– Ну как, серпуховский, после того, что у брода было, очухался?
– Очухался, – дворянин улыбнулся князю.
– Вот и ладно. – Воротынский внимательно посмотрел на Сенькова, а затем, малость помолчав, сказал: – Я гляжу, серпуховский, конь у тебя добрый, и потому хотел бы тебе поручение дать…
Весьма удивившись словам большого воеводы, дворянин какое-то время смотрел на князя и только потом, сглотнув слюну от волнения, спросил:
– Куда ехать?
– Куда?.. – Было заметно, что большой воевода колеблется, однако, выждав немного, он заговорил коротко и жёстко: – Сюда идут полки Хворостинина и Шереметева. Поскачешь навстречу, скажешь князю Хворостинину, что я хочу догнать Девлет-хана у реки Пахры. Пускай он тоже туда спешит. Уразумел?
– Уразумел, – Сеньков весь подобрался, он понял: князь говорит так неспроста.
– И ещё… – Воротынский подчёркнуто снизил голос. – Про то чтоб больше ни одна душа, уразумел?
– Уразумел, – ещё раз заверил князя Сеньков.
Он догадался, большой воевода задумал что-то важное, и весть надо передать незамедлительно…
Глава 7
Большой воевода князь Воротынский сам неотступно следил за тем, как стрельцы крепили щиты гуляй-города, который он приказал ставить на небольшом холме. Похоже, место для сооружения передвижной крепости было подходящим, вот только, по прикидкам воеводы, густо разросшиеся кусты на одном из склонов холма могли мешать обороне, и потому сразу, как кольцевая цепь возов замкнулась вокруг вершины, князь послал людей срубить самые длинные ветки. Вообще-то поначалу он намеревался просто сжечь кусты, но затем у воеводы появилась мысль сделать гуляй-город незаметным, и ветви сложили у щитов, прикрыв листвой бойницы так, чтобы издали казалось, будто вершина холма покрыта зарослями.
Сооружение временного укрепления заканчивалось, и, как только все скрепы были соединены с тыльной стороны гуляй-города, два воза были разведены, образовав въездные ворота, через которые сразу же начали втягиваться внутрь подходившие войска и завозить стреляющие дробом[94] тюфенги[95]. Одновременно пушкари принялись ставить на вертлюги в бойницах затынные пищали и ладить земляные укрытия для огневых припасов. Все действовали слаженно, без лишней суеты, поскольку каждый не только знал своё дело, но и помнил: татарва где-то рядом.
Приглядывая за тем, как ставится град-обоз, Воротынский с беспокойством думал, перехватил ли его посланец Хворостинина. Конечно, были и другие гонцы, да и лазутчики тоже могли сообщить, что надо, однако только слова, которые он рискнул передать через серпуховского дворянина, давали понять Хворостинину, где большой воевода решил задержать идущего к Москве хана. Часто проезжая этим путём, большой воевода хорошо знал, где лучше всего ставить гуляй-город, где за каким леском укрыть тот или иной полк, а главное – болотистая местность не позволяла татарам сделать обход.
Гонец, отыскав Воротынского за возами гуляй-города, сообщил:
– Князь, воеводы прислали сказать: полк правой руки и передовой на подходе.
– Добро, – Воротынский, давно ожидавший такой вести, обрадовался и наказал не успевшему сойти с коня посланцу: – Немедля скачи обратно, передай, чтоб князь Хворостинин – тотчас ко мне!
Гонец умчался, а большой воевода, выйдя за ограду гуляй-города, с вершины холма стал поглядывать на бывшие в небольшом отдалении лесочки, прикидывая, где разместить наконец-то собравшиеся воедино полки. Однако долго рассматривать окрестности князю не довелось. Почти сразу на дороге показались двое явно торопившихся всадников, а когда они, приблизившись, стали подниматься по склону холма, Воротынский узнал дворянина Сенькова и ехавшего вровень с ним опричного воеводу Хворостинина, который, судя по всему, не стал дожидаться посланного за ним гонца.
– Добро, что своечасно поспел, – обрадованно встретил Хворостинина Воротынский и даже помог опричнику спешиться.
Тоже спешившийся рядом с воеводой Сеньков принял коня, а Хворостинин, внимательно оглядев уже поставленный гуляй-город, заметил:
– Как я полагаю, татарву здесь встречать будем?
– Так место способное, – Воротынский со значением посмотрел на опричника. – Надо токмо, чтоб ордынцы на него кинулись.
– Заманим, – Хворостинин кивнул на продолжавшего стоять рядом Сенькова. – Как он мне про Пахру сказал, я понял, князь, что ты на переправе хана потрепать хочешь, потому как, пока Девлет-Гирей туда-сюда через реку скакать будет, мы отсталую часть его войска разбить сможем.
– Да, хана осадить надобно, – согласно кивнул Воротынский и спросил: – Как за мной вдогон шли, татарвы по дороге много видели?
– Мы на Серпуховской шлях не выходили, за ордынцами вслед вкруговую поспеть старались, однако стычек не было. – Хворостинин немного подумал и добавил: – Я ждал, они по ходу грабить будут, а они ни в один починок даже не сунулись.
Лазутчики тоже доносили Воротынскому, что татарские летучие отряды вовсе не рыщут по сторонам, чтобы грабить и хватать ясырь. Это могло значить только одно: Девлет-хан решил сначала взять верх, а дальше без помех действовать по своей воле.
– К Москве хан все силы тянет, – сделал вывод большой воевода и продолжил: – Мне ведомо, что обе части Гиреева войска уже соединились, и ждать, пока хан уйдёт за Пахру, смысла нет.
– Согласен. Думаю, моего передового полка хватит, чтобы ухватить хана за хвост, а потом притащить его за собой сюда, к гуляй-городу, – и Хворостинин выжидательно посмотрел на Воротынского.
– Верно, а я с казаками да тремя полками ждать татар здесь буду, – согласился с ним большой воевода и, перекрестив опричника, коротко наказал:
– Действуй!
Хворостинин молча кивнул, затем, тоже перекрестившись, знаком велел Сенькову подавать лошадей, и уже через малое время передовой полк на рысях гнался за ордынцами. Специально высланные далеко вперёд лазутчики успели донести, что вроде бы передовые части ханского войска давно за рекой, а султанские янычары и следующие за ними азапы вкупе с акынджи отстают, далеко растянувшись по всему Серпуховскому шляху. Оно было на руку Хворостинину, потому как стало способно напасть на отставших, не опасаясь, что ушедшие вперёд смогут быстро вернуться.
В передовом полку под рукой Хворостинина было больше четырёх тысяч конных дворян поместного войска и ещё триста приданных им в усиление панцирных рейтар[96], на которых опричник возлагал особые надежды, зная, что татары не смогут выдержать удара тяжеловооружённых всадников. Конечно, для того чтобы разбить татар, таких сил было до смешного мало, и, хорошо понимая, как могут повернуться события, Хворостинин на всякий случай придержал рейтар. Едва воевода успел так сделать, как прилетевший намётом лазутчик выкрикнул:
– Настигли!.. У Молодей настигли!
Хворостинин тотчас карьером вылетел в голову колонны и сам увидел, как, казалось бы, совсем рядом, в тучах пыли, поднятой проходившим войском, тащится татарский обоз. За пылью князь сумел разглядеть и повозки, и даже крутившихся поодаль всадников, которые наверняка по обычаю степняков высматривали добычу. Воевода понимал: теперь времени тянуть нельзя. Если он видит татар, то и они его тоже могут заметить, и тогда идущая впереди обоза конница, конечно же, примчится на помощь. Хворостинин глянул назад и широким взмахом руки дал сигнал дворянам разворачиваться по сторонам дороги.
Рейтары тоже было двинулись следом, но князь остановил их и наказал ждать, да и сам тоже не поскакал вперёд, а, наоборот, углядев с края шляха небольшой взгорбок, поднялся туда, желая лучше видеть, что будет дальше. Дворяне же с гиканьем и воинственным криком налетели на ордынцев, с двух сторон охватывая заметавшийся татарский обоз. По тому, как повозочные лошади вдруг начали шарахаться к обочинам, князь понял, что там, на дороге, полная неразбериха, и значит, наскок удачен. Однако татарская конница, появления которой опасался воевода, судя по всему, таки поспела к обозу, и на шляху началась сеча.
Со своего взгорбка Хворостинин с тревогой следил за тем, как общая масса дерущихся сначала вроде бы оставалась на месте, а затем его дворяне стали подаваться назад. Уразумев, что медлить боле нельзя, князь выхватил саблю и, призывно взмахнув ею, поскакал обочиной шляха. Рейтары, по ходу всё убыстряя бег своих лошадей и тяжёлым слитным строем сбивая наземь легкоконных ордынцев, ударили по вроде бы начавшим брать верх татарам. Биться с панцирниками было трудно, так как клинки не брали стальные латы, да к тому же рейтары вообще предпочитали прямо с седла палить по противникам из своих длинноствольных седельных пистолей, и редкая пуля пролетала мимо.
Схватка получилась скоротечной. Не выдержав, татарва стала отходить врассыпную, а безлошадные азапы, турецкие тюфенгчи-аркебузиры и всякие обозники, спасаясь от дворянских сабель, бросились кто куда. Теперь уже Хворостинин стал метаться по дороге, стремясь поскорей собрать воедино своё войско, поскольку князь опасался, как бы отошедшие татары не попытались напасть снова. Правда, Хворостинин не мог знать, что командовавшие татарами сыновья Девлет-Гирея в это время уже во весь опор неслись к ханской ставке, раздумывая по пути, что будут говорить отцу.
Одновременно с ними Дивей-мурза, догнавший Девлет-Гирея всего-то в пятидесяти верстах от Москвы, тоже направлялся в ставку. Места здесь были болотистые, и хан, спешно пройдя неудобь, поставил свой шатёр за болотом, ожидая, пока объединившееся войско, растянувшееся чуть ли не на пятнадцать вёрст, переправится через речку Пахру и одолеет заболоченную пойму.
Дивей-мурза имел намерение подробно обсудить с Девлет-Гиреем дальнейшие действия. Однако, войдя в шатёр, калга не успел ещё поприветствовать хана, как следом за ним буквально ворвались два царевича.
Магмет-Гирей и Али-Гирей враз поклонились отцу и так же враз, возбуждённо перебивая друг друга, сообщили: