— Может, его голуб-яван задрал? — подал голос из своего угла Хаким. — Я слышал, они тут водятся.
Голдин, который совсем было скис, встрепенулся.
— Что еще за «яван» такой? — спросил он, оживляясь. — Зверь?
— Снежный человек, — равнодушно отозвался Белкин. — Он пострашнее зверя будет. Хищник, одним словом. С виду похож на неандертальца, только весь покрыт длиннющей шерстью. Знаешь, какие у него зубищи?
— Брешешь, — ухмыльнулся новенький. — Разводишь меня, да?
Нангаван наблюдал за перепалкой без особых эмоций. Гораздо сильнее его волновало другое. С кем он заключил сделку той злополучной ночью, когда решил отправиться на Гору? С Высшими Силами или с самим дьяволом? Золотой самородок, спрятанный в матрац, жег его, как уголек из преисподней.
Появление бестолкового Витька положило конец бессмысленной ссоре.
— Длинный! — ахнул Криш. — Где тебя черти носили?
Витек никак не мог отдышаться. Он еле ноги донес до общины. Со стуком бросив на пол мешок с солью, парень опустился рядом с ним на корточки и закрыл глаза.
— Мы думали, ты вознесся, — важно заявил толстяк, бросая в рот очередной орех. — Хотели панихиду служить.
Белкин целый год проучился в духовной семинарии. Он собирался стать священником, как его отец. Но строгая дисциплина, кропотливое изучение церковных книг, посты и соблюдение всех христианских канонов оказались ему не по силам. Он решил, что пойдет другим путем. В конце концов, важен не процесс, а результат.
Так Белкин познакомился сначала с йогами, потом попробовал себя в среде последователей Рериха и Блаватской. Это тоже пришлось не по нутру добродушному, жизнерадостному толстяку, который не любил углубляться в сложности и постигать хитросплетения философской мысли. Однако и мирская деятельность не подходила Белкину. Он привык бить баклуши.
И тут судьба свела его с Нангаваном. Учитель произвел неизгладимое впечатление на толстяка. Когда Нангаван предложил ему пожить в общине, в горах Памира, Белкин пришел в восторг. Он представил себя великим Старцем, обретающим бессмертие в Гималаях. Действительность оказалась несколько иной. Но Белкин не расстраивался. Путь к бессмертию не должен быть легким! — считал он.
Длинный, которого заявление толстяка о панихиде повергло в шок, наконец пришел в себя.
— Ну, ты даешь, Белыч! — завопил он, дико вращая глазами. — Отправили меня к черту на кулички, да еще насмехаются! Я чуть ноги себе не поломал в этих проклятых горах! Чуть шею не свернул! Я… чудом не замерз! На мое счастье, люди хорошие встретились, не дали пропасть. А вам… все равно. Сразу панихиду служить! Это только и умеете! Если хотите знать… я очки забыл. Вот… Брел, как слепой…
Он едва не заплакал, так ему стало жаль себя.
— Не надо было соль рассыпать, — невозмутимо парировал Белкин. — Не пришлось бы к строителям топать. От дурной головы ногам покоя нет. И очки тебя никто не просил забывать.
— Вот-вот, — присоединился к толстяку новенький. — Ты, Витек, ум почаще включай, тогда будет меньше проблем. Не дорос ты, видать, до Мирового Сознания. Поэтому пользуйся пока обыкновенным, человеческим. Во избежание неприятностей.
Тут в разговор вступил Криш, помешав Длинному выпустить очередную возмущенную тираду.
— Ого! Сколько работяги соли отвалили! — сказал он, взвешивая в руках мешок. — Теперь нам на все лето хватит.
— Это не работяги, — недовольно пробурчал Витек. — Я до них так и не добрался. Это альпинисты. У них большой лагерь внизу. Между прочим, Женя, они о тебе расспрашивали.
— Обо мне? — удивился новенький. — Ты ничего не путаешь?
— Нет. Так и спросили, нет ли у нас в общине Голдина. Ну… я и сказал, что есть.
— Кто спрашивал-то? Откуда они меня знают? Длинный развел руками.
— Понятия не имею. Сам удивился не меньше твоего.
Новенький потерял интерес к разговору. Он отошел в сторону и задумался. Кто и зачем мог интересоваться его персоной? Уж не мать ли подала в розыск? С нее станется…
Остальные шраваки обступили Витька и наперебой задавали ему вопросы. Они скучали, а путешествие за солью было хоть маленьким, да приключением.
— Значит, ты до туннеля не дошел?
— Не-а… — мотнул головой Длинный. — Сбился с дороги.
— А сколько альпинистов в лагере?
— Много… У них весело. И еды полно. Они меня супом из тушенки кормили. Вкусный, пальчики оближешь. Говорят, что к строителям какие-то люди приехали, кино снимают.
— Настоящее кино?
— Ага. Про катастрофу в туннеле… Вот бы поглядеть!
— Что за катастрофа? — вмешался Нангаван, который до этого молча слушал.
— Взрыв! — с восторгом пустился в объяснения Витек. — Что — то там у них происходит… то ли диверсия, то ли… не знаю. В общем, туннель взрывается, рушится, горит. Дым коромыслом! Красота!
Учитель не разделил его радости.
— Ничего себе, красота! — возразил он. — Обвал, огонь, люди гибнут… Нехорошо.
— Зато интересно.
