«Но что же случилось со спящими?» — спросил себя Ник Лов и, торопливо перевернув страницу, впился глазами в строки следующего письма.
«0000 лет, 2 месяца. 17 дней. 21 час 00 минут.
Дорогой Ник Лов!
Я продолжаю повесть о печальных событиях, которые нам пришлось пережить Ша Вайн вызвал меня по видеофону лишь через четыре недели после всех трагических происшествий, описанных мною и первых письмах. Кстати, более ни разу он не разговаривал ни со мною, ни с другими непосредственно, только по видеофону. Вечером, после того как я закончила процедуры с больными и, перейдя в смежную комнату, готовилась лечь спать, я вдруг услышала по звуковой связи голос Ша Вайна:
— Доктор Вер Ли! Прошу вас перейти в соседнее с медчастью помещение, где есть видеофон и где мы можем поговорить, не смущаясь обществом ваших подопечных.
Ни слова приветствия, ни нотки смущения, ни тем более раскаяния в его голосе я не услышала. Что ж, Ник Лов, как бы мы к нему ни относились, я понимала, что обязана была вступить с ним в переговоры. Быстро перейдя в соседнее помещение, служившее демонстрационной комнатой при обследовании больных, я включила видеофон. Ша Вайн ждал меня.
Несколько секунд мы молчали. Ша Ванн был спокоен и, как я опять заметила, торжествующе насмешлив. Я нервничала, хотя и старалась это скрыть. Ша Вайн начал первым:
— Доктор Вер Ли. Я убедился, что вы — прекрасный врач и очень успешно справляетесь со своими обязанностями, — Ша Вайн сделал легкий полупоклон, как бы давая мне возможность выразить ему благодарность за комплимент.
Я молчала, стиснув пальцы рук, и повторяла себе одно и тоже: «Это не человек, это оборотень, мразь! Не реагируй ни на что. Не реагируй!»
— Я понимаю вас, — продолжал Ша Вайн, поняв, что встречных любезностей не получит.
— Вы ещё находитесь по ту сторону общепринятой черты условностей, придуманных людьми, и одна из этих условностей гласит: не причиняй вреда ближнему. Вы верите этому, не так ли?
«Не реагируй, — повторяла я сама себе, — это не человек! Не спорь с испорченным автоматом!» — И молча продолжала смотреть ему в лицо.
— Впрочем, всё ваше поведение подтверждает, что вы, действительно, не преступили черты условностей. Ваше дело! — В тоне Ша Вайна прозвучало еле заметное разочарование. Вероятно, он устал в одиночестве упиваться своими злодеяниями и ему нужны были зрители. — Ваше дело, — повторил он. — Но я эту черту преступил! Морально преступил давно. Очень давно, с детства, был готов к этому. Фактически преступил, когда начал подготовку своего плана и его реализацию. Блестящую реализацию, как вы видите! — в его словах снова зазвучали торжествующие нотки, но мне опять показалось, что ему необходимо стороннее признание. Как я ни сжимала пальцы, не смогла промолчать.
— Вы, Ша Вайн, преступили не черту, а закон. И это во все времена так и называлось — преступление!
Нельзя было давать ему моральной возможности торжествовать, нельзя ответить ему смирением и признанием, которого он желает. И секундная злость, промелькнувшая в его глазах, прикрытых блестящими линзами, показала, что я права. Ша Вайн ответил сдержанно:
— Законы существуют там, где есть силы, их устанавливающие и поддерживающие. Здесь, сейчас, единственная сила — это я. И потому, опираясь на эту свою силу, я и устанавливаю свои законы.
Он опять сделал паузу, я молчала. Молчала, ибо полностью уверилась в его желании мелкого торжества. Либо торжества по поводу моего унижения, если я склонюсь перед ним. Либо, если я выражу протест, то он силой его подавит и опять ощутит торжество удовлетворения. У мелких личностей — мелкие желания, хотя возможности и средства, которые они для их выполнения привлекают, могут быть большими.
Я ответила ему по-прежнему спокойно:
— История знает многих, которые силой навязывали людям законы, противные человеческой природе. Все они кончили печально, а имена их прокляты потомками.
Ша Вайн кивнул и ответил:
— Я постараюсь дожить до конца отмеренных мне дней и приму меры, чтобы имя моё потомками было возвеличено.
— Переходите к тому, Ша Вайн, дли чего вы меня вызвали, — прервала я его.
— Я вызвал вас для того, чтобы сообщить, что приступаю к операции пробуждения ушедших в анабиоз.
Меня передёрнуло от пришедшей мне в голову мысли:
— Вы что, намереваетесь убивать или калечить каждого, кто проснется, пока он беспомощен?
— Вы недооцениваете меня, доктор Вер Ли, — усмехнувшись, ответил Ша Вайн, — к повторяете тем самым ошибки вашего покойного командира. Каждый из проснувшихся станет, не в пример вам, моим ревностным слугой.
Милый Ник Лов! Мы действительно недооценили его подлости. И напрасно. Все происшедшее свидетельствовало, что Ша Вайн не просто подлец, а подлец тщеславный. Убийства — это не цель его, а средство. Средство, с помощью которого он намерен добиться удовлетворения своего извращенного самолюбия. И ему нужно поклонение. Стало быть, трагедию убийств он, вероятнее всего, закончил и для остальных придумал что-то другое.
Но что он надумал?
