– Ты хочешь что-то сказать, Кристьяун?
На что Кидди-рок ответил:
– Си ю лейтер, аллигейтер… [50]
И он сдержал свое обещание – так появился призрак Греттисгаты.
Обычно он держится ближе к концу улицы, в честь которой назван, чаще всего – в подземном переходе на Лёйгавегур, что как раз у кинотеатра “Звездное кино”. Голова его подергивается, глаза сверкают, и он повторяет: “Хей-хей-хей!” Или же пристраивается в конце очереди и исчезает, когда подходит к окошку кассы. А в остальном он безобидный.
Хотя кое-кого все эти годы он в покое не оставляет, например, некоторых из своих бывших одноклассников и их сыновей, – видимо, в отместку за то, что они когда-то называли его Стьяунистэльпа».
12
«После разговора с кладбищенским фермером у Аусгейра Хельгасона тяжело на душе: народ, похоже, больше озабочен тем, чтобы найти пропавшую коллекцию марок, чем его убийцу. Во что превратилось наше общество?
– Здравствуй, дядя Аусгейр!
Призрак Греттисгаты приветственно помахивает рукой, переминаясь у калитки на углу улиц Льосватлагата и Хрńнгбрёйт. Аусгейр подплывает к нему:
– Ты? Здесь?
– А где мне еще быть?
Аусгейру и в голову не приходило, что сын сестры, племянник Кристьяун, мог поджидать его на кладбище. Они редко встречались в жизни живых. Отец Аусгейра, Хельги Стейнгримссон, и слышать не желал о своей дочери после того, как та втюрилась в американского вояку, а потом еще забеременела и родила Кидди. Аусгейр подумал, что нужно бы пацану что-нибудь сказать.
– Эй, Кидди, у твоей мамы все хорошо, она в Филадельфии.
– О, класс! Ей всегда хотелось уехать в Филли.
– Да нет, она тут, в Исландии, в конгрегации «Филадельфия». И живет с хорошим человеком. Он знает много языков. И носит ботинки с застежкой на молнии.
Греттисгатский призрак ухмыльнулся:
– На молнии? Вот так вот прямо и на молнии?
А Аусгейр вдруг растерялся, не находя ответа. Он сам не знал, что имел в виду. Фраза вырвалась у него неожиданно. Он понятия не имел, что за обувь носил “проповедник” Тóрлаукур.
Племянник прищурился:
– Может, у тебя есть незавершенные дела по ту сторону? Что-нибудь особое не приходит на ум? Или, может, кто-нибудь?
Кидди сплевывает через кладбищенскую стену, плевок приземляется на плечо прохожего. Тот останавливается, смотрит в небо в поисках виновника, но, не увидев там ни единой птички, посылает проклятие всему пернатому племени и продолжает свой путь.
Взгляд Аусгейра становится отрешенным: что-то, связанное с этой обувью, не дает ему покоя. Перед его мысленным взором всплывают большие ноги, он чувствует запах нюхательного табака… Нет, перестоявшего кофе! Он хватается за Кидди:
– А можно как-то отсюда выбраться?
Кидди закатывает глаза, прищелкивает пальцами и по-щегольски поднимает воротник своей куртки:
– О да!
Рок-удалец Кристьяун Херманнссон нашел способ разорвать астральную связь – ту духовную нить, что удерживала мертвых на кладбище. И способ этот был очень прост: иногда, поздним вечером, на одном из окон многоэтажки, стоящей неподалеку от кладбища, как раз напротив дома престарелых “Грюнд”, раздвигались занавески и в проеме появлялось лицо человека с всклокоченной шевелюрой.
– Мужик так боится темноты, что просто засасывает к себе! – смеется Кидди. – И он, бедняга, уже прямо жить без этого не может. Я иногда заглядываю к нему, прежде чем отправиться в город. Стучу в кухонных шкафах, гремлю посудой, хлопаю кухонным полотенцем. Ну или типа того. А он сидит на кухне, оцепенев от ужаса, ожидая, когда привидение утихомирится. Он это дело просто обожает. Когда я был у него последний раз, то увидел, когда уже уходил, как он потянулся к блокноту и написал там слово “Марлон”. Может, я тогда как раз подумал о Брандо или о чем-то таком? Ну, как бы там ни было, а он должен скоро показаться.
И они ожидают.
– Слышь, дядь, а что там такое с дедом?
– С твоим дедом?
Но тут на кухонном окне многоэтажки дергаются занавески.
Аусгейр парит над городом. Как же все восхитительно! Он видит свой дом. Он видит озеро Тьёртнин. Он видит Музыкальный павильон. Он видит сквер Хáтлагардур. Он видит Свободную церковь. Он видит Рейкьявикский магазин марок.
Аусгейр прощается с племянником над парком у Музыкального павильона. Призрак Греттисгаты улетает в восточную часть города к переходу под проспектом Снóррабрёйт, чтобы встретить зрителей с вечернего сеанса нового фильма “Кинг Креол”. А Аусгейр направляется на север. Он держится на высоте примерно двадцати трех метров и сначала несется вдоль улицы Лáйкьяргата, а потом закладывает крутой поворот к району Тńнгхолт. Сбавив ход, опускается на крышу дома, что стоит на наклонной улочке чуть повыше магазина марок. С крыши видно окно конторы Храпна В. Карлссона. Сквозь по-ночному холодное оконное стекло Аусгейр проскальзывает внутрь.
