Екатерина ГодверВ интересах Революции
Мальчишка-посыльный, явившийся к Ширвену утром, намекнул, что дело деликатное. Назвал адрес и просил прибыть после заката, точно к без четверти девять.
«Бесовщина в доме, сэр… Мертвые ходят…Сам не видал — токмо хохот и перестук чудной слыхал, сэр. А дядька сказывает… едва не в самую кровать хозяйскую залезли, сэр! Как раз, когда… ну, тогда…» — Посыльный залился краской, и больше из него ничего вытянуть оказалось невозможно. Впрочем, Ширвен, отвыкший, что его называют «сэром» и от того разомлевший, особо и не пытался: много ли может знать лакейский сын таких хозяйских секретов, каких сам не выболтает охотно? Ни одного!
«На месте разберусь», — решил Ширвен и, вопреки обыкновению, позволил себе хороший обед. Перед важным делом экономить на куске мяса было бы глупо. Он даже разрешил себе выпить кружку хорошего эля к обеду. И порцию бренди к ней; но только одну.
В нужный час Ширвен остановился у нужной двери и тщательно вытер ноги о решетку. Как будто жалкий кусок железа мог отчистить всю грязь Даренберга, налипшую на его сапоги! Как будто он сам, Соломон Ширвен, не был в глазах господ из мебелированного домишки — «внаем за сто золотых крон в год» — куском грязи. Как будто они, эти господа в чиненном платье, вынужденные пользоваться наемными экипажами, не были такой же грязью для жителей центральных кварталов, которые плевали с высоких балконов на всякую голытьбу — до тех пор, пока была на то милость короля и королевских приспешников, которые и вовсе не задумывались, об кого вытирают ноги.
Ширвен знал, что на лестнице Даренбергского общества ступенек предостаточно и знал, что катится вниз, однако твердо намерен был остановить падение. Поэтому перед тем, как взяться за отлитый в форме козлиной головы дверной молоток, привел в порядок одежду и пригладил сырые от мелкого дождя волосы. А когда, наконец, ему открыли, и колченогий лакей с чадящей лампой в руках принял у него плащ и повел через темную прихожую — приосанился, поудобнее перехватил кожаный портфель с инструментами и неспешно пошел следом, как должно было ходить человеку, исполненному уверенности, спокойствия и чувства собственного достоинства. С тех пор, как Ширвена отправили в отставку — «лейтенант Кержан, будь ты проклят, молокосос!» — он перебивался мелкими поручениями от тех, кто не хотел иметь дела с полицией. Заказы поначалу шли один другого хуже, но каждое удачно завершенное дело тянуло за собой следующее: на связях и рекомендациях мир держался испокон веков…
Поэтому Ширвен не терял надежды. Как знать: может быть, сегодняшний вызов в почти приличный — «когда-то ты сам снимал в таком флигель!» — дом в почти приличном квартале в будущем обернется приглашением на Золотой остров? В неспящее сердце города, лежащее в широком в русле Нурбата. Туда, где на улицах горят газовые фонари, а в домах жгут настоящие свечи; где честные люди могут позволить себе купить кирбитовый нагрудник, защищающий от ножа и пули, но, выходя из дома, оставляют его на вешалке. Потому что королевские големы отлично справляются со всей грязной работой: людям-полицейским остается только эль потягивать, вовремя составлять рапорты, да класть монеты в кошель…
Но даже на острове был спрос на тех, кто умел обстряпывать дела тихо. Рума тысячу раз пожалеет, что так обошлась с ним, зло подумал Ширвен. Да плевать на Руму! У правобережных шлюх сладкие голоса, упругие груди и крепкие задницы: каждая девица в сто крат лучше, чем Рума. И выпивка там — куда уж местной бурде…
— Прошу сюда, сэр, — голосок колченогого лакея выдернул Ширвена из мечтаний.
«Сосредоточься, болван», — цыкнул на себя Ширвен. — «Теперь все зависит от тебя».
Лакей распахнул перед ним двери, и Ширвен вошел в плохо освещенную гостиную: хозяева явно экономили на масле. Но не на угле: в доме было жарко натоплено, и оттого душно и как-то скверно. Пахло подгнившим полом, плохо возделанной кожей и немытыми телами.
«Уж не от тебя ли самого это смердит?» — отвратительное подозрение закралось Ширвену в голову, лишая уверенности. Однако он не подал виду. Хозяин — тщедушный мужичонка с бегающими глазами и одетый ненамного лучше лакея — тоже не подал виду: предложил сесть и велел подать подогретого вина.
Ширвен, сцепив зубы, отказался.
— Давайте лучше к делу. — В уме он обещал, что, когда все закончится, обязательно позволит себе хорошенько расслабиться. Но сейчас важно было сохранить трезвую голову. — Что у вас случилось?
— Призрак, сэр Ширвен… или морок…. вам лучше знать, как это называется. — Хозяин теребил в руках несвежий носовой платок. Хозяйка сидела в кресле с вязанием, такая же невзрачная и тщедушная, как муж, и кивала в такт каждому слову, будто кукла.
— Он появляется, когда ему угодно, сэр, и совершенно не замечает нас, — продолжал хозяин. — Даже укладывался спать в нашу кровать… А к девяти часам всегда приходит в столовую чаевничать, гремит посудой… Бог знает, как это ему удается! Я пытался выставить этого сукина сына, но хватать его все равно, что пытаться ухватить дым, а меня он будто не слышит и не видит…
Дело казалось пустяковым. Ширвен не был чародеем, но, как любой полицейский, в прошлом проходил обучение магической защите, а за время службы предусмотрительно запас несколько ловушек духов и других подобных приспособлений: некоторые из них как раз лежали в портфеле.
