Пахать мне больше нет нужды.
Не вспомню я, пожалуй, нынче
Всех генеральш былых в лицо.
При встречах я всегда был взвинчен,
Ведь генералы с ружьецом
В любой момент могли явиться
И ненароком увидать,
Как может в бороздах резвиться
Корнет. Не стану развивать.
Мой взор был негой сомкнут вечно:
Не помню лиц, хоть по ночам
Путь освещался ярко Млечный
(И звёзды не чета свечам).
…Акцент в желаниях сместился,
Иные кони пашут пусть.
Я стар, хоть бес в ребро вцепился.
Пахать мне нечем больше. Грусть.
Очнулся – глазам не поверил
Михаил Гундарин
ДЕСЯТАЯ БАЛЛАДА
Над 307-м километром холодное солнце взошло.
Каким-то неведомым ветром меня в эту глушь занесло.
Я был содержимым попуток не знаю что делать теперь
И кажется через минуту навеки закроется дверь
Тяжёлую эту пружину едва ли удержишь плечом
О главном молчать прикажи нам (шепни для начала – о чём)
Кто в этом холодном мотеле последнюю ночь проведёт?
О чём нам синицы свистели весёлый апрель напролёт?
Зачем ты мне снова приснилась, и снова была холодна?
В какие карманы набилась тяжёлая горстка зерна?
И снова – измена, измена, а после – беда и беда.
Но это финальная сцена, и сыграна не без труда.
Езжай, очевидец, обратно, пей пиво и вправду молчи
Про эти разрывы и пятна потерянные ключи.
Владимир Буев
Очнулся – глазам не поверил. Куда же меня занесло?
Реальность столб удостоверил: на нём размещалось табло,
Облезлое, правда, но видной была там цифирь 307.
Насмешки такие обидны над горьким моим бытием.
Куда бы ни шло, коль с оглядкой из грешных таинственных недр
Пророс указатель украдкой про 306-й километр.
И с 308-м километром смириться я смог бы всегда
(таёжные близки мне кедры). Но с 307-м?! Никогда!
Холодное солнце – о ужас! – и 307-й километр.
Я очень стараюсь, я тужусь, но страх безотчётен и щедр.
Как страшно, кошмарно и жутко на свете (в тайге) проживать.
В холодный мотель на минутку мечтаю скорее сбежать.
А там, где минутка, там вечность. И вот уж мотель потеплел.
И где допустил я беспечность? И где же я недосмотрел?
В карманах мне что-то мешает. Ощупал – там горсти зерна.
Господь мне сейчас помогает иль, страшно сказать, сатана?
Иль в час, когда други споили, отправив с попуткой в тайгу,
Они же сердечность явили к товарищу по кабаку?
Чтоб первое время дать дуба от голода я бы не смог,
И чтоб у меня, жизнелюба, затянутым стал эпилог?
Синицы, пружины, измена, закрытая дверь и беда –
Ужели финальная сцена и прочих ключей лабуда?
И как дальше жить, сознавая, в каком километре торчу,
О пиве с мотелем мечтая. Я в шоке. Проснуться хочу.
То потухнет, то разожжётся
Михаил Гундарин
То сожмётся, то разожмётся,
Птичьей дрожи полным-полно,
Будто смотрит со дна колодца
В занавешенное окно.
Мёртвым звёздам снится немного
И одно и то же всегда:
Нарисованная дорога,
Перевёрнутая вода,
Старый дом с кривыми углами,
Где вот-вот закроет глаза
Жизнь, завязанная узлами –
Воспалённая железа.
Владимир Буев
То потухнет, то разожжётся,
То погаснет опять, то сгорит.
Так душа у поэта рвётся:
Витаминов в ней дефицит.
Россыпь звёзд показала изнанку:
Не щадя своего живота,
В воду плюхнулись. Спозаранку
Им могилою станет вода.
Отраженья в природе разлиты:
Двойники, тройники, все дела –
Перевёрнуты, но не разбиты
Зеркала, зеркала, зеркала…
Сложно в Москве пробиться
Михаил Гундарин
Снежной весны столица, каменное жнивьё,
Нужно развоплотиться, чтобы забрать своё.
Строятся гороскопы, слышатся голоса,
Телефонные тропы тянутся в небеса,
Где по тропе мороза катится агрегат,
Серебро и глюкозу рассыпая подряд.
Владимир Буев
Сложно в Москве пробиться, заняты все места.
Впрочем, в любых столицах нет для сверчка шеста.
Люди кружком теснятся, вверх закатив глаза.
В блюдца упёрлись пальцы, вздрагивают уста.
Вот уже дух явился, с миром иным контакт
Тут же установился. Справился агрегат!
По телефонным тросам смог я наверх пролезть.
Так миражи наркоза на кол заставят сесть.
