[100], и усмехнулся:
– Ты кому служишь, небось самому хану?
– Нет, нет, – принялся было отрицать важный слуга, но потом вдруг с гордостью заявил: – Мой господин – второй после хана в нашем войске!
– Это кто ж такой? – сощурился Черкашенин.
– Его зовут Дивей-мурза, он главный советник хана, – с придыханием ответил слуга.
– Ишь ты, советник, да ещё главный… – хмыкнул атаман и хитро посмотрел на слугу. – Так, может, и ты знаешь, как долго простоит хан?
– Чего вы меня спрашиваете? Спрашивайте моего хозяина, вон он в плену у вас, – и слуга кивнул на загородку, где сидевший там с другими пленниками Дивей-мурза, поняв, что показывают на него, поспешно отвернулся, пряча лицо.
– Ух ты! – присвистнул от удивления Черкашенин и поспешил в шатёр большого воеводы.
Воротынский, что-то обсуждавший в это время с Шереметевым, поначалу недоумённо глянул на прибежавшего к нему атамана, но, едва услыхав, что в плену оказался советник хана, о котором большой воевода был весьма наслышан, поспешил наружу и приказал немедля привести Дивея-мурзу.
Загородку отперли и вывели оттуда татарина, на которого показал слуга, а затем, подведя к воеводам, поставили перед Воротынским.
– Так, по-твоему, это и есть калга? – спросил князь, недоверчиво глядя на слугу.
– Он, он, – слуга поспешно закивал головой.
– Ты, значит, калга? – Большой воевода в упор посмотрел на пленника.
– Нет, – глухо сказал Дивей-мурза и отвернулся.
Советник хана не врал. В походе калгой татарского войска считался сын хана Магмет-Гирей. Однако, кто у татар калга, князю было не важно, поскольку сейчас он больше всего хотел выяснить намерения хана.
– Кто его взял? – спросил Воротынский у стоявшего рядом Шереметева.
– Сын боярский Иван Алалыкин, – ответил воевода и, догадавшись, зачем тот понадобился Воротынскому, махнул кому-то из своих: – Позвать!
Бывший где-то неподалеку Алалыкин явился сразу, и большой воевода, обратившись к нему, спросил:
– У этого татарина, которого ты полонил, доспех был справный?
Сын боярский немного помялся, но ответил правду:
– Весьма справный, я сразу подумал, что это большой мурза…
– Ну а теперь ты что скажешь? – Воротынский повернулся к Дивею-мурзе.
Пленник сначала понуро молчал, но потом вдруг вскинул голову и яростно выкрикнул:
– Эх вы, мужичьё! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином крымским ханом?
– Но-но, не больно ори. Ты сам в плену, чего грозишься? – нахмурился Воротынский.
Но пленного калгу, видать, понесло, и он закричал ещё громче:
– Если бы крымский хан был взят в полон, я бы его освободил, а вас всех пленниками погнал бы в Крым!
– И как бы ты это сделал? – пренебрежительно кинул Воротынский.
– Я бы выморил вас голодом! – будучи уже вне себя, завопил Дивей-мурза.
– Не выйдет! – зло перебил калгу большой воевода и неожиданно громко, так чтоб всем было слышно, объявил: – На подмогу к нам ведёт своё войско сам царь московский!
Услыхав такое, калга ошарашенно умолк, а стоявший рядом Шереметев удивлённо глянул на Воротынского. Перехватив его взгляд, большой воевода, кивком велев следовать за ним, быстро пошёл к шатру. Войдя внутрь, князь снизил голос так, чтоб снаружи ничего не было слышно, и сказал Шереметеву:
– Проговорился калга, не иначе татарва измором взять нас решила.
Шереметев хотел что-то сказать, но тут вбежавший в шатёр Репнин, неотступно находившийся со своим полком в град-обозе, возбуждённо спросил:
– Это верно, что сам царь к нам идёт?
– Нет, конечно, – покачал головой большой воевода.
Репнин переглянулся с Шереметевым, и им обоим стало ясно: Воротынский сказал так в надежде, что слух, достигнув ханских ушей, заставит Девлет-Гирея изменить планы. Воеводы помолчали, а затем Репнин, ни к кому особо не обращаясь, опасливо сказал:
– Сейчас и пешие, и конные в гуляй-городе, так что в осаде долго нам не усидеть…
– Ежели слушок до татар и дойдёт, то ещё поверит ли хан? – добавил ему в тон Шереметев.
Репнин отчего-то вспомнил о казаке, прошлым летом угодившем с письмом воеводы в татарский плен, и он тут же высказал пришедшую ему мысль:
– Надобно, чтоб поверил, а ежели нашим сказать, то и они крепче стоять будут…
Воеводы умолкли. Все трое думали об одном и том же, но вслух никто ничего не говорил, они понимали: всё, что им удалось пока сделать, это задержать хана на пару дней. Сколько они смогут продержаться в гуляй-городе, предсказать было несложно, а уж потом, как пить дать, Девлет-Гирей без помех двинется на Москву. Конечно, из град-обоза можно было бы выйти в чистое поле, чтоб сразиться с ордынцами, но уж больно неравны силы, и надежды так одолеть хана нет.
Теперь, уже в рассуждении этого, Репнин спросил:
– На Москве-то хоть какие-то силы есть?
– Есть, там князь Токмаков с городовыми стрельцами, – вздохнул Воротынский.
