– Мои люди, которые заняли все пути к Москве, перехватили гонца урусов.
Хан взял свиток, развернул, взглядом пробежал написанное и поднял глаза на Туган-бея:
– Тут воевода московский просит урусов сидеть бесстрашно в своём гуляй-городе и обещает скорый приход рати новгородской. Это всё?
– Нет. – Туган-бей отрицательно помотал головой. – Под пыткой гонец показал, что с прибылым войском идёт сам царь Иван, и будто он, имея под своим началом сорок тысяч, уже в Москве.
Девлет-Гирей сидел молча. Хан понимал: если всё сказанное правда, в его распоряжении всего три дня, и значит, приступ гуляй-города надо начинать немедля, поскольку времени брать московитов измором нет… И тогда, ещё раз оценивающе глянув на своих приближённых, Девлет-Гирей твёрдо сказал:
– Начинаем немедля.
Это решение взбудоражило стан, и татарские отряды, на ходу выстраиваясь для боя, двинулись к гуляй-городу. Калга Магмет-Гирей и его брат Али-Гирей в сопровождении нукеров следовали в середине войска. Все ордынские военачальники уже были извещены, что град-обоз решено брать приступом, и, проверяя своё решение, калга спросил у ехавшего рядом Али-Гирея:
– Ты с мурзами говорил?.. Как они?
Али-Гирей слегка придержал коня и, повернувшись лицом к брату, ответил:
– Считают, что со стороны ручья холм обойти нельзя, топко. А с другой стороны московиты успели ров вырыть и рогатки поставить. Скорей всего, там и стрельцы будут.
– Правильно. – Магмет-Гирей согласно кивнул. – На холм только два удобных подхода, там и ударим, а стрельцов у рогаток сбить надобно.
Калга хотел ещё что-то добавить, но, заметив, что передовые тумены ордынцев уже помалу начали обтекать холм, махнул одному из нукеров и указал на рогатки, видневшиеся за невысоким свеженасыпанным валом. Тот помчался вперёд, и, как только повеление было передано, летучий отряд ордынцев, налетев первым, попытался преодолеть ров. Однако, встреченные огненным боем и копьями укрывшихся за рогатками стрельцов, татары откатился обратно. Тем временем остальное войско всё ближе подходило к град-обозу, до поры прикрывая всадниками два пеших отряда.
Для татар такое было необычно, но и московиты на этот раз действовали иначе. Едва ордынцы приблизились, урусы открыли огонь из затынных пищалей, и их лёгкие ядра стали сбивать всадников с сёдел. Одно такое ядро даже подняло столб пыли под копытами коня Магмет-Гирея, и калга было решил, что другой стрельбы не будет, но тут грохнул слитный залп из мушкетов.
Однако огненный бой не остановил татар. Наоборот, всадники порскнули в разные стороны, и прятавшиеся за ними азапы с победными криками бросились по двум пологим участкам склона к стене град-обоза.
Порыв ополченцев был так силён, что, казалось, ничто их удержать не сможет, но московиты только теперь начали густую пальбу из пищалей, а когда наиболее ретивые аскеры пытались лезть через стену, их сбивали копьями. В то же время вылетавшие на склон всадники сыпали тучи стрел на московитов, но есть ли от этого какой-то толк, пока стены целы, узнать было нельзя. Видевший всё это Магмет-Гирей посылал на подмогу отряд за отрядом, сумятица боя становилась сильнее, но тут ударили тюфенги московитов, дрогнувшие азапы в панике побежали, и стало ясно: приступ отбит.
От досады и бессильной ярости Магмет-Гирей кусал себе губы, а когда мимо него на полном скаку промчался Али-Гирей, калга, решив, что брат убегает, зло посмотрел ему вслед. Однако Али-Гирей бежать вовсе не думал. Он прискакал к Девлет-Гирею, издали наблюдавшему за ходом боя, и, осадив коня, сообщил:
– Я сам был у стены град-обоза. Московиты кричат друг другу, что царь Иван на подходе!
Девлет-Гирей вздрогнул и, едва сдержав себя, кинул через плечо:
– Чорбаджи[104] ко мне!
Начальник янычар явился незамедлительно, и хан, поняв, что тот всё видел, коротко приказал:
– Град-обоз надо взять!
Янычары до сих пор не вступали в схватку, но теперь время пришло, и турок приложил ладонь к груди:
– Великий хан, твои воины хороши, но они привыкли биться в чистом поле, – чорбаджи всем своим видом выражал смирение и покорность, но хан понимал: этот турок – всего лишь «раб султана»[105].
Девлет-Гирей посмотрел на чеканную поясную пластину чорбаджи, скользнул взглядом по золочёным, идущим от плеч отворотам халата, и прикрыл глаза:
– Продолжай, я слушаю…
– В чистом поле, великий хан, твои воины бьют из луков поверх голов пеших аскеров, но всадники не умеют брать стены, – пояснил чорбаджи.
Девлет-Гирей понял, куда клонит турок, и возразил:
– Но ведь твои янычары пешие.
– Так, великий хан, – чорбаджи отвесил полупоклон. – Мои эшкинджи[106] знают своё дело, но град-обоз надо брать со всех сторон, а одних азапов мало.
Девлет-Гирею стало ясно, турок прав, и он коротко бросил:
– У тебя будут аскеры, я прикажу всем спешиться.