Где сказка, там и быль
Михаил Гундарин
СКАЗКА
В одном далёком городке гора приставлена к реке
И смерть невдалеке
Её не бойся – это твой передовой городовой
Единственный конвой
Он отведёт тебя туда где камень есть и есть вода
Но нету и следа
От рек и гор и городков а только море огоньков
Над полем облаков
Владимир Буев
ГДЕ СКАЗКА, ТАМ И БЫЛЬ
В селе прожить не все хотят из-за коров и поросят
К хлевам приговорят.
Но ты впрягайся – это хлеб для тех кто креп фанатик скреп
И кто любитель реп
Село – природная среда кругом чистейшая вода
Наплюй на города
Река и горы и овраг но городских тут нету благ
Для сельских бедолаг
Былое и думы
Михаил Гундарин
РАССВЕТ
поздней ночи этажи
громоздятся как попало –
проржавевшие Кижи
мёртвый лес лесоповала
в этом омуте душа
хорошо играет в прятки
в небе нету ни гроша
только лезвие в подкладке
кто-то проведёт веслом
по воде – по гладкой коже
мы же тёмное стекло
под прозрачное положим
Владимир Буев
БЫЛОЕ И ДУМЫ
чётким-ясным дóлжно быть
стихотворное творенье3
вот пример и нечем крыть:
муха села на варенье
если ржавые Кижи
это точно подпоручик
эр минувших багажи –
всё одно для самоучек
древо не покорно рже
даже если в омут душу
подпоручики Киже4
заржавеют сидя в луже
вот поручик капитан
впрочем и без лужи тоже
уж полковник сей туман
мог вполне бы стать вельможей
не игрался в прятки он
потому что не рождался
без гроша (вот фельетон!)
он в военные подался
в ножнах лезвие клинка
и подкладка под мундиром
а фантомная рука
кожу смазывает жиром
от весла и от воды
проржавевшими Кижами
веет как от лабуды
насладимся миражами
чтобы душу не скребло
нам ни тёмное не нужно
ни прозрачное стекло
с телескопом водим дружбу
Тили-тили
Михаил Гундарин
Пели-спали, где только придётся, водку в ступе любили толочь.
Но не пьётся уже, не поётся, и не спится в холодную ночь:
Жизни жалко и жалко собаки, остального не жалко почти
В подступающем к сердцу овраге, у большого ненастья в горсти.
Владимир Буев
Тили-тили (не тесто с невестой), трали-вали (прошли это все):
Водку в ступе мололи совместно, языками мололи эссе.
А потом изменили порядок. Не порядок, а слово одно.
Водку стали толочь без загадок, языками – толочь молоко.
Спились-съелись, в Корее пожили. Жаль с тех пор горемычных собак.
Шерсти горсть в чутком сердце хранили, надо клок этот съесть натощак.
Тили-тили, опять проходили, трали-врали, как все хвастуны.
Не поётся, но пить не забыли – так в ненастьях живёт полстраны.
Я перед выходом во двор…
Михаил Гундарин
ДЕВЯТЫЙ КЛАСС
Где у подъезда толкотня и тёмный лес тяжёлых рук
Там ждут надеюсь не меня я слабый враг неверный друг
Качели, горки, гаражи – темны распятья во дворах
Попойки, драки, грабежи ты прахом был и станешь прах
А дома книжная тюрьма обойный клей колода карт
Уйти в бега, сойти с ума советует лукавый бард
Но нет надёжнее пути сквозь стыд и срам чужих дворов
Чем сон-травою прорасти не оставляющей следов
А в небе ледяной металл и если лечь лицом в бетон
Увидишь то что так искал – свой неразменный миллион…
Владимир Буев
ШКОЛЬНИК
Я перед выходом во двор в два раза делаю острей
Свой бдительный орлиный взор, иначе шанс поймать люлей
От гопоты имею враз, от этих мрачных забияк
Ершистых наглых злых зараз, я жуть боюсь пацанских драк
Все норовят достать кулак, поставить мне большой синяк
Да я слабак ну пусть слабак, и я не то чтобы смельчак
Но и не трус, ну пусть боюсь, и потому не оступлюсь
Я дома в угол свой забьюсь, на чтенье книжек навалюсь
Колоду карт в пасьянс сложу – всё тренировка для ума
Зато в штаны не наложу, и теоремою Ферма
Прозабавляюсь вечер весь, ботаник я, мне стыд и срам
Вдыхаю клей как будто взвесь не веря собственным слезам
Дурманы в сером веществе мотив подарят просиять
Свалиться мордой в оливье и рубль последний разменять.
На пленэре
Михаил Гундарин
В ПАРКЕ
покупай эти сладости в полный рост
всё что хочешь в киоске Простой Мечты
пока механический свищет дрозд
пока все места пусты
а мы обнимаем своих детей
потому что наше всё – будет их
а мы ожидаем вестей
дожидаемся от чужих
леденец на палочке леденец
с апельсиновым вкусом открытым ртом
был я жнец, на дуде игрец
вспомнишь ты – о другом.
Владимир Буев