– А может, царь и впрямь двинет войско из Ливонии? – выразил общую надежду Шереметев.
Впрочем, всем было ясно, что полагаться на это не стоит. Уйти из Ливонии царь никак не мог, разве что решит выслать ещё какую-то подмогу…
– Сюда всё одно не поспеет, а придёт – у Москвы встанет, – покачал головой большой воевода.
Все было умолкли, но тут в шатёр вошёл только-только вернувшийся из очередной вылазки воевода Хворостинин, под началом которого был передовой полк. Заметив по его виду, что князь принёс добрые вести, Воротынский нетерпеливо спросил:
– Ну, что у тебя?
Воевода, выходивший по чину[101] со своим полком в поле, ответил сразу:
– Мои дворяне с крымскими людьми лучной бой начали, однако до съёмного дело не дошло. Правда, дети боярские из тех, кто погорячее, с ордынцами один на один сходились, а опосля, как татарву отогнали, мы в град-обоз возвернулись. Что ж до тайного выхода, то лесом пройти не получится, татарва на опушках разъезды держит, но за буграми удобный распадок есть, при случае обойти гуляй-город очень даже способно, – Хворостинин обвёл всех взглядом, а затем в свою очередь спросил: – Мне сейчас атаман сказал, что у нас теперь кроме ихнего царевича Хаз-Булата в полоне ещё и сам главный советник хана Дивей-мурза очутился, так может, они нам поведали чего?
– Астраханский царевич уверяет: ему-де царевы планы неведомы, Дивей-мурза вообще поносные слова говорит, но по-всему надвое выходит: или Девлет-Гирей на гуляй-город полезет, или осаду ладить учнёт, – как-то глухо ответил Хворостинину большой воевода и стал смотреть куда-то прямо перед собой, словно пытаясь угадать, что же назавтра предпримет хан…
Глава 11
После того как татарский военачальник ногаец Теребердей-мурза был убит, а главный советник хана угодил в плен к урусам, Девлет-Гирей был несколько подавлен и страшно зол. Однако он вовсе не собирался отказываться от своих планов, а наоборот решил действовать так, как предлагал Дивей-мурза. Ведь совершенно ясно: если запереть московитов в их град-обозе, они, не имея припасов, смогут продержаться там всего-то дней пять-шесть, а затем воевода урусов в обмен на собственную жизнь, конечно же, вернёт Девлет-Гирею его верного помощника Дивея-мурзу.
Хан помнил, как совсем недавно его советник предлагал обшарить все лесочки вокруг холма, а затем просто обложить гуляй-город так, чтоб ни одна мышь туда не проскочила. Про огненный бой московитов, за два дня весьма поубавивший ханское войско, Девлет-Гирей старался не вспоминать. К тому же при плотной осаде урусам зелье брать будет негде, пальбу придётся закончить, и тогда ни от пищалей, ни от тюфенгов никакого толка нет. Девлет-Гирею представились умолкнувшие пушки московитов, а это значило, что татарские сабли возьмут верх, и настроение хана стало чуть-чуть другим.
Вот только чёрные мысли, которые Девлет-Гирей старался гнать от себя, исчезать не хотели. Дело в том, что, с одной стороны, попавшего в плен Дивея-мурзу надо было вызволить, а с другой, хан понимал: уйти просто так от этого град-обоза урусов он никак не может. Ни его мурзы, ни его аскеры[102] не согласятся с решением блистательного Таталгана, и тогда он, великий хан Девлет-Гирей, потеряет лицо. Ему оставалось или идти на Москву, оставив так и не разбитое войско московитов позади, ожидая, что воевода урусов может напасть, или же, взяв-таки гуляй-город, уже без оглядки продолжить поход.
Ход мыслей Девлет-Гирея прервало появление куллара-агаси[103]. Отвесив низкий поклон, он доложил:
– Высокочтимый хан, все собрались.
– Пусть войдут, – коротко бросил Девлет-Гирей и кивком отпустил куллара-агаси.
На военный совет к хану явились его сыновья, калга Магмет-Гирей и Али-Гирей, а следом за ними Ширин-бей с Седжеут-беем. Они расселись напротив хана, и, глядя на них, Девлет-Гирей понял, насколько сейчас ему не хватает Дивея-мурзы. Осознав это, хан заколебался в своём желании начать осаду град-обоза урусов, склоняясь к мысли, что первым делом надо вызволить из полона лучшего татарского военачальника. Тем не менее Девлет-Гирей не стал решать сам и сказал:
– Мы можем завтра же напасть на московитов или же подождать, пока у них кончатся припасы.
– Нам тоже надо их где-то брать, в округе уже пусто, – возразил Ширин-бей.
Девлет-Гирей знал, что оба бея жаждали распустить войну, но сейчас должен был признать правоту сказанного. За те дни, что татарское войско простояло у гуляй-города, ордынцы успели опустошить окрестности.
Это был веский довод, но день-два ничего не решали, и хан хотел обсудить всё обстоятельно, однако ему помешал появившийся без зова всё тот же куллар-агаси, который, кланяясь, сообщил:
– Высокочтимый хан, важные вести…
Брови Девлет-Гирея приподнялись, куллар-агаси тут же исчез, а в шатёр сразу вошёл Туган-бей, сменивший погибшего Теребердея-мурзу. Раненая рука ногайца висела на перевязи, а в другой он протянул Девлет-Гирею свиток и, с поклоном приложив руку к груди, сказал: