Ход мыслей Воротынского прервали, заявившись без приглашения в походный шатёр князя, атаман Войска Донского Михаил Черкашенин и командир полка левой руки Репнин, который, не успев войти, ещё с порога спросил:
– Что, ждём Девлет-хана?
– Ждём, – подтвердил большой воевода и вздохнул: – Знать бы, где встречать…
– Так сразу на берегу. Как перейдёт, так и ударить… – уверенно заявил Черкашенин.
– Сил у нас маловато, – покачал головой Воротынский.
– Отчего мало, полк правой руки и передовой должны подойти, – обнадёжил воеводу Репнин.
– Нет, хан только того и ждёт, – было возразил Воротынский, а затем, начав сомневаться, уже вслух подумал: – Хотя… Ежели мы на пути хана гуляй-город[91] поставим, то тогда драться способно…
– Так можно ж стычку начать, а опосля к гуляй-городу отойти, чтоб татарву под огненный бой подставить, – предложил Репнин и выжидательно посмотрел на Воротынского.
– Вот только знать бы, как хан пойдёт, – вздохнул большой воевода и на какое-то время умолк.
Ни Черкашенин, ни Репнин не могли знать, какое решение примет князь, но им обоим не терпелось действовать, и атаман принялся гнуть своё:
– Чего медлить?.. Самое время бить, когда хан через реку полезет…
– Где полезет? – осадил Черкашенина большой воевода. – Может, ты знаешь? У Сенькина брода хан уже пробовал, опять же напротив Серпухова пальба. Не иначе надеется, что мы вдоль реки бегать начнём. Нет, нам Орду задержать надобно, чтоб точно вызнать, куда хан бить намерился…
– Оно так… – поняв, что Воротынский прав, согласился атаман.
Большой воевода долго молчал, а затем словно самому себе сказал вслух:
– Ждать надобно, пока Хворостинин с Хованским от Калуги да Одоевский с Шереметевым от Тарусы сюда подтянутся, а это время… – и опять умолк.
– Так у нас тут Большой полк, сторожевой, казаки да и мой тоже, – начал было командир полка левой руки и вдруг, оборвав себя на полуслове, прислушался.
Снаружи долетел конский топот, потом шум, и Воротынский, а следом Репнин с Черкашениным вышли из шатра, к которому только что подскакал всадник.
Перед большим воеводой только-только слезший с седла дворянин предстал в истерзанном виде. Из его разрубленного в нескольких местах тегиляя клочьями торчала пакля, русая борода всклокочена, голова не покрыта, на виске засохшая кровь, а левая щека вообще превратилась в сплошной синяк. По всему выходило, что он едва уцелел в жестокой сече, так как ни лука, ни сагайдака при нём не было, но в руке дворянин держал саблю и, не пряча её, выложил:
– Князь Шуйский, что держал сторожу на Сенькином броде, велел сказать: Девлет-Гирей наши рогатки сбил и Оку перешёл.
– Сколько детей боярских у князя осталось? – сдавленно спросил Воротынский.
– Не знаю, нас всего двести душ было, – севшим голосом ответил дворянин.
– Погоди… Погоди… Да это не ты ли при мне прошлым летом на Москве был? – только сейчас признал гонца воевода.
– Я… – едва слышно подтвердил Михайла Сеньков и, пошатнувшись, выронил саблю.
– Что, плохо? – собравшийся было идти, Воротынский полуобернулся.
– Ничего, оклемаюсь… – прохрипел Сеньков, поднимая лежавшую на земле саблю.
Решив, что Воротынский вроде как кончил говорить с дворянином, Репнин спросил:
– Где град-обоз ставить будем?
– Что? – не понял Воротынский, но, припомнив разговор о гуляй-городе, сказал: – Так за нами ж Серпухов, а это крепость знатная…
– В осаду садиться будем? – забеспокоился атаман.
– Думаю, пока не время, – ответил Воротынский и повернулся к Репнину: – Князь, твой полк ближе всех к Сенькину броду. Ставь сильную заставу. Ежели татарва полезет, сдерживай.
Воеводы понимающе переглянулись. Им было ясно: перейдя Оку, Девлет-Гирей будет стараться поскорей разбить царские полки, чтобы потом без помех тащить осадные орудия к Москве.
Тем временем весть о подходе Девлет-Гирея разнеслась по всему стану. Вышедшим из шатра воеводам спешно подвели коней, и, садясь в седло, Воротынский наказал Репнину:
– Ты, князь, не медли. Скачи, а мы уж тут с атаманом сами…
Репнин молча кивнул и, хлестнув коня, помчался по дозорной тропе, что шла вдоль засечной линии. Довольно быстро он прискакал к стану своего полка, где его уже дожидался вырвавшийся от Сенькина брода начальник сторожевой заставы князь Шуйский. Репнин отметил, что выглядел воевода чуть ли не так же, как дворянин, доставивший Воротынскому весть о переходе хана через Оку. Понимая, что сейчас не время для лишних расспросов или упрёков, Репнин уточнил:
– С тобой, князь, людей сколько?
– Да, почитай, никого… Я всех, кто был, за татарами следить отправил, – тяжко вздохнул Шуйский.
– Добро. – Репнин оценил предусмотрительность князя и, ничего больше не выспрашивая, наказал: – Всем сбор. Выступаем!
