Итак... Осень 1920 года. «Германский молот и русский серп победят весь мир!» — под этим искромётным лозунгом Ленин двинул Красную Армию сначала на Европу, определив первую тактическую задачу (стратегическая — завоевание всего мира) тоже лозунгом, доступным красноармейцам, в массе своей полуграмотным и безграмотным, но окрылённым романтической мечтой о скорой мировой пролетарской революции: «Даёшь Варшаву! Даёшь Берлин!» Да... В десятку попал Михаил Светлов своими пронзительными поэтическими строками:
Я дом свой покинул, ушёл воевать, —
Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать...
Невиданный поход возглавили лучшие советские военачальники: Троцкий, Сталин (особенно отличившийся в военной операции по потоплению в Волге баржи с пленными офицерами белой армии), Тухачевский, Егоров, Смилга.
На подступах к Варшаве польская армия, возглавляемая Пилсудским, нанесла «красному крестовому походу» из Москвы сокрушительное поражение, поляки перешли в мощное контрнаступление, польская армия пересекла советскую границу.
В Риге восемнадцатого марта 1921 года руководству «первого на планете государства рабочих и крестьян» были продиктованы позорные условия мира: Россия уступала Польше Западную Украину и Западную Белоруссию и выплачивала контрибуцию — 30 миллионов золотых рублей. (Это во время всеобщей экономической разрухи!..) Генерал Пилсудский стал польским национальным героем. Советские горе-полководцы были посрамлены (и среди них мстительный и ничего не забывающий Сталин, аукнется этот его военный позор полякам — массовым расстрелом польских офицеров в Катыни). Описание и анализ одной из первых акций Страны Советов на международной арене — «Весь мир насилья мы разрушим до основанья! А затем...». А что затем — мы теперь хорошо знаем.
Но «кремлёвский мечтатель» с товарищами, как известно, не угомонился, отныне вся деятельность Коммунистического Интернационала, финансируемая нищей Советской Россией, была подчинена одной цели: экспорту революции, но более изощрёнными, иезуитскими методами.
...Необходимо сделать из всего сказанного вывод: социализм, теперь надо уточнить — в ленинско-сталинском варианте, — удел ущербных стран, ущербных прежде всего в культурном, нравственном развитии общества, в просвещённости народа; практическое «строительство» подобного «социализма» возможно только в среде невежественного, несвободного населения, преобладающая масса которого задавлена материальной нуждой.
Увы! Именно таким государством была Российская империя накануне октября 1917 года, обескровленная и разрозненная несколькими годами империалистической войны.
Что же касается европейских стран так называемого социалистического лагеря, то им наш социализм был навязан военной силой, держался исключительно на советских штыках и рухнул там при первой возникшей возможности — как только в буквальном смысле слова рухнула Берлинская стена.
Кто же сегодня в мире остался верен великому марксизму-ленинизму? («Учение Ленина бессмертно, потому что оно верно». И. Сталин.) Давайте взглянем на карту. Куба и Северная Корея, народы которых под лучезарным солнцем грядущего коммунизма влачат жалкое, недостойное конца XX века существование. Китай? Но эта могучая страна сегодня ничего общего не имеет ни с ленинско-сталинским социализмом, ни с учением солнцеликого кормчего Мао. Экономика в ней бурно развивается по законам капитализма. Просто в силу исторических обстоятельств — с нашей помощью — коммунистическая партия этой страны, однажды придя к власти, с этой ничем не ограниченной, сладостной властью никак не хочет расстаться. Таков сегодня исторический парадокс, таящий в себе для Китая в недалёком будущем немалую опасность...
И наконец, ещё одно замечание — теперь о главном герое этого повествования Григории Каминском.
Если вы вникнете в биографии активных русский революционеров, имена которых вошли в отечественную историю, начиная с народовольцев, то обязательно обнаружите одну грань, которая определяет характер их деятельности и, в конце концов, формирует их личность в этой деятельности, диктует формы революционной работы, определяет поступки и поведение в обществе. Грань эта проста: был ли данный индивидуум арестован, судим, прошёл ли этапом по русским равнинам к месту своей ссылки и отбыл в ней свой срок. Словом, познал ли он российские тюрьмы, суд, ссылку, а то и каторгу.
Григорий Каминский в этом смысле оказался счастливчиком. Он, например, в отличие от своего старшего брата Ивана, избежал подобной участи. До «Великого Октября», надо добавить. Его первой тюрьмой были камера и пыточные подвалы Лубянки, а «судом» — пресловутая советская «тройка», штамповавшая — пачками в один день — свои приговоры без всяческих буржуазных судебных процедур и следствия.
Но до победы пролетарской революции в России мой герой был везунчиком: ни одного ареста! Отсюда — при наличии в характере некоторых авантюристических черт — его поведение в революционной подпольной деятельности определяется лёгкостью, изяществом, присутствуют в нём элементы некой азартной, захватывающей дух игры, наличествует ощущение неуязвимости и чувство превосходства над дураками жандармами и прочими, власть охраняющими и предержащими. Повезло, повезло пареньку. Хватил бы он «на заре туманной юности» арест, тюрьму и ссылку — наверняка поведение его в смертельной схватке с царизмом — а она, именно так, смертельна... — наверняка было бы другим.