Слушая хозяина, он украдкой осматривался. В углах копилась застарелая грязь; отовсюду в скверно обставленной гостиной сквозила бедность и дурновкусие, которое было ничем иным, как желанием казаться богаче, чем есть на самом деле. И вот перед такими голозадыми господами приходилось выслуживаться!
— Почему вы не обратились в полицию? — спросил он. — Они бы сделали все бесплатно.
— Кто в наше время хочет иметь дело с полицией? — Взгляд хозяина остановился на лице Ширвена и сделался вдруг колючим. — А вас мне рекомендовали как надежного человека, который не задает лишних вопросов, сэр.
— Да, конечно… сэр, — пробормотал Ширвен. Ему сделалось совсем неуютно под этим колючим взглядом; он понял вдруг, что не знает даже имени нанимателя — но теперь спрашивать было уже не к месту.
— У нашей проблемы наступает время чаепития. — Хозяин встал и взглядом указал на часы над камином: было без пяти минут девять. — Позвольте проводить вас в столовую?
Ширвену ничего не оставалось, кроме как пойти за ним, на каждом шагу чувствуя, как хлюпает в сапогах. Хозяйка с вязанием осталась в гостиной, лакей куда-то подевался, а кроме них и хозяина, бредущего по коридору с лампой на вытянутой руке, будто не было никого во всем особняке.
С неожиданным теплом Ширвен вспомнил вдруг об убогой развалюхе вдовы Церко, где после того, как Рума выгнала его, снимал угол: там с утра до ночи воняло плохой стряпней, орали младенцы, выли бабы, которых поколачивали бездельники-мужья — но никогда не было такой гнетущей тишины; всегда находилось с кем перекинуться парой фраз, с кем напиться и с кем подраться, и даже с кем разделить постель. По меркам общежития вдовы Церко, Ширвен считался важным человеком, хоть его и недолюбливали, как бывшего полицая. Там был, какой ни есть, дом.
«Довольно! Больше никаких кабаков. Завтра первым делом к сапожнику», — решил Ширвен. — «А с оставшихся денег возьму бочонок эля и свиную тушу. Зажарим во дворе на углях, хоть наедимся все от пуза».
Ему было страшно. Отчего-то этот безлюдный особняк пугал его. Обострившееся за годы службы в полиции чутье подсказывало, что дело нечисто и надо сматываться, наплевав на деньги и перспективы; он почти решился бежать, но…
«Бочка эля и целая прорва жареной свинины», — напомнил он себе и крепче сжал скользкую ручку портфеля. — «Ты решил начать новую жизнь, а не заделаться трусом!»
Воистину, он был не в том положении, чтобы привередничать.
— Вот этот сукин, сэр! — Хозяин распахнул двери столовой, и Ширвен сразу увидел призрака. Импозантный мужчина в черном сюртуке устроился в кресле, пижонски закинув ногу на ногу, потягивал что-то из полупрозрачной чашки; он был немолод, плешив, однако все равно хорош собой — но впечатление несколько портил багровый след от веревки на шее и плохо умещающийся во рту синий язык.
— Дальше я сам, сэр. — Ширвен забрал у хозяина лампу.
Хозяин с видимой охотой скользнул назад в черный зев дверей.
— Ты что здесь забыл, Баф? — спросил Ширвен, не скрывая больше изумления и ставя лампу на стол. — Мы ни о чем таком не договаривались…
Баффет Уолбридж, шутник и плут, был хорошо ему знаком, не при жизни, но после смерти: еще до увольнения вместе они обстряпали не одно дело. Призрак таскал у жертв всякие драгоценные безделушки, но сунуться с ними в ломбард означало для него попасться, рано или поздно, и быть развоплощенным — поэтому Ширвен, как и некоторые другие полицейские, за умеренное вознаграждение «находил» и возвращал краденное. Прибыль делили пополам. Что призрак делал с деньгами, никто не знал: возможно, просто прятал где-то.
Однажды Баффет исчез. Ширвен думал — не без сожаления, ибо чуял в призраке родственную душу — что пройдоха все же попался какому-нибудь чародею-нелегалу, оказавшемуся неблагосклонным к его фокусам, и был развеян в дым.
Но нет, Баффет «здравствовал», как и прежде.
— Я лешил изменить свою жизнь, — прошепелявил призрак: вываливающийся язык мешал ему разговаривать.
— Бросишь воровать? — поинтересовался Ширвен. — Или шугать девиц?
— Начну плиносить пользу обществу, — серьезно ответил призрак.
— В благодарность за виселицу? Полноте, Баф! Хотя чего тебе: ни есть, ни пить не надо — можно и повыпендриваться, — хмыкнул Ширвен, но тут же опомнился. — И все же: что ты тут делаешь?
— В благодалность жа висилицу, — кивнул призрак; Ширвену показалось, он слышал, как хрустнули сломанные позвонки. — Плости, Соломон. Ты холоший палень, но они сказали, так нужно.
— Что ты мелешь? — Ширвен на всякий случай отступил от стола, от хруста бесплотных костей и блеска мертвых глаз. — За что «прости»? Кто «они»?