Я минуту помолчал, потом внезапно спросил его:
– Вы верите в Бога?
В его взгляде сверкнула молния.
– Да, – ответил он сухо.
– Хорошо, раз вы верите в Божественную власть, позволим ей руководить нами и решать, что я должен делать.
После этих слов я покинул его и отправился к моему другу-адъютанту, чтобы поведать об этом разговоре и моем твердом решении уехать завтра же.
Он скептически выслушал мое заявление.
– Вы не знаете этого человека, – сказал он. – Если махараджа что возьмет в голову, ничто и никто не заставит его отказаться. Он всеми способами воспротивиться вашему отъезду.
«Ну, это мы посмотрим», – подумал я.
С утра я уложил чемоданы, но, когда попросил машину, чтобы ехать на вокзал, находившийся в двадцати километрах от замка, махараджа, уже предупрежденный, запретил давать мне автомобиль.
Мне было неприятно бежать тайком, как вору, даже не простившись с хозяином. Я перекрестился и отправился к нему. Он сидел в домашней одежде и читал газету.
– Я пришел проститься с вами и поблагодарить за гостеприимство, – сказал я. – Буду вам признателен, если меня довезут до вокзала, поскольку времени до поезда осталось немного.
Не сказав ни слова и не взглянув на меня, махараджа поднялся и позвонил. Явившемуся слуге он приказал подать машину. Я сел в нее под изумленными взглядами монаха и адъютантов, стоявших кружком на площадке. Без приключений я добрался до вокзала, но почувствовал себя в безопасности, только когда сел в поезд.
Я больше никогда не видел махараджу. Спустя несколько лет я узнал, что во время одного из приездов в Европу он сломал позвоночник, упав с лестницы. Его положили в машину на колени двоих его адъютантов и доставили в госпиталь, где через несколько дней он умер. Некоторые детали, которые я узнал впоследствии о его жизни и характере, заставили меня призадуматься. Говорили, что однажды, разгневавшись во время игры в поло на одного из пони, он приказал забить насмерть несчастное животное и сжечь его труп у себя на глазах. Говорили также, что, когда его жены или адъютанты вызывали его гнев, он заставлял их глотать толченое стекло, и что в подвалах его дворцов устроены пыточные комнаты, причем по самым новейшим образцам.
Глава XIII. 1931 год
Ожерелье Екатерины II. – Странности и смерть Полунина. – Ликвидация наших предприятий. – Неприятное поведение мадам Хуби. – Женитьба шурина Дмитрия. – Как надо принимать судебных исполнителей. – Делле Донне. – Тира Сейер
Средства, которые Полунину удалось добыть для нас, заканчивались, и наше финансовое положение усложнялось с каждым днем. Американец, съемщик виллы на озере Леман, предложил купить ее у нас, на что мать согласилась. Но поскольку дом уже был заложен в ипотеке на значительную сумму, эта продажа дала нам совсем немного. Оставшиеся у нас драгоценности находились в руках ростовщиков из Мон-де-Пьете, а квитанции у разнообразных кредиторов, принявших их в качестве залога. Оставались только долги и угроза потери заложенных драгоценностей, среди которых находилась жемчужина «Перегрина», единственное украшение, которое мать любила и всегда носила. Она относилась к ней, как к талисману, и не хотела даже слышать о ее продаже. Необходимость заложить ее уже и так породила целую драму.
Прежде я никогда не имел дела с ростовщиками. Я не знал нравов этой особой породы людей. Я им признателен за то, что не раз выпутывался с их помощью из трудных ситуаций, но также обязан им и мучительными моментами. Мне пришлось утратить ряд драгоценностей из-за невозможности выплатить в требуемый срок проценты с занятой суммы. Правда, однажды я выручил уникальное украшение, принадлежавшее прежде Екатерине II: ожерелье во много рядов из розового жемчуга, скрепленное большим рубином в бриллиантовой оправе. Ростовщик любезно предупредил меня, что если проценты не будут внесены в назначенный срок до полудня, он не будет ждать и часа и распорядится колье по своему усмотрению. Полунин, которому я поручил найти необходимую сумму, должен был принести мне ее утром назначенного дня в «Ирфе». Я ждал его все утро, не сводя глаз с часов. В половине двенадцатого, поскольку он еще не появился, я решил бежать к ростовщику и постараться уговорить его подождать. Набросав записку Полунину, чтобы он скорее присоединился ко мне, я выскочил на улицу. Новая задержка: моей машины нет. И такси не видно. Я остановил машину элегантного испанца и объяснил ему, что, если не окажусь через 10 минут на улице Шатоден, то потеряю фамильное сокровище, стоящее целое состояние. Мой идальго оказался человеком учтивым, к тому же еще и спортсменом. Без двух минут двенадцать он высадил меня у двери ростовщика. Я бегом поднялся на шестой этаж и узнал, что он только что ушел и унес колье. Спустившись еще быстрее, чем поднялся, я оказался на улице, не зная, куда бежать. Орел или решка. Я повернул направо и бросился вперед. На бегу размышлял, что если даже чудом догоню этого человека, то не смогу узнать, потому что никогда не видал его со спины. Эта мысль меня насмешила, но я так же легко мог бы расплакаться. Внезапно я заметил перед собой кого-то со свертком в руках. Я настиг его отчаянным прыжком… Это был он! Мы объяснились, и он согласился вернуться к себе и подождать Полунина.
