о не означает случайные действия. Мы часто путаем те самые вещи, которые позволяют нам быть свободными — контекст, смысл, фактичность, ситуацию, общее направление нашей жизни, — с тем, что определяет нас, отнимая нашу свободу. Только при наличии всего этого мы можем быть свободными в подлинном смысле слова.
Сартр доводит свой аргумент до крайности, утверждая, что даже война, тюремное заключение или перспектива неминуемой смерти не могут лишить меня экзистенциальной свободы. Они составляют часть моей «ситуации», и она может быть экстремальной и невыносимой, но все же она — лишь контекст для дальнейшего выбора. Если я скоро умру, я могу решить, как встретить свою смерть. Сартр воскрешает здесь древнюю стоическую идею: хоть я и не могу выбирать, что со мной происходит, но я могу выбирать, что с этим делать в духовном смысле. Но стоики культивировали безразличие перед лицом ужасных событий, тогда как Сартр считал, что мы должны оставаться страстно, даже яростно вовлеченными в происходящее с нами и в то, чего мы можем достичь. Нельзя ожидать, что свобода окажется чем-то меньшим, чем чудовищно трудной задачей.
Невыносимость свободы была темой пьесы «Мухи», которую Сартр репетировал, когда появился Камю. Она была поставлена 3 июня 1943 года и стала первой настоящей пьесой Сартра, если не считать сценок, написанных для его товарищей-военнопленных в Шталаге 12Д. Позже он назвал ее драмой «о свободе, о моей абсолютной свободе, о моей свободе как человека, и прежде всего о свободе оккупированных французов по отношению к немцам». И опять же, цензоров ничто не смутило. На этот раз, возможно, помогло то, что он придал пьесе классическую постановку — уловка, которой пользовались и другие писатели в это время. Рецензенты мало комментировали политический посыл пьесы, хотя один из них, Жак Берланд в Paris-Soir, пожаловался, что в Сартре слишком мало от драматурга и чересчур много от эссеиста.
У Камю был Сизиф; Сартр взял свою притчу из истории Ореста, героя пьесы Эсхила «Орестея». Орест возвращается в родной город Аргос и узнает, что его мать Клитемнестра вступила в сговор со своим любовником Эгисфом, чтобы убить своего мужа, отца Ореста, царя Агамемнона. Эгисф правит угнетенными гражданами как тиран. В версии Сартра народ слишком парализован унижением, чтобы восстать. Чума мух, роящаяся над городом, символизирует их унижение и позор.
Но вот на сцену выходит герой Орест. Как и в оригинале, он убивает Эгисфа и (после мимолетного угрызения совести) собственную мать. Он успешно отомстил за своего отца и освободил Аргос — но при этом он совершил нечто ужасное и должен взять на себя бремя вины вместо бремени стыда горожан. Ореста изгоняют из города мухи, которые становятся образами классических фурий. Появляется Зевс и предлагает прогнать фурий, но сартровский Орест отказывается от его помощи. Как экзистенциалистский герой, восставший против тирании и взявший на себя груз личной ответственности, он предпочитает действовать свободно и в одиночку.
Параллели с ситуацией во Франции в 1943 году были очевидны. Аудитория Сартра должна была осознать изнуряющий эффект компромиссов, на которые приходилось идти большинству из них, и унижение, вызванное жизнью при тирании. Что же касается фактора вины, то все знали, что вступление в Сопротивление грозит опасностью для друзей и семьи, а это значит, что любой акт восстания становится моральным бременем. Возможно, пьеса Сартра и не беспокоила цензоров, но она несла в себе подрывной посыл. Кроме того, в других странах и в другие времена у нее была долгая и столь же провокационная судьба.
Де Бовуар тоже поднимала в своем творчестве подобные темы. Она написала единственную в своей карьере пьесу, которую поставили только после войны (и то с плохими отзывами). Действие пьесы «Бесполезные рты» происходит в средневековом фламандском городе, находящемся в осаде; правители города предлагают сначала пожертвовать женщинами и детьми, чтобы сохранить пищу для воинов. Позже они понимают, что лучшая тактика — объединить всех жителей для солидарной борьбы. Сюжет неуклюж, поэтому плохие отзывы неудивительны, хотя пьеса Сартра вряд ли была более тонкой. После войны де Бовуар опубликует гораздо более удачный роман о Сопротивлении «Кровь других», в котором необходимость бунтарских действий сопоставляется с чувством вины, возникающим из-за необходимости подвергать людей опасности.
В это время де Бовуар также написала эссе под названием «Пирр и Цинеас», которое выводит принцип смелости за пределы войны, на более личную территорию. Эта история взята из другого классического источника, «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха. Греческий полководец Пирр занят тем, что одерживает ряд великих побед, зная, что впереди еще много сражений. Его советник Цинеас спрашивает его, что он собирается делать, когда победит всех и захватит власть над всем миром. «Что ж, — говорит Пирр, — тогда я отдохну». На это Цинеас спрашивает: «Почему бы тебе не начать отдыхать сейчас?»