Решив так, хан отправлял все свои силы на взятие град-обоза и втайне первый раз пожалел, что, побоявшись задержек на пути к Москве, оставил свои тюфенги за Окой… А пока Девлет-Гирей думал, где и как начнут бой янычары, ордынцы отошли от холма на пищальный выстрел, после чего засевшим в гуляй-городе московитам стало ясно, что хан не отступится, а это пока лишь передышка. Похоже, татары что-то выжидают и вскоре они снова пойдут на приступ.
Догадываясь, что Девлет-Гирей вышлет подмогу, Хворостинин, настороженно смотревший через бойницу на усеянный мёртвыми телами склон, заметив турок, повернулся к стоявшему рядом и тоже неотрывно следившему за отхлынувшими татарами Воротынскому:
– Князь, янычары…
Большой воевода и сам видел, что в первых рядах татар забелели юскуфы[107] турок, а их байрактар[108], выскочив перед строем, широко взмахнул красным полотнищем с отчётливо различимым на нём белым полумесяцем.
– Да, пора, – громко сказал Воротынский и велел подавать коня.
Затем стрельцы спехом отворили ворота гуляй-города, и вся поместная конница во главе с большим воеводой поскакала к распадку, который давеча высмотрел Хворостинин, для того чтобы, кроясь там, суметь незаметно обойти ханское войско. Дворяне быстро скрылись среди неровностей, окружавших холм, и едва остававшиеся в гуляй-городе стрельцы затворили ворота, как татарское войско пришло в движение. Уходя с намерением внезапно ударить по татарве сзади, Воротынский велел Хворостинину до поры обороняться и теперь, когда под началом князя были лишь казаки, стрельцы да рейтары, воевода сильно опасался, сумеет ли он удержаться в гуляй-городе достаточно долго.
Глядя на приближающихся янычар, Хворостинин заметил, что пеших татар тоже стало гораздо больше, и значит, новый приступ будет ещё сильнее. Вдобавок шедшие в первых рядах аркебузиры-тюфенгчи открыли частую пальбу, а уже потом они, увлекая за собой пеших татар, бегом бросились к холму. Встречный залп не остановил их, к тому же на перезарядку пищалей требовалось какое-то время, отчего стрельба московитов то усиливалась, то затихала, и ободрённые этим янычары с криками: «Алла!.. Алла!..» – густо лезли по склону к ощетинившейся огненным боем стене гуляй-города.
В нескольких местах татары сумели подойти вплотную и, хватаясь прямо за щиты, пытались руками поломать скрепы. Казаки, отбиваясь от нападавших, рубились отчаянно. Слышался сплошной сабельный лязг, поднятая пыль смешивалась с плывущим над землёй пороховым дымом, чьи-то вопли прорывались через общий шум, но вот наступил момент, когда напряжённо следивший за ходом боя Хворостинин понял: пора!
– Пали! – зычно, перекрывая шум битвы, выкрикнул воевода, и громогласный рокот слаженный стрельбы разнёсся по округе.
Общий залп тюфенгов, мушкетов и пищалей буквально снёс нападающих со склона. Возы раздвинулись, казаки, стрельцы и рейтары через эти проходы ринулись на татар, и закипела сеча. Опомнившиеся от огненного удара янычары сомкнули ряды, и казалось, вот-вот они возьмут верх, как вдруг где-то позади ханского войска возник слитный конский топот. Это большой воевода, услыхав пушечный сигнал, как и было условлено, бросил всю поместную конницу на татар. Ещё немного, и всадники Воротынского врезались в ряды ордынцев. Решив, что это подошло царское войско, теснимая с двух сторон татарва смешалась и, не сумев оказать сопротивление, в полном расстройстве побежала к ханскому стану…
Глава 12
Ранним утром чутко спавший в тревожном ожидании наступающего дня гуляй-город подняла взбудораживающая весть:
– Татары ушли!
Воротынский немедля вызвал к себе воевод и в их присутствии выслушал лазутчиков. По их словам, хан, ещё ночью свернув лагерь, тайком увёл своих ордынцев по Серпуховскому шляху назад к Оке. Правда, Девлет-Гирей оставил на дороге крепкий заслон, чтобы обезопасить себя от возможной погони.
Судя по всему, сомневаться в этом не приходилось, и Воротынский, отпустив лазутчиков, по очереди посмотрел на воевод, которые остались в шатре, дожидаясь его решения:
– Ну, что будем делать?..
Воеводы переглянулись, и, выражая общее мнение, Хворостинин твёрдо заявил:
– Немедля сбить заслон и гнать хана!
Большой воевода помедлил с ответом. Потери за время сражения были велики, но, похоже, и Девлет-Гирей, потерпев поражение, отказался от похода на Москву. Однако Воротынский хорошо понимал: дать хану уйти просто так нельзя, и он, выражая своё согласие, коротко бросил:
– С Богом, наконь!
Через малое время из распахнутых ворот гуляй-города вылетела поместная конница и, обходя вкруговую лес, понеслась к Серпуховскому шляху. Похоже, ордынцы не ждали столь быстрого нападения, но поначалу дрались стойко, однако, когда часть дворян зашла сзади, отрезая путь отступления, татары подались назад. Сеча была жестокой, но московиты уже знали, что хан бежит, и одно это придавало им сил. В какой-то момент казалось, будто татары сумеют удержать шлях, но внезапно дух ордынцев надломился, сопротивление ослабело, и они, спасаясь бегством, понеслись прочь.