Стрельцы, которых после первого наскока и впрямь весьма поубавилось, успев перестроиться, ждали. Правда, стрелять они начали раньше, чем в прошлый раз, и отчего-то все норовили попасть во всё ещё скакавшего во главе Теребердея-мурзу, а он, слыша свист пролетавших мимо пищальных пуль, лишь подгонял коня, уверовав, что попасть в него невозможно. Видя неуязвимость своего начальника, татары ещё больше воодушевились и навалились на московитов с удвоенной яростью. Их удар был так силён, что стрельцы не устояли и, отчаянно обороняясь, попятились от рогаток.
Смело врубаясь в быстро редеющие ряды отступающих московитов, Теребердей-мурза одним из первых стал подниматься по склону. Видя своего военачальника впереди, ордынцы, не обращая внимания на всё усиливающийся огненный бой из гуляй-города, уверенно теснили стрельцов, но тут случилось то, чего никто уже и не ожидал. Ядро, метко пущенное из затынной пищали, попало прямо в грудь Теребердею-мурзе, пробило зерцало, кольчугу и поразило сердце отважного ногайца. Он покачнулся, выронил саблю и на глазах татар свалился под копыта коня.
Увидев, что произошло с их военачальником, ордынцы, следовавшие за ним, растерялись, в то время как московиты, явно заметив это, усилили пальбу, и выстрелы из бойниц гуляй-города загремели с новой силой. После гибели у всех на глазах Теребердея-мурзы порыв ордынцев сразу угас, натиск их ослаб, и после очередного особо сильного залпа московитских тюфенгов татары, начавшие было уже подниматься по склону к стенам град-обоза, стали один за другим поворачивать коней, а потом, спасаясь от смертоносного дроба, опрометью понеслись прочь.
Дивей-мурза, неотрывно следивший за развернувшейся у холма битвой, не мог понять, в чём дело. Со своего места он ясно видел, что стрельцы сбиты с позиций и татары вот-вот будут у стен гуляй-города. Но тут внезапно, неизвестно почему, ордынцы, уже начавшие было подниматься по склону, стали поворачивать, а затем и всё войско беспорядочно отхлынуло от холма. Конечно, пороховой дым продолжал окутывать стены град-обоза, без сомнения огненный бой московитов был силён, но он оставался таким во всё время схватки, и советник хана тщетно старался уразуметь, что же случилось.
Впрочем, неведение Дивея-мурзы продолжалось недолго. К нему подскакал Туган-бей и, пряча глаза, резко натянул повод. Вид у ногайца был аховый. Лицо в ссадинах, кольчужные кольца на плече порваны, левая рука, залитая кровью, висит плетью, однако в седле он сидел прочно. Еле сдерживая разгорячённого коня, Туган-бей одним духом выпалил:
– Теребердей-мурза убит!
– Как убит? – опешил Дивей-мурза.
От неожиданности не сумев сдержаться, советник хана задал этот вопрос, но ему тут же стало ясно, что татары, потеряв своего предводителя, утратили боевой дух и пустились в бегство. Только что бывшие на склоне ордынцы беспорядочно уносились прочь от ощетинившегося пушечными стволами холма, и Дивей-мурза прекрасно осознавал: задержать их не удастся. Он обернулся, увидел продолжавших оставаться позади него акынджи и понял: единственная возможность переломить ход сражения – это немедленно бросить на захват холма конных ополченцев.
Не колеблясь, Дивей-мурза подал знак и на этот раз сам поскакал впереди дружно последовавших за ним акынджи. Однако нужного хода двинутая вперёд конница набрать не могла. Отдельные группы мчавшихся навстречу татар попадали промеж скакавших к гуляй-городу акынджи, создавая сумятицу и замедляя бег их коней. Из-за этого общего неудержимо-слитного движения не получалось, и – больше того – часть акынджи вообще оказалась в стороне, а когда, доскакав до подножия холма, они разглядели сплошь покрытый телами убитых склон, многие заробели и начали сдерживать лошадей.
Заметивший это Дивей-мурза решил обойти холм, но едва он успел указать саблей, куда скакать дальше, как бойницы гуляй-города, отчего-то молчавшие до сих пор, вновь засверкали вспышками, началась частая пальба, и одного этого оказалось достаточно, чтоб акынджи затоптались на месте, а затем и вовсе стали подаваться назад. Голос Дивея-мурзы просто потонул в грохоте огненного боя, его никто не слышал, и, сколько бы он ни размахивал саблей, стараясь, чтоб его заметили, вслед за ним поскакали лишь малое число всадников, которые уже ничего не могли изменить…
Глава 9
Большой воевода князь Воротынский, ночевавший в град-обозе, выйдя поутру из своего шатра, увидел, как казаки Черкашенина что-то городят. Сам атаман тоже был с ними и покрикивал на своих донцов, которые, суетясь, пригибали к земле высоко задранный журавель так, что волосяная верёвка, привязанная к его длинному концу, опускалась куда-то вниз. Воевода направился туда, а когда подошёл ближе, казаки уже опять подняли журавель, вытащив наверх наполненную землёй бадейку. Остановившись чуть позади Черкашенина, Воротынский поинтересовался:
– Атаман, чем это вы тут заняты?
Черкашенин обернулся и тряхнул головой:
– Колодец роем.
– Колодец?.. Зачем, река ж рядом, – удивился Воротынский.
– Тут, князь, такое дело, – атаман почесал затылок. – Татарву мы вчера отогнали, но, мои лазутчики донесли, хан никуда не уходит, не иначе басурман замышляет что-то.
– Так колодец-то тут при чём? – не понял воевода.
Черкашенин удивлённо глянул на князя.
– А ну как турки с собой нафт[99] тащат? Запалят щиты – чем тушить будем? Аль, того хуже, измором брать решат и к реке не подпустят.
Понимая, что атаман кругом прав, Воротынский согласно кивнул и, вдобавок вспомнив, как прошлым летом горела Москва, обеспокоенно спросил:
– Вода-то хоть есть тут?
– Найдётся, – заверил воеводу атаман. – Казаки за утро сажени две прокопали, гуторят, водой попахивает.
– Ну-ну… – Воротынский задумался, а когда казаки вытянули очередную бадью с землёй, посмотрел на Черкашенина: – Скажи, атаман, лазутчики твои не приметили, может, хан опять наскочить удумает?
– Не, казачки добре смотрели, только, я полагаю, Девлет-хан теперь нас в град-обозе ущучить спробует.
– Так оно или нет, увидим, а пока сильные разъезды выслать надобно, – решил Воротынский и, оставив атамана у недорытого колодца, пошёл в свой шатёр.
Там его уже ждал командовавший передовым полком князь Хворостинин. После того как этот полк ловко привёл татар прямо под огненный бой град-обоза, Воротынский не пускал его в дело, а велел до поры оставаться за ближайшим леском. Поскольку столь раннее появление Хворостинина могло значить, что князь что-то прознал, большой воевода спросил без обиняков:
– Татарва зашевелилась?
– То-то что нет, – покачал головой Хворостинин. – Боюсь, однако, как бы хан нас всех в гуляй-город не загнал.
– И ты, князь, туда же, – фыркнул Воротынский. – Вон атаман для такого дела уже колодец роет.
– Даже так, – Хворостинин усмехнулся. – Видать, казак наш предусмотрительный, боюсь только, из колодца порохового зелья достать нельзя…
– Ты про это… – большой воевода нахмурился.
Воротынского тоже беспокоило то, что два дня пальбы весьма подрастратили огненные припасы, и, если Черкашенин с Хворостининым окажутся правы, дело наверняка примет крутой оборот.
– И что предлагаешь, князь? – Воротынский в упор посмотрел на Хворостинина.
– Нам бы разузнать, что хан удумал, – не отводя взгляд, ответил большому воеводе Хворостинин.
Ни Воротынский, ни Хворостинин с Черкашениным и представить себе не могли, что именно сейчас, когда они гадают, что же предпримет хан, Девлет-Гирей, сидя в своём походном шатре, установленном за три версты от гуляй-города, курил неизменный кальян и слушал своего главного советника. Дивей-мурза, всё ещё находясь под впечатлением от постигшей его неудачи, перед тем как что-то сказать, обдумывал каждое слово и, делая небольшие паузы, говорил коротко:
– Главная сила московитов – их гуляй-город.
Девлет-Гирей выпустил очередное кольцо дыма и молча кивнул. Хан тоже был вне себя, но старался не показывать вида и только чаще, чем надо, булькал кальяном.
– К тому же огненный бой урусов слишком силён, – сделав очередную паузу, сказал Дивей-мурза, а когда Девлет-хан снова кивнул, продолжил: – Думаю, надо всех московитов, что прячутся в лесу у холма, загнать в град-обоз, а когда им нечем будет стрелять, покончить с ними.
– Как считаешь, войска у воеводы урусов ещё много? – спросил Девлет-хан и отложил янтарный мундштук.
Главный советник хана помолчал и лишь потом обстоятельно ответил:
– В поле мы с московитами сходились дважды: первый раз – когда они на наш обоз налетели и второй раз – вчера. Мы три раза подходили к холму, и я сам, побывав на склоне, всё видел. Сколько осталось конников у воеводы урусов, сказать трудно, но пеших стрельцов у него больше нет. Те, что уцелели, сбежали в гуляй-город. Если выведать, в каком лесочке укрылись московиты, и перебить их, то войско урусов поубавится.
– Согласен, – Девлет-Гирей пару раз затянулся и деловито спросил: – Кого пошлём?
Вспомнив, как ему пришлось вслед за акынджи уходить от холма, Дивей-мурза сверкнул глазами:
– Я сам! – И, увидев, как хан согласно кивнул, его главный советник порывисто вышел из шатра.
Через малое время больше чем две тысячи ордынцев покинули татарский стан и, возглавляемые самим советником хана, зарысили по направлению к холму, на котором стоял град-обоз урусов. По дороге Дивей-мурза приглядывался к окрестностям, решая, где тут могли бы укрыться московиты. Справа от холма просматривались два перелеска, зато довольно густой лес слева выглядел весьма подходящим. По прикидкам Дивея-мурзы засада, если она там есть, не могла быть большой, и, скорее всего, высмотрев сильный татарский отряд, урусы постараются незаметно отойти к своему град-обозу.
Придя к такому выводу, Дивей-мурза указал направление, и следовавшие за ним всадники устремились вперёд, с двух сторон обтекая привлёкший внимание лес. Пока ничего подозрительного не замечалось, и, задержавшись у опушки, Дивей-мурза велел части отряда двигаться напрямую, а другую направил справа в обход, чтобы перекрыть урусам дорогу