И я, как можно более спокойно, спросила:
— Как же вы измерены избежать осуждения тех, кто проснётся? И их справедливого гнева?
— Пока это вас не касается! — ответил он. — Но уверяю вас, они будут послушны, как ягнята. Сказал же я это вам для того, чтобы вы приготовились к приёму новых пациентов. — И, увидев моё изумлённое негодование, поспешил добавить: — Нет, нет! Первое время они будут нуждаться не столько во врачебной помощи, сколько в простой человеческой заботе, к которой вы столь склонны.
Как видишь, Ник Лов, подлец, не следуя человеческим нормам сам, всегда рассчитывает на соблюдение их другими. Внимательно посмотрев на него, я сказала:
— А ведь вы, Ша Вайн, полагаете, что в том случае, если врачебная помощь потребуется вам самому, я буду вас лечить?
— Я убеждён, доктор Вер Ли, что вы никогда не уклонитесь от выполнения долга врача. Вы — единственный врач на корабле, и вы нужны всем. — И тут же перевел разговор на другую тему: — Прошу вас подготовить спальни на десять человек. И расписать программу кухонным автоматам. Постепенно я разбужу всех, — закончил он начальственным тоном и отключился.
На следующий день мы, трое разумных людей, впервые решили обсудить положение. Здоровье Мен Ри и Лой Ки уже позволяло это сделать. Возможно, ты будешь удивлен, когда узнаешь, что в этом нашем совещании принял участие и четвёртый член. Кто бы ты думал? Четвёртым был Большой Мозг, БМ. Это случилось для меня неожиданно, но, как выяснилось, Лой Ки уже несколько раз прибегал к консультациям БМ и, что самое важное, отвечал на его вопросы, давая ему информацию, которую тот не мог получить сам.
Большой Мозг подключился к нам по звуковой связи, и первое, что он сказал, относилось к тайне этого разговора.
— Друзья! — услышали мы. — То, что произошло, противоречит нормам морали и человеколюбия, на которые я запрограммирован людьми, так же, как и вы запрограммированы на эти чувства природой. Поэтому я принял меры к тому, чтобы эта наша беседа не была записана и услышана Ша Вайном.
Возможности обобщения и анализа, на которые способен БМ, тебе, Ник Лов, известны лучше, чем мне. И не исключено, что ряд вещей он осознал раньше нас и яснее. Поэтому я не удержалась от вопроса:
— БМ, в какой момент ты понял, что совершается преступление? И когда и как ты мог бы этому помешать?
— Вся визуальная информация, поступившая на экраны, мною фиксируется. Но необходимость её сопоставления и анализа была мною осознана только в момент подмены Ша Вайном своего присутствия кинограммой. Но ведь и для вас это перестало быть тайной через короткое время. Так что никого предупредить я не мог. Что же касается защиты людей, то я запрограммирован, и это не секрет, лишь на вмешательство при действии враждебных сил, исходящих от внешней среды. Машинам, как вам известно, не дано права вмешиваться в споры людей. И то, что я принял решение сейчас быть с вами и обсуждать создавшуюся ситуацию, есть следствие моего надпрограммного саморазвития.
Следующий вопрос задал Лой Ки:
— БМ! В состоянии ли Ша Вайн, по твоему мнению, предусмотреть твой независимый контакт с нами? И, как Главный Кибернетик корабля, может ли он вмешиваться в твою внутреннюю структуру, чтобы заставить тебя поступать лишь так, как полезно ему?
— Ситуация вполне подобна вашей, — отвечал БМ. — Ша Вайн ведь также вмешивается и в вашу человеческую структуру, пытаясь заставить вас поступать так, как нужно ему. Двоих из вас он необратимо покалечил. Остальных необратимо выключил, или, по-вашему, убил. Со мною проще. Какое бы действие Ша Вайн ни предпринял против меня, оно в принципе обратимом: со временем можно будет вновь восстановить элементы, которые он выключит, подобрать ячейки памяти, которые он изымет, и моё сознание будет восстановлено.
— И до какой степени простирается власть Ша Вайна, как кибернетика, над тобой? — присоединился к разговору Мен Ри.
— Власть очень велика. Он может выключить или даже уничтожить почти всего меня, но, однако, не ниже известного мне предела.
— А именно? — уточнил Мен Ри.
— Множество жизненно важных функций корабля, как-то: стабилизация орбиты, регенерация воздуха, соблюдение теплового баланса и тому подобное, — немыслимы без авторегуляции, которую осуществляют мои подсистемы. Поэтому полное уничтожение меня как действующей единицы невозможно. Это было бы равносильно тому, это просто взорвать корабль, совершив самоубийство».
— Так вот в чем дело! — воскликнул Ник Лов, оторвавшись от чтения. — Теперь понятно, что Ша Вайн таки изувечил и Большой Мозг, сведя его действия к простой регуляции биосреды.
«— Есть ли у тебя какая-либо информация, которая была бы нам не известна и могла бы быть истолкована как следствие враждебных действий Ша Вайна?» — прочёл Ник Лов следующий вопрос Лоя Ки.
«— Мне ещё не ясно, что вытекает из этой информации и сколь она враждебна. Но вам следует знать, что Ша Вайн воспользовался возможностью перевода на полную автономию систем слежения за анабиозными кабинами и вывел их из-под моего контроля все, кроме одной отдельной кабины Ник Лова.