— Нет, нет, — нетерпеливо ответил голос. — Локальные — 28-51. А здесь биологи.
Какие еще биологи? У нас в институте не было такого отдела!
— Простите, — пробормотал я, — я, видно, ошибся… У Стружкова всегда был 28-56.
— «Всегда»! — насмешливо сказал мой невидимый собеседник. — Да у нас этот номер еще с прошлого года… хватились!
На том конце положили трубку.
Второй монеты у меня не было. Ну ладно, пока она мне даже и не нужна. Сперва надо понять то, что я услышал. «С прошлого года»!.. Что же это значит?
Я вышел из кабины и стал, прислонившись к ее стеклянной стенке. Аркадий все не шел. Да и хорошо, что он не идет. Мне надо подумать. Мне надо хорошенько подумать. Ох, и влип я, кажется! Ох, и дурака свалял!
Да, собственно, что думать? Информация ведь совершенно недвусмысленная: в том мире, в котором я сейчас нахожусь, наша лаборатория еще с прошлого года имеет другой номер телефона. Вроде бы ничего тут удивительного нет, это же измененный мир. Но вот ведь какая закавыка! До сих пор я предполагал, что двигаюсь в прошлое: сначала из двадцать третьего мая попал в двадцатое, потом из двадцатого — в девятнадцатое.
А прошлое-то не могло измениться! Все, что случилось до девятнадцатого мая, должно оставаться неизмененным!
А год назад наш номер был 28-56!
Это означает только одно: я нахожусь теперь не в прошлом. Я попал в будущее, вот куда я попал!
Спокойно… спокойно… Проверим свои рассуждения, проверим еще раз. Значит, так… Допустим, сейчас все-таки двадцатое мая 1974 года. Я нахожусь в этом мире всего один день. Конечно, я его немного изменил своим вмешательством, и что-то тут происходит уже не так, как происходило двадцатого мая 1974 года в прежнем моем мире… Вот, например, мы встретились с Аркадием в сквере, и он сейчас не на работе, а в том двадцатом мая он, я помню, пришел на работу вовремя. Изменения есть, это понятно, но они пока небольшие, локальные. Они затронули только Аркадия, ну, еще Анну Николаевну… В остальном мир, конечно, не изменился. Следовательно, перемену телефона никак нельзя приписать моему вмешательству в прошлое. Если бы номер изменился из-за моего вмешательства, то это следствие очень косвенное, и оно могло бы произойти лишь на более или менее значительном отдалении во времени.
Переменить номер по не зависящим от меня причинам могли когда угодно, хотя бы и сегодня, двадцатого мая. Но ведь это произошло не сегодня, а еще в прошлом году! И биологов в институте никаких не было ни в этом году, ни в прошлом. А это уже серьезное изменение. Да нет, дело, похоже, ясное… Ну и ну!
Я еще раз посмотрел в ту сторону, откуда должен появиться Аркадий. Его не было.
Не стану же я спрашивать у прохожих: «Какое, милые, у нас тысячелетие на дворе?» Я не поэт, а хронофизик, мне неловко. Хотя — зачем такие лобовые приемы? Надо поделикатней.
Я начал внимательно разглядывать прохожих. Ага, вот кто мне нужен, — этот молодой парень в зеленом плаще с муаровыми отливами… Интересный какой плащ! Но это потом… А вот из кармана плаща у него торчит газета…
— Простите, — сказал я, шагнув к парню, — это у вас сегодняшняя газета?
— Вчерашняя, — будто извиняясь, ответил парень. — Вечерняя.
— Если вечерняя, тоже хорошо! — торопливо сказал я. — Можно у вас ее… на секундочку? Мне тут нужно одну вещь посмотреть…
— Да пожалуйста! Хоть и совсем возьмите, я ее прочел, — добродушно отозвался парень.
Газета жгла мне ладонь. У меня еле хватило сил не разворачивать ее тут же на улице, уйти в скверик, повернуться спиной к прохожим. Руки тряслись, когда я расправлял свернутые в трубку листы.
Вчерашняя газета. Вчера было девятнадцатое мая. Девятнадцатое мая 1976 года!
Линьков находит след
Захлопнув за собой дверь, Линьков прислонился к шершавой серой стене проходной и перевел дыхание. Информация, полученная от Макарыча, здорово подкосила его. Стружков, значит, вернулся и преспокойно ушел из института, даже вахтеру на прощанье ручкой сделал? Нет, это уж ни в какие ворота не лезет!
«Как же так? — растерянно думал Линьков, не замечая, что снова начал накрапывать дождик. — Не с потолка же я взял, что Стружков не может вернуться! Ну, предположим, я психологический просчет допустил, чего-то не учел. Но по логике это не проходит, по простейшей логике! Стружков горы переворачивал, чтобы в прошлое поскорей попасть, а попал и даже войти туда не захотел? Где тут логика? Он же хотел и Левицкого спасти, и себя от подозрений очистить, а что получилось? Что он скажет мне, например? Или Нине? Как оправдает теперь свое поведение? Ему же проще всего не возвращаться к нам, а перейти на новую мировую линию… Ну, двойника бы там встретил — что ж, с самим собой легче договориться!»
Тяжелая капля скользнула Линькову за шиворот, он вздрогнул, огляделся и под теплым шумным дождем побежал к зданию института.
