Поступь Храпна удивительно легка, хотя весит он килограммов сто тридцать, не меньше. Видимо, исправительные работы на прессовке каменных плит поддерживают его в форме. У Лео от удивления округляются глаза, когда на перекрестке с улицей Фрáккастигур их жертва, как на лету, свободно перемахивает через высоченный забор. Теперь Храпн уже совсем близок к свиданию с мексиканским королем борьбы Негромэном».
17
«Преградив Храпну В. Карлссону путь, Энтони Браун по-медвежьи сгреб его в охапку и выдавил из него весь воздух, чтобы тот не смог издать ни звука. Пушкин, ударив по тормозам, с аптечкой в руках пулей вылетел из машины. Лео догнал его, когда тот уже выпускал в задницу Храпна морфин. Торговец марками обмяк, стек на землю и забормотал какую-то ерунду про арктических пуночек. Приятели затащили свой улов подальше в проулок, к самому загону при бойне, где за их возней безучастно наблюдало несколько тощих овец. После чего Пушкин вернулся на улицу и встал там на стреме.
Лео, оседлав массивную грудь Храпна В. и обеими руками раскрыв ему рот, тщетно пытался разглядеть там золотой зуб, но в темноте проулка ничто не отсвечивало от драгоценного металла, способного оживить маленькое глиняное тельце. Засунув внутрь средний палец, Лео шарил там, пока не нащупал с левой стороны вверху запломбированный моляр, ухватился за него щипцами и с силой потянул. Голова Храпна последовала за щипцами, но зуб не отпустила. Когда отец порядочное время помотал ею туда-сюда, Энтони, придержав его руку, шепотом спросил, а не лучше ли, если этим займется он? Лео согласился, немного расстроившись, что ему не досталось прямого участия в операции. Тогда Энтони сказал:
– Ты держи ему голову.
Отец так и сделал, радуясь, что хоть это перепало на его долю, а Негромэн налег на щипцы изо всех своих могучих сил. Лео заметил, как расширенные зрачки торговца на мгновение сузились, когда из него с громким щелчком выскочил злосчастный моляр.
– На, забирай свое золото!
Энтони протянул отцу щипцы. Тот высвободил зажатый в них зуб и, как профессионал, удерживая его между пальцами, поспешил во внутренний двор, чтобы получше рассмотреть приобретение в тусклом свете лампочки, горевшей над служебным входом бойни.
Энтони попытался привести Храпна В. в вертикальное положение, тот глупо улыбался, из уголка рта вниз по подбородку тянулась кровавая полоска. Теолог дал Пушкину знак сдать машину в проулок, чтобы не тащить связанного шнурками Маура с открытой улицы. Лучше не рисковать. К тому же ему показалось, что Храпну совсем не помешало бы добавить успокоительного, а то он как-то уже весь пободрел и дошел до той стадии, когда ему вдруг захотелось запеть на весь мир:
– О, цветок голубооой незабууудкааа…
Энтони зажал ему рот ладонью.
А Лео тем временем поднес к свету свою добычу и похолодел: металл в нем был обыкновенным исландским стоматологическим золотом! Они что, выдрали у мужика не тот зуб? Накрывший его ужас будто передался овцам, те вдруг отпрянули от загородки и сгрудились кучкой у дальней стены. Из-за угла высунулся Энтони и зашептал настолько громко, насколько считал безопасным:
– Эй! Ну ты где? Нам нужно убираться отсюда!
Изо рта Энтони клубился пар, и Лео понял, что, пока они трудились над Храпном, температура воздуха опустилась ниже нуля. Он поежился и поднял воротник куртки. Видимо, им придется снова залезть мужику в рот. И Лео бросился обратно в проулок.
Пушкин уже загнал туда “Волгу” и теперь стоял рядом с ней, раздумывая, а не впрыснуть ли дополнительную инъекцию плененному Мауру С., который внутри багажника буквально с ума сходил.
– Не уверен, справлюсь ли сам… – Он в раздумье побарабанил пальцами по черному лаку крышки; на заднем стекле машины проступал морозный узор. – Можешь мне помочь, херра Браун?
– Только если ты вколешь этому еще одну дозу…
Пушкин в недоумении скосил глаза на Храпна:
– Ну они и стойкие, заразы…
Он принес аптечку и набрал в шприц новую порцию:
– Черт, какая холодрыга! Мы что, где-то рядом с морозильником?
Храпн В. пытался что-то сказать сквозь закрывавшую ему рот широкую ладонь Энтони. Он явно приходил в себя, и Негромэну пришлось покрепче сжать его в своих клешнях. А с овцами в загоне уже творилось что-то невообразимое…
Прибежал Лео с зубом:
– Нам нужно посмотреть получше, это не тот…
Пушкин всадил иглу в плечо Храпна. Энтони на долю секунды ослабил хватку, пленник откинул голову в сторону, и теперь у него на уме были не одни только незабудки:
– Дерьмо ты! Ни хрена собачьего не знаешь, что там у тебя в багажнике…
В горле у него захрипело. Лео бросил взгляд на его глаза – те были желтыми. Храпн по-пловцовски раздул легкие:
– ХРААА…
Вопль был нечеловеческим и постепенно сошел на собачий вой, когда наркотик овладел торгашом по новой. В ответ в Теневом квартале, как в кошмарном сне, громко завыла какая-то сука. Энтони отшвырнул от себя Храпна, тот шмякнулся о стену скотобойни и сполз на землю.