Над полковым станом разнёсся общий сигнал, которого все ждали, и потому многим дворянам, прежде чем сесть в седло, оставалось лишь подтянуть подпругу. Сам Репнин вовсе не сходил с коня и, первым делом выслав вперёд дозорцев, не спеша, давая время дворянам собраться, вместе с князем Шуйским поехал по дозорной тропе, тянувшейся вдоль засечной черты. За ним, догоняя воеводу, рысили покидавшие стан дворяне, и вскоре весь полк, теснясь на узкой тропе, спешил к Сенькину броду.
Перед самым выездом с засечной тропы возвращавшиеся один за другим дозорцы задержали полк. Все они в один голос твердили: сильный татарский отряд на подходе. После короткой остановки Репнин и Шуйский, проехав несколько дальше, оценили открывавшийся перед ними простор. Широкое поле, испятнанное зарослями кустов, росших у водомоин, с одной стороны ограничивал лес, скрывавший засечную черту, с другой виднелся небольшой перелесок, а прямо впереди, откуда, как уверяли дозорцы, приближались татары, все пути скрывало мелкое редколесье.
Татары появились почти сразу. На дальнем конце поля из-за деревьев поодиночке начали выезжать всадники и прежде всего устремились к привлекшим их внимание кустам, видимо, проверяя, не прячется ли там сторожа московитов. Было ясно, что это передовой дозор ордынцев и вот-вот должны появиться их главные силы. Предположение оказалось верным. Бывший всё время рядом с Репниным Шуйский первым заметил татар и указал шестопёром на дальний край редколесья:
– Смотри, князь, идут…
Репнин, тоже увидев врага, обернулся. Позади него, заняв всю ширину дороги, в которую незаметно превратилась дозорная тропа, теснились дворяне. Те из них, что стояли в первых рядах, разглядев татар, уже изготовились к бою, а дальше шёл шелест:
– Татарва… Татарва рядом… – и Репнин понял, его полк готов к бою.
Когда князь снова глянул на поле, он увидел, что именно с того края редколесья, на которое указал Шуйский, выезжала главная масса татар. Тем временем уже подскакавший ближе дозор ордынцев тоже заметил открыто стоявших воевод и понёсся прямо на них. Раздумывать было некогда, и бывший во главе своего полка Репнин, без всяких колебаний выхватив саблю, галопом погнал коня навстречу врагам. По донёсшемуся сзади слитному гулу от множества пошедших карьером лошадей князь понял, что его дворяне, вырываясь из дорожной узости, стремительно разворачиваются для схватки с татарами.
Оба воеводы, оказавшись далеко впереди, первыми сшиблись с ордынским дозором, и вокруг Репнина сразу завертелся добрый десяток всадников, в то время как примерно столько же окружили скакавшего следом Шуйского. Татары отлично понимали, что перед ними важные начальники, и они явно стремились захватить урусов в плен ещё до того, как их выручат спешившие на помощь воеводам дворяне. Однако мчавшиеся от края редколесья ордынцы успели раньше и, зайдя сбоку, ударили по московитам. Там началась отчаянная схватка, и Репнину с Шуйским пришлось отбиваться самим.
Два особо прытких татарина с разных сторон подскочили к Репнину, явно намереваясь выбить его из седла. Полоснув ближайшего саблей, князь погнал вперёд, стремясь укрыться за густым, росшим неподалеку кустом. На какой-то момент ему удалось вырваться, конь воеводы пошёл вскачь, но внезапно его копыта угодили в скрытую травой водомоину, и вместо мотавшейся перед глазами гривы князь увидел летящую ему навстречу землю. Репнин едва успел вытянуть вперёд руки, принявшие удар, а как освободились от стремян ноги, он и позже не смог бы вспомнить.
Конь грянулся оземь, а сам воевода, спешно вскочив, подхватил выпавшую при падении саблю, собираясь биться до конца, и вдруг увидел, как сзади за мчавшимся к нему татарином внезапно возник неизвестно откуда взявшийся Шуйский и одним ударом своего шестопёра сшиб ордынца. Одновременно на поле что-то произошло, и татары, сцепившиеся было с дворянами, неожиданно стали заворачивать коней и вскачь понеслись назад, быстро скрываясь всё в том же редколесье. Проводив взглядом как всегда россыпью уходивших татар, Репнин покачал головой:
– Это что ж, видать, татарва наши силы прощупывала…
– Похоже на то, – неспешно пряча под епанчу шестопёр, согласился с ним Шуйский и, наклонясь, спросил: – Князь, ты как?
– Ничего… – бодро ответил Репнин, но всё же, ощутив некую слабость, ухватился за стремя Шуйского, а тот, немного подумав, сказал:
– Полагаю, тебе, князь, с полком здесь остаться надобно, а я, как мои лазутчики возвернутся в стан… – и, привстав в седле, Шуйский глянул на поле.
Глава 5
Дивей-мурза не особо торопил подходившую к Оке свою часть войска. Он полагал, что воевода урусов, едва прознав, что Девлет-Гирей пошёл через Сенькин брод, поспешит туда и не сможет помочь московитам, удерживающим брод у Дракина. Татарские лазутчики неплохо поработали, так что советник хана знал, сколько у Воротынского стрельцов и поместной конницы. Вопрос был лишь в том, как большой воевода собирается действовать. Предлагая Девлет-Гирею разделить войско и идти вокруг Серпухова с двух сторон, Дивей-мурза исходил из того, что даже половина ханских сил многочисленнее всех собранных тут московских полков, к тому же пушки хана, начав пальбу, задержат урусов возле реки.