Нангаван промолчал. Он сам учил своих последователей иметь обо всем собственное мнение и теперь в полной мере пожинал плоды.
— Мне кажется, это добром не кончится, — важно заявил Белкин. — Мысли-то материальны. Если в туннеле устроят мнимую катастрофу, это может повлечь за собой настоящую. И тогда…
Тощий Криш аж покраснел от возбуждения.
— Что ты выдумываешь? — завопил он. — Что ты все время каркаешь? Если бы все так рассуждали, то и кино бы не было. Начнешь снимать о войне — тут тебе и война. И про «Титаник» бы не снимали, и про самолеты, которые падают!
— И про извержение вулканов, и про инопланетян, и про «конец света», — с сарказмом продолжил Длинный. — Ни про что снимать нельзя. Все беды из-за кино!
Но Белкин не сдавался.
— А вдруг это так и есть? — уперся он. — Откуда ты знаешь? Взять хотя бы террористов. Снимали, снимали про них разные фильмы ужасов. И что теперь? Этот ужас воплотился в жизни. Терроризм сошел с экранов и теперь бродит по планете. Только не в качестве призрака, а наяву.
— По-вашему, всему виной кинематограф! — заключил Длинный, фыркая со смеху. — Как будто раньше войн не было. Или стихийных бедствий. Про потоп вон еще в Библии написано. А тогда никакого кино и в помине не существовало.
Женя Голдин очнулся от своих невеселых дум, вскочил.
— Маразм! — зло сказал он. — Какой же все это маразм! Я думал, только обычная жизнь — маразм, а она везде и всюду такая. Нигде не спрячешься. Ни в горах, ни под землей. Наверное, и на небе то же самое. Блин! Как же меня все достало!
Он с остервенением натянул на себя куртку и бросился вон из дома. Длинный опешил. Он явно не ожидал от новенького подобной вспышки бешенства.
— Эй, погоди… — хотел он остановить Голдина. — Ты куда? Вернись!
Нангаван испытывал чувство горького разочарования. Он так долго грезил о чуде, молил о нем, и вот… чудо будто бы свершилось. Как все странно получается. Он способен сотворить золото и не может утихомирить своих собственных учеников. Разве это то подлинное величие, о котором он мечтал?
Страх и сомнения вновь зашевелились в его сердце. Если бы на Священной Горе обитал Светлый Дух, разве он допустил бы такое? В общине должны царить гармония и любовь. А на самом деле…
— Оставь его, — печально сказал Нангаван Длинному. — Пусть идет. Каждый имеет право искать Истину там, где считает нужным.
В общине не могли уснуть до полуночи. Новенький так и не вернулся. Куда он отправился на ночь глядя, никто не знал.
— Не нравится мне все это, — ворчал Белкин. — Неспокойно здесь. Тревожно. Будто наблюдают за нами.
— Кто наблюдает? — испугался Криш. — Опять каркаешь?
— Мне тоже не по себе, — подтвердил молчун Яков. — И паренек этот, Женя, не зря психанул. Темные Силы мутят воду, направляют на нас негативную энергию.
— Давайте петь мантры! — с воодушевлением предложил Длинный. — Как иначе мы можем защитить себя?
Упоминание о Темных Силах окончательно испортило всем настроение.
Нангаван мучительно пытался понять, с кем же он вступил в соглашение минувшей ночью. Последние события заставляли предполагать худшее…
Глава 23
Илья Вересов и Кострома собирались возвращаться к своим. Они поднялись с рассветом и начали укладывать рюкзаки.
— Раз уж мы здесь, захватим кое-какие продукты и лекарства, — сказал Илья. — Чтобы потом не спускаться за ними специально.
Саворский тяжело вздохнул.
— Тащить неохота…
— Все равно придется, — ответил Илья. — Так что пошли, заберем со склада свою тушенку, сахар и сухой спирт. Больше не донесем.
Завхоз базового лагеря, — здоровенный детина, с ног до головы обросший густыми черными волосами, — встретил их неприветливо.
— Вы бы еще в пять утра притащились, — ворчал он, зевая и натягивая ветровку. — Вторые сутки мечтаю выспаться, и ни черта.
— Ты чего не в духе? — добродушно поинтересовался Илья. — Дрыхнешь тут, как медведь в берлоге. А на дворе, между прочим, весна.
Погода и вправду стояла чудесная. Горные вершины, увенчанные коронами из снега и льда, сверкали на солнце. В неподвижной тишине утра они казались гигантскими спящими исполинами.
— Да, красота… — вяло согласился завхоз, шагая к складу.
Вересов и Кострома старались не отставать.
— Осторожнее, — предупредил завхоз, оборачиваясь к своим спутникам. — Я тут несколько капканов поставил… Глядите, не попадитесь. Наши-то все знают, а вы вроде как новенькие.
— Капканы? — удивился Илья. — На кого это? Детина сердито махнул рукой:
— А! Черт его разберет! Повадился кто-то консервы жрать. Спасу нет! Неделю назад прихожу — замок сорван, вокруг склада банки открытые валяются. Ребят позвал, они только плечами пожимают. Мол, ничего не видели, не слышали.
— А следы?
— Какие следы? — разозлился завхоз. — Снег тает, грязища кругом… все затоптано. Я пытался что-то выяснять, расспрашивать. Никакого толку! Только переругались все. И на меня же обиделись. Ты, говорят, нас в воровстве подозреваешь. А что мне остается делать? Консервы-то пропали…