Но миновала чаша сия моего героя. А раз так, он и остался везунчиком и счастливчиком в своей революционной деятельности. До поры. До роковой черты. А эта роковая черта, которая свалится на Григория Каминского в возрасте двадцати одного года, в Туле. Притом власть неограниченная.
Фу!.. Какая всё-таки угнетающая душу работа — писать всё это.
А ведь было время, сорок лет тому... Мои первые книжки для детей. И среди них сборник рассказов о животных «Жизнь и приключения Кубышки». Кубышка — это кошка, с которой у меня связаны воспоминания о далёком детстве.
Давайте о кошках, а? Чтобы немного отвлечься от тяжкой российской истории. Я расскажу вам о дружке моих кошек Люси и Кнопы. Этого удивительного кота зовут в нашем подъезде Федей. А ещё так: бомжик Федя.
Он появился года полтора назад — жалобно замяукал в подъезде тощий, пугливый котик тёмно-серого полосатого окраса. Естественно, страдалец был накормлен, но к себе не подпускал: давясь и спеша, проглотил еду и тут же юркнул в подвал. Живём мы в хрущёвской пятиэтажке, вокруг такие же дома, и в подвалах ютится немало беспризорных кошек, которых сердобольные жильцы — далеко не всё, естественно, — подкармливают. У этих кошек своя, сложная и довольно загадочная, жизнь. Главное — зимой в подвалах у них есть тёплые спальни: толстые трубы парового отопления, обмотанные мягкой изоляцией.
На следующий день серый котик опять пришёл — и прямо к нашей двери. И произнёс свою первую речь: он издал несколько красноречивых рулад разной тональности, со множеством оттенков, модуляций, переходов, с восклицательными и вопросительными знаками. Безусловно, это был рассказ о его явно нерадостной жизни, и в нём доминировала одна тема.
— Понятно, Федя, — сказала моя жена (так кот стал Федей), — ты пришёл обедать. Сейчас. Только, пожалуйста, — это уже было сказано мне, — в квартиру его не пускай. Три кошки — это уже слишком. Будем кормить его на лестничной площадке.
Федя постепенно привык к нам, он оказался ласковым, приветливым существом, большим любителем поговорить — повествования его о своей жизни становились всё длиннее и разнообразнее. Я раньше никогда не встречал таких разговорчивых котов и совершенно не удивлюсь, если однажды утром Федя, появившись из своих подвальных апартаментов, скажет мне по-человечески:
— Здравствуйте! Вчера рыба оказалась немножко с душком, наверно, залежалась. Нельзя ли чего-нибудь посвежее?
Наверно, за эту необыкновенную разговорчивость Федю полюбили и другие обитатели нашего подъезда — на нескольких этажах появились у дверей миски и пустые консервные банки, в которых его ждала еда.
— Бомжик! Бомжик! — звала его соседка с верхнего этажа (так наш кот стал бомжиком Федей). — Иди, иди, маленький. Я тебе молочка налила.
И Федя мчался на верхний этаж, уже на ходу начиная что-то рассказывать, возбуждённо-темпераментное и жалобное одновременно.
— Ты знаешь, — сказала мне однажды жена, — наш Федька и в соседнем подъезде дань собирает. Оказывается, он там со всеми перезнакомился, всем всё рассказывает, сплетничает.
Представь себе, он заявил, мы его плохо, однообразно кормим. Не наглец, а?
Словом, Федя стал любимцем двух подъездов и через несколько месяцев превратился в упитанного, вальяжного кота с густой сверкающей шёрсткой, с великолепными изумрудными глазами — просто два живых драгоценных камня дружелюбно сияют вам навстречу. И конечно же, произошло знакомство с Федей наших кошек Люси и Кнопы. Они давно стремились к этому знакомству, выбегая к двери каждый раз, как только за ней Федя начинал произносить свои монологи.
Короче говоря, однажды, когда жена была на работе, я впустил Федю в квартиру. Знакомство состоялось: кошки понюхали друг друга, Федя что-то сказал тихо нашим девочкам, по-моему, ласковое. Быстро, деловито обежал все комнаты, уже не торопясь направился к блюдцам, в которых после кошачьего обеда кое-что оставалось, и приступил к еде. Надо заметить, что Федя обжора. А может быть, сказалось голодное трудное детство. Пока Федя ел, Люся и Кнопа сидели по бокам и внимательно наблюдали за происходящим. Вылизав оба блюдца, Федя произнёс короткую, явно благодарственную речь, обращаясь к кошкам, будто это они накормили его. Потом потянулся, прогнув спину, вышел на середину комнаты и блаженно растянулся на ворсистом паласе. Я катнул к нему теннисный мячик. Тут же в игру включилась Кнопа, кошечка ещё молодая, а за ней и Люся, что случается с ней крайне редко. Люся уже дама в годах, с кровями ангорки, очень сдержанная, гордая, важная, ей бы содержать ли