– Нет, это никуда не годится, нам нужно валить отсюда!
Лео снова сунул палец в рот Храпна, но ничего похожего на золотую пломбу не нащупал. Тогда Пушкин рванул пленника на ноги, прислонил к машине, расстегнул ему ремень и спустил штаны до колен…
– Меня мучает вопрос! – нарушил молчание Пушкин, после того как они свернули с улицы Скула-гата и уже не спеша катились по Сноррабрёйту в сторону возвышенности Óскьюхлид на окраине Рейкьявика. – Исландия одна из немногих стран, где еще верят слухам о сексуальном влечении людей к овцам. Почему так? Понятия не имею! Возможно, я еще недостаточно долго здесь живу, чтобы понять, но это оказалось мне очень на руку…
– Какой наш следующий шаг?
– Мы избавимся от Маура там, на холме у водных цистерн…
Энтони взялся за спинку переднего сиденья и положил подбородок между Лео и Пушкиным:
– Да, мужики, все это, конечно, увлекательно для такого книжного червя, как я, но сейчас никому неохота терять работу и все такое, верно?
Воцарилось молчание. После фиаско в битве с марочным дельцом Лео смирился с мыслью, что ему для изготовления печатки придется использовать только солнечный крестик и те крохи, которые он сам добыл алхимическим методом. Без пропавшей половины золота мальчонка может получиться немного не таким, как большинство его сограждан: глухим, одноруким, диабетиком, умственно отсталым или с какой-нибудь онкологией. К этому Лео был готов, такое при создании гомункулов случалось и раньше.
На вершине холма, словно средневековый замок, возвышались городские резервуары с водой. Они чернели на фоне затянутого серыми тучами неба. Склоны холма укрывало усыпанное темными листьями мелколесье высотой в человеческий рост, которое жители Рейкьявика считали дремучей сказочной чащей, не меньше.
Автомобиль с троицей проследовал вдоль западного склона по улице, ведущей к аэропорту, а уже оттуда – по гравийной дорожке вверх, к подножию резервуаров.
– Ну вот, доехали…
Они вышли из машины и, обойдя ее, остановились у багажника.
– Думаешь, он это… того? – с тревогой спросил Лео.
– Такое маловероятно. – Пушкин ободряюще положил руку на плечо Лео. – Это авто специально разработано для подобных транспортировок. Но все равно лучше действовать с осторожностью. Тут либо лекарство усыпило его, либо он вырубился от удара на кочке, когда машина выскочила на дорогу, либо… – Пушкин поднял кверху палец, он явно был в своей стихии: – Либо он лежит там, уже выплюнул изо рта носки, избавился от пут и ждет момента, чтобы застать нас врасплох. Это ж как-никак бывший скандинавский чемпион по метанию молота…
Пушкин понизил голос:
– Но у нас, возможно, есть против этого средство!
Он снова открыл свою аптечку, видимо, таившую еще не одну химическую штуковину, и выудил оттуда резиновую трубку и газовый баллончик с вентилем. Натянув трубку на патрубок, он затолкал другой ее конец в щель под крышкой багажника. После чего проглотил таблетку амфетамина и открыл вентиль…
После долгой паузы:
– Если херра Карлссон еще не уплыл в страну грез, тогда все это мне самому снится… Что я глубокой ночью стою на холме Оскьюхлид и закачиваю лизергиновый газ в близнеца-алкоголика осужденного убийцы, который, nota bene, находится в багажнике моей машины. И что рядом со мной стоит чернокожий верзила, одетый в мексиканский борцовский костюм… Довольно тесный… А также чешский еврей Йон Йонссон… Прошу прощения, исландец Лео Лёве – волшебник, у которого есть глиняная фигурка маленького мальчика… И что позже эта фигурка должна ожить и совершать всякие чудеса. Но это уже тема для другого сна…
Эти слова ознаменовали начало череды ужасных событий. Все произошло в точности как в тех омерзительных комиксах, которые было запрещено ввозить в Исландию: тот, кто должен был давно уплыть в страну грез, одним ударом вышиб крышку, вылетел из багажника и оказался совсем непохож на человека, которого они изначально туда запихали. Куртка и рубашка разъехались на нем по всем швам, но, к счастью, он все еще был связан по рукам и ногам и все еще с кляпом во рту. Впрочем, так продолжалось недолго: его лицо вдруг посинело, глаза вылезли из орбит, а из горла послышался хрипящий, сосательный звук, с которым он проглотил ком из носков. Лео чуть не стошнило, когда тугой носочный шар, вытолкнув вперед кадык их пленника, словно полная луна, прополз вниз по его глотке и опустился в пищевод, по пути приподняв грудину. Пребывание в багажнике явно не пошло ему на пользу. Запрокинув голову, Маур С. испустил звериный вопль. Все птицы, как одна, вспорхнули со всего, на чем сидели, веток, кочек, камней…
И тут с лицом бывшего парламентского служки стало твориться что-то невообразимое, кости его черепа задвигались, будто были сделаны из жидкой пластмассы: лоб скосился назад, а нос и нижняя челюсть выпятились вперед, словно по ним изнутри с силой треснули сжатым кулаком, цвет глаз вместо небесно-голубого стал желтым, а зрачки превратились в черные ромбовидные щелки. Из десен вылезли клыки, на них, как на изогнутых ятаганах, заиграли блики.