Предложение звучит разумно, но де Бовуар советует нам подумать еще раз. Для нее человек, готовый остановиться и поразмышлять, куда менее достоин подражания, чем тот, кто настроен идти вперед. «Почему же мы считаем, что мудрость заключается в бездействии и отрешенности?» — спрашивает она. Если ребенок говорит: «Мне все безразлично», — это признак не мудрого, а тревожного и депрессивного ребенка. Точно так же взрослые, отстранившись от мира, вскоре начинают скучать. Даже влюбленные, если они надолго уединяются в своем любовном гнездышке, теряют друг к другу интерес. Мы не развиваемся в покое и праздности. Человеческое существование подразумевает «трансцендентность», или выход за пределы, а не «имманентность», или пассивное прозябание внутри себя. Оно означает постоянное действие до того дня, пока у человека не закончатся дела, — а этот день вряд ли наступит, покуда он дышит. Для де Бовуар и Сартра это был главный урок военных лет: искусство жизни заключается в действии.
Схожее, но иное послание содержится в романе Камю «Чума»[55], который опубликовали только после войны, в 1947 году. Действие романа происходит в алжирском городе Оран во время вспышки этой болезни; бактерия символизирует оккупацию и все ее пороки. Вводится карантин, усиливаются клаустрофобия и тревога, каждый житель города реагирует это по-своему. Кто-то паникует и пытается бежать, кто-то использует ситуацию в корыстных целях. Другие с переменным успехом борются с болезнью. Герой, доктор Бернар Риэ, прагматично приступает к лечению пациентов и минимизации заражения путем соблюдения правил карантина, даже если они кажутся жестокими. Доктор Риэ не питает иллюзий о том, сможет ли человечество преодолеть смертоносные эпидемии в долгосрочной перспективе. Нота покорности судьбе, как и в других романах Камю, все еще присутствует — нота, никогда не звучавшая у де Бовуар или Сартра. Но доктор Риэ сосредотачивается на ограничении ущерба и на реализации стратегий, обеспечивающих победу, хотя бы локальную и временную.
Роман Камю дает нам намеренно заниженное видение героизма и решительных действий по сравнению с Сартром и де Бовуар. Человек может сделать немногое. Это может выглядеть как пораженчество, но это более реалистичное восприятие того, что требуется для выполнения таких сложных задач, как освобождение своей страны.
К началу лета 1944 года, когда союзные войска продвигались к Парижу, все знали, что свобода близко. Нарастающие эмоции захлестывали целиком. Как отметила де Бовуар; это было как болезненное покалывание, когда чувствительность возвращается после онемения. Был и страх перед тем, что могут сделать нацисты при отступлении. Жизнь продолжала быть тяжелой: простая добыча пищи стала труднее, чем когда-либо. Но слабые отзвуки взрывов бомб и артиллерии вселяли надежду.
Звуки становились все ближе и ближе — и вдруг в один жаркий день в середине августа немцы ушли. Парижане сначала не понимали, что происходит, тем более что по городу по-прежнему слышалась стрельба. В среду, 23 августа, Сартр и де Бовуар пришли в редакцию журнала Сопротивления Combat, чтобы встретиться с Камю, теперь литературным редактором газеты: он хотел заказать у них статью об Освобождении. Чтобы попасть туда, им пришлось перейти Сену; на полпути через мост они услышали звук выстрелов и бросились бежать. Но бежать было незачем — из окон уже развевались триколоры, а на следующий день по Би-би-си передали, что Париж официально освобожден.
Церковные колокола звонили всю следующую ночь. Прогуливаясь по улицам, де Бовуар присоединилась к группе людей, танцующих вокруг костра. В один момент кто-то сказал, что видит немецкий танк, и все разбежались, а затем осторожно собрались обратно. Именно на фоне таких сцен нервного напряжения начался мир для Франции. На следующий день состоялся официальный парад Освобождения по Елисейским Полям к Триумфальной арке, который возглавил вернувшийся из изгнания лидер Свободной Франции Шарль де Голль. Де Бовуар присоединилась к толпе, а Сартр наблюдал за происходящим с балкона. «Наконец-то, — писала де Бовуар, — нам вернули мир и будущее».
Первым шагом в будущее стало сведение счетов с прошлым. Начались репрессии против коллаборационистов, сначала быстрые и жестокие расправы, а затем волна более официальных судебных процессов, некоторые из которых также закончились смертными приговорами. Здесь Бовуар и Сартр снова оказались не согласны с Камю. Последний, поколебавшись, решительно выступил против смертной казни. По его словам, хладнокровное убийство со стороны государства всегда неправильно, каким бы серьезным ни было преступление. Перед судом в начале 1945 года над бывшим редактором фашистского журнала Робером Бразийаком Камю подписал петицию, призывающую к милосердию в случае обвинительного приговора. Сартр не участвовал в процессе, так как в это время находился в отъезде, но де Бовуар категорически отказалась подписывать петицию, заявив, что отныне необходимо принимать жесткие решения, чтобы почтить память тех, кто погиб, сопротивляясь нацистам, а также обеспечить лучшее будущее.