырь, ордынцы сбились в кучу и поскакали навстречу. Враги стремительно сблизились, но в тот самый момент, когда вот-вот должна была произойти сшибка, а Михайла и вообще уже замахнулся саблей, татары, уходя от удара, вдруг разделились надвое. Этот хитрый маневр лишил несшихся во весь опор дворян всех преимуществ, и им пришлось круто заворачивать рвавшихся вперёд коней, в то время как вся татарва закружилась вокруг, норовя напасть сбоку.
И вот тут-то ордынцы и просчитались, видимо, не разглядев за взбитой копытами дорожной пылью, сколько на самом деле дворян. Неожиданно для себя татары оказались в меньшинстве, вдобавок пленников вела не отборная часть всадников ханского отряда, а простая, слабо вооружённая набеговая чернь, которая никак не могла противостоять царской рати. Результат сказался немедля. Едва поворотив коней, дворяне бросились на татар, и те после короткой схватки кинулись врассыпную.
Рубя замешкавшихся басурман, дворяне пошли вдогон, а сам Михайла, сшибив одного татарина, погнался за другим, который отчего-то поскакал к сбившимся на дороге пленникам. Ордынец чуть было не ушёл, но ему навстречу кинулся оказавшийся на его пути Ивашка. Увернувшись от топора, татарин так треснул боевой дубиной Ивашку, что тот сразу закачался в седле, но вовремя подоспевший Михайла одним ударом срубил ордынца, а затем, увидев, что врагов рядом нет, крикнул холопу:
– Ты как наперерез выскочил?
– Ды-ык… – ещё не пришедший в себя после удара Ивашка замотал головой, – он, вражина, никак порубать ясырь собрался, ну и я…
– Молодец, – похвалил холопа Михайла и, услыхав, как радостно зашумели освобождённые пленники, спокойно вложил саблю в ножны…
Часть третья. Взявший трон
Глава 1
После удачного набега хана Девлет-Гирея на Москву Кафа – до этого сонный приморский город – оживилась и стала шумной. А когда новость об успехе хана достигла Средиземноморья, в прибрежных водах Кафы стали появляться турецкие фелюги[42], арабские доу[43] и генуэзские каракки. Поэтому досточтимый Эмин-паша не спешил возвращаться в Стамбул, наоборот, обосновавшись в Кафе, приближённый султана с интересом ждал, как будут развиваться события, и пока суд да дело, он, одевшись попроще, время от времени наведывался в порт, чтобы присмотреться к идущему там торгу.
Появляться у здешнего наместника Эмина-паша желания не имел. Конечно, там, через тех же татар, быстро дознаются, зачем он прибыл в Кафу, и уж тогда точно за ним повсюду будут таскаться соглядатаи. А может, наместник решит, что Эмину-паше султан поручил что-то выведать про здешние дела, и тогда он обязательно примется всячески улещивать посланца из Стамбула. Возможно, даже осмелится предложить солидный бакшиш. Несомненно, динары или цехины – вещь неплохая, вот только доверие султана много ценнее какой-то там кучки золота.
В этот свой уже далеко не первый приезд Эмин-паша тоже решил как можно дольше оставаться неузнанным и, воспользовавшись малоприметным ходом, через узкие, скрытые за постройками цитадели, воротца прошёл во внутреннюю крепость Френк-хизари[44], откуда шли фирманы[45] по всему пашалыку[46]. Там Эмин-паша отыскал квартал Мусалла[47], и, остановившись возле мечети, стал ждать. Ожидание не затянулось. Через малое время там же появился турок в зелёном узорчатом халате и, подойдя к Эмину-паше, сказал:
– Я пришёл.
– Я рад, Сеид-ага, – ответил Эмин-паша и, посмотрев на давнего знакомца, которому ещё утром отправил со слугой записку с указанием места встречи, спросил: – Что скажешь?
– Что говорить? – покачал головой турок. – Кафа прямо гудит от слухов. Царь московитов громит Ливонию, а тут татары просто разорили Москву.
– Да, голова кругом, – согласился с ним Эмин-паша и добавил: – Наверное, Девлет-Гирей теперь вообразит себя новым Бату-ханом.
– Вряд ли, – скептически поджал губы Сеид-ага.
– Считаешь, что татары расхвастались? – предположил Эмин-паша.
– Безусловно, – твёрдо заявил Сеид-ага. – Как я дознался, московиты гнали хана, словно зайца, до самого пограничья, а всех, кто не успел удрать за реку, порубили.
– Но Москва разорена, и потом такой богатый ясырь… – возразил Эмин-паша.
– Татары не входили в Москву. Они подожгли окраины, и деревянный город сгорел. Каменные храмы московитов, оборонные башни и стены целы, а что до ясыря… – Сеид-ага было примолк, но затем пояснил: – Татары разошлись далеко от главной дороги, а ясырь вообще вывели стороной.
– Вот оно что…
Эмин-паша хитро прищурился: теперь он знал, как говорить с ханом…
Расставшись с Сеидом-агой, довольный Эмин-паша оставил Френк-хизари, не задерживаясь прошёл Бирун[48]