Время шло, а Полунина не было. Я звонил в «Ирфе», где он так и не появился. Наконец, видя, что мой ростовщик нервничает и начинает сердиться, я предложил ему в залог свою машину. Так было спасено колье Екатерины II.
Полунина я увидел лишь через несколько дней. Мое доверие, уже поколебленное странностью его поведения, уменьшилось еще более от его сбивчивых объяснений. Я вскоре заметил в нем необъяснимые перемены. До сих пор он был сама точность, теперь же он опаздывал на самые важные встречи; а когда я делал ему выговор, он брался руками за голову и говорил, что болен. У меня создалось отчетливое впечатление, что он повредился в уме. Наконец я сказал, что ему следует отдохнуть, и предложил ему длительный отпуск. Больше я его не видел. Позже я узнал, что его труп нашли в поезде, но тайна этой смерти так и осталась нераскрытой.
В момент наших наибольших трудностей мне повезло: я познакомился с англичанином сэром Полом Дьюксом, который долгое время жил в России и бегло говорил по-русски. Некоторые его высказывания напоминали мне махараджу. Так, он тоже считал, что пожить в Индии мне было бы очень полезно! Он занялся нашими делами так ловко, что благодаря ему мы получили кратковременную передышку. К несчастью, мать, которую ее болезнь и наши последовательные неудачи сделали подозрительной и иногда несправедливой, однажды обидела Дьюкса какими-то необдуманными словами, и мы лишились его услуг. И почти тут же другой счастливый случай свел меня с русским адвокатом Сергеем Каргановым. Этот умный и знающий человек стал для меня добрым ангелом. Бог знает, от чего он меня избавил! Очень может быть, что от тюрьмы, ибо долгая привычка не считать деньги плохо подготовила меня к нынешней моей жизни. Я руководил столь важными делами и попадался во все ловушки, которые расставлялись людям благонамеренным, но неопытным. Карганов, с его скромным состоянием, не колеблясь, вытащил меня из особенно рискованной ситуации, заложив свое имущество, а его жена сделала то же самое со своими драгоценностями. Таких вещей не забывают. Карганов и его жена навсегда снискали мою дружбу и благодарность.
Тем временем, даже самое умелое содействие могло лишь отсрочить катастрофу. У нас больше не было Полунина, и вскоре стало очевидно, что нам не оставалось иного выхода, кроме как ликвидировать наши предприятия. Это был для нас тяжелый удар, крушение всего того, что мы создали за десять лет и настойчиво поддерживали. Я скрывал это от матери, состояние здоровья которой ухудшалось день ото дня. Но иного выхода из положения не было, и Ирина, как и я, считала, что такое горькое решение необходимо.
Пока же банки продолжали отказывать нам в любом кредите, и это заставляло нас просить клиентов «Ирфе» оплачивать заказы наличными, что совершенно не было в их привычках. Деликатную обязанность предъявлять счет я доверил Булю. Сталкиваясь с возражениями, он вставал на колени со счетом в руках и простодушно умолял: «Наш дом на грани краха, надо помочь моему очаровательному князю». Его тон и незатейливая инсценировка редко не производили должного эффекта. Большинство клиенток, растроганно улыбаясь, сразу же уплачивали по счету, и Буль никогда не возвращался с пустыми руками.
Я не раз видел вещие сны. То же случилось и в этот тяжелый для нас период. Я увидел себя со своим кавказским другом Тауканом Керефовым за карточным столом в зале, похожем на зал Монте-Карло. Проснувшись, я решил выехать в Монте-Карло в тот же день и телеграфировал Таукану в Кальви, пригласив его приехать ко мне в «Отель де Пари».
Мы играли три дня, и удача не покидала нас ни на секунду. То, что я поддался этому порыву, тем более удивительно, так как я всегда ненавидел игру и никогда не посещал казино.
Пока мне улыбалась удача в Монте-Карло, газеты объявили о моем приезде в Бухарест, куда, как они сообщали, меня призвал король Кароль, чтобы доверить мне управление всеми его имениями. Я вынужден был позвонить в Булонь и успокоить мать и жену, уже предчувствовавших новый скандал.
Началась ликвидация наших предприятий. Один из наших корсиканских друзей, Жозеф-Жан Пелегрини, предложил нам свои услуги. Он выполнил это неблагодарное и сложное дело с большим умом и полным бескорыстием. Труднее всего нам было решить важный вопрос – как помочь всем, кто терял по нашей вине работу. На это ушло много месяцев. Мы ликвидировали все, за исключением парфюмерного дела, продержавшегося еще некоторое время. Перед лицом полного краха я пришел к заключению, что не создан для коммерции!
К нашему собственному горю добавилось огорчение матери, узнавшей о нашем разорении, ибо в конце концов нам все же пришлось ей открыть всю правду. Особенно остро мы испытали горечь от случившегося, глядя на поведение мадам Хуби. Биби была человеком, не входившим во всякие подробности. Ее реакция часто была непредсказуемой, но никогда не отличалась тонкостью нюансов. Когда она поняла, что близится наша катастрофа, она написала мне, что ей нужен павильон, где мы жили, и она дает нам восемь дней, чтобы упаковаться. Я ответил довольно сухо, что ее жела