«А записка-то! — вспомнил он в вестибюле, отряхиваясь и приглаживая намокшие волосы. — Записку он почему не забрал?! Ну, допустим, он почему-то не смог или не решился выйти из камеры в прошлом. Так ведь по возвращении он первым делом должен был уничтожить свою записку! Зачем же трезвонить на весь институт, что ты потерпел неудачу, когда вполне достаточно сообщить о своем блистательном открытии и о первом переходе, и все будут вопить от восторга! Даже Шелеста вон как пробрало! А он и записку оставляет лежать, и вообще в институт не является… Ну сплошная бессмыслица! С ума он сошел, что ли! Постой… А может, с ним на переходе что-то случилось? Память отшибло? Нет, это уже я чепуху сочиняю! Магнитное поле начисто смывает память, даже из камеры после этого не выйдешь, а Стружков нормально ходил и с вахтером общался…»
Линьков глухо замычал от злости и тут же смущенно обернулся. Но в вестибюле никого не было. Дождь вовсю барабанил в стекла, весело хлюпал и журчал, стекая с крыш, но небо на западе уже посветлело и ветер поспешно разгонял тучи, расчищая дорогу солнцу. Линьков посмотрел в окно, и эта картина его почему-то приободрила. Он встряхнулся и бодро сказал себе: «Решено. Стружкова оставляем на потом. Если он за это время не явится, начнем розыск по всей форме. А пока проверим, откуда же явился тот… гость!»
Он двинулся влево по широкому светлому коридору, обшитому старинными резными панелями, прошел мимо двери расчетного отдела, на секунду замедлив шаг, и завернул за угол. Прямо перед ним, метрах в двадцати, был выход во внутренний двор, к корпусу эксплуатационников. По правой стороне чернел узкий проем боковой лестницы, а дальше виднелась приоткрытая дверь зала хронокамер.
«Тут мы и начнем соображать, — сказал себе Линьков, останавливаясь. — Впрочем, особенно-то соображать нечего. В наличии у него всего две возможности — эксплуатационный корпус и зал хронокамер. В эксплуатационном хроноустановки есть, но они, как я понимаю, по размерам непригодны для интересующего нас случая. В зале камеры вполне подходящие, но они еще не работают. Однако чудес на свете нет, а есть, наоборот, суровые факты. Поэтому мы все же и в зал заглянем, и в корпус пройдемся. И начнем мы с зала, потому что он ближе и во всех отношениях удобней для нашего героя. Монтажники начинают раньше и кончают раньше — значит, после пяти здесь наверняка пусто. И войти легко, а к эксплуатационникам нужен специальный допуск».
Линьков просунул голову в приоткрытую дверь. В огромном, ярко освещенном зале стоял сплошной хаос и шум. В углу надсадно визжала электродрель, кто-то тянул через весь зал тяжелый и грязный воздушный шланг; всюду валялись доски, обрезки труб, мотки кабеля. У дальней стены внушительно высились громадные кубы, в которых Линьков с удивлением признал хронокамеры.
Линьков перешагнул порог и остановился. Никто не обратил на него внимания. Дрель замолчала, и в наступившей тишине кто-то громко крикнул:
— Подай напряжение на вторую!
Линьков двинулся в сторону хронокамер, с переменным успехом лавируя между досками и трубами.
Люди в темно-синих, испятнанных известкой и краской халатах возились у второй хронокамеры. В ее настежь распахнутом нутре болтались провода, поблескивали круглые черные коробки приборов, присосавшиеся к стенам и полу, торчали ребристые грани какой-то стальной конструкции. Внезапно в камере полыхнула слабая розовая вспышка, и тот же голос проорал:
— Дай вторую ступень!
Снова дико взвыла электродрель, и за третьей камерой, где люди суетились у огромной дыры в полу, пронзительно лязгнуло железо.
Линьков пробрался к вихрастому долговязому парню и сквозь нестерпимый вой дрели прокричал ему на ухо:
— Кто здесь главный?
Человек обернулся и беззвучно зашевелил губами, указывая на людей, хлопочущих вокруг дыры в полу. Дрель вдруг замолкла, и человек прокричал конец фразы: «…где фундамент!»
Линьков торопливо спросил:
— Вы здесь каждый день работаете? До которого часа?
— В четыре обычно шабашим. Но бывает, и до пяти задерживаемся.
— И много еще вам работы? — допытывался Линьков.
— А кто ж его знает! — весело сказал парень. — Одну камеру уже опробовали, гоняли на рабочем режиме вхолостую, со второй вот возимся, а четвертая… ну, сами видите. — Он показал на уродливую, с рваными краями Дыру, где, очевидно, находился фундамент четвертой хронокамеры. — А вы из газеты, что ли?
Из камеры высунулся плечистый парень в пропотевшей голубой майке и заорал:
— Сергей! Кабель подтяни, потолочные сопла буду проверять!
Собеседник Линькова мигом метнулся куда-то за камеру. Снова истошно взвыла дрель.
«Значит, одна хронокамера здесь уже опробована! — бормотал Линьков, морщась от воя и грохота. — Что ж, пойдем-ка мы познакомимся поближе с этой камерой…»
Осторожно пробираясь сквозь дикую путаницу кабелей, он подошел к первой хронокамере. Она почему-то была битком набита всякой чепухой. Сквозь стеклянную дверь Линьков видел груду деревянных подставок, навалом брошенные щиты, доски, карнизы.
«Нашли тоже место склад устроить! — с неодобрительным удивлением подумал Линьков. — Едва успели отладить камеру и уже сра