В правом углу комнаты, если смотреть со стороны двери, стоит шкаф на шестисантиметровых ножках. Под шкафом поблескивает корешок альбома из телячьей кожи – это коллекция марок Аусгейра, и можно было бы подумать, что именно она привлекла сюда покойного коллекционера. Однако нет, он не обращает внимания на альбом, а вместо этого, как живой, скользит к рабочему столу торговца марками.
Там, поверх груды филателистических каталогов, лежит открытая газета. На развороте можно прочитать, что сегодня вечером в театре “И́дно”
состоится концерт Оли Клингенберга. Рядом с объявлением от руки написано: “Забр. билеты в 6.45”.
Оли Клингенберг стоит на сцене, положив на крышку рояля усыпанную перстнями миниатюрную, но весьма пухлую молочно-белую ладонь; инструмент развернут так, чтобы пианист – какой-то норвежец – был едва заметен.
Тенор чуть слышно прокашливается.
С тех пор, как он в самом конце войны вернулся в Исландию, ему редко приходилось петь на публике. Теперь бóльшая часть его времени уходила на занятия спиритизмом. После трех лет пребывания в стране, в течение которых никто даже не намекнул на то, что неплохо бы провести его концерт, Оли вспомнил, что еще в детском возрасте был, что называется, восприимчивым. Да, когда они жили на хуторе Масляный Хвост, он общался с четырьмя пацанами-эльфами, а уже позже – с синеволосым индусом по имени Сансия, который обитал в диванной ножке у них дома в Рейкьявике, на улице Лńндаргата. По сравнению с другими это было немного, однако вполне достаточно, чтобы быстро заслужить достойную репутацию в спиритической мафии города и чтобы фру [51]Бéнедиктссон – ясновидящая – попросила подменить ее на сеансе с унисомнистами:
– Дорогой мой, не волнуйся, они все равно больше интересуются не обычными людьми, а всякими известными личностями. Вот, например, в последнее время на контакт постоянно выходит автор книг о Тарзане. К тому же это всего-то один сеанс!
Так сказала фру Бенедиктссон, отправляясь проводить своего содержателя, уезжавшего в Америку изучать физику по стипендии для бегунов с барьерами. Она, правда, оказалась не такой уж и провидицей: позже их обоих нашли на дне восточной части гавани, на заднем сиденье “Линкольна” из салона Хáннеса Бен. Но с того времени Оли Клингенберг стал одним из самых востребованных медиумов города.
И вот сейчас он выступает в “Идно”, концерт организован для сбора средств на ремонт здания, в котором проводятся собрания унисомнистов. Оли негромко откашливается в кулак, а в этот момент Аусгейр проскальзывает под дверью зала. Он лавирует между ног сидящей публики, вытягивая шею то вправо, то влево в поисках Храпна В. Карлссона. И наконец-то, наконец-то он его находит! Мерзавец восседает в первом ряду – вместе с супругой и в ботинках на молнии. Да, он обут в меховые ботинки на молнии!
Когда Оли Клингенберг, прочистив горло, уже готов запеть, его взгляд падает на взлохмаченную голову смотрителя душевой, высунувшуюся между ног торговца марками. Неожиданно для всех тенор вдруг поперхивается и отрыгивает, как бывалый моряк с рыболовного траулера:
– Мня совут Аусгейл Эльгасон!
Публика взрывается хохотом, но тут же снова притихает:
– Мня убил Хлапн В.! Смотли у него пот скафом!»
VI(26 августа 1962 года)
13
«– Ученые называют нас “Свет Севера”. Таковы мы и есть – ни больше ни меньше. Читая Святое Писание, любой интересующийся с логарифмической линейкой в руках и с минимумом математических способностей может доказать, что все пути света ведут в Исландию, независимо от того, проложены они сюда умозрительно – от подошвы самой пирамиды Хеопса, или прочерчены с помощью пальца по карте – и тогда уж по следам жителей Атлантиды. Сейчас это известно всем цивилизованным народам! Если тебе, например, встретится англичанин, то он наверняка будет в курсе теорий Резерфорда, любому немцу это известно интуитивно, а вот человек, родившийся в Бенине, об Исландии, скорее всего, и знать не знает. Но опять же, где он, тот Бенин?..
Кто заварил этот кофе? Это не кофе, а моча какая-то!..
Но мы же тут тоже не как сыр в масле катались. Подобно истории евреев, которые помимо исландцев являются единственной нацией, получившей прямой указ от Бога освещать миру путь, исландская история – это череда трагедий, изгнаний и унижений. Наше изгнание, правда, не сводится к тому, что отсюда кого-то высылали, мы, слава Богу, всегда жили здесь, но нас сделали иноземцами в собственной стране! Возможно, мы единственные настоящие евреи, что еще остались на земле. Вот, к примеру, что случилось с родом Вениамина? А? Племя Исака, Ис-акс, Ис-акур, Ис-ландия [52]…
Подай-ка мне сахар… Эй, слышишь? Подай мне сахар!..
На бумаге мы все были датскими подданными, но в сердце – детьми Исафолд