Если в первой половине 1950-х годов в защите советского коммунизма и была какая-то польза, то в октябре и ноябре 1956 года она, кажется, исчезла.
После смерти Сталина разговоры об «оттепели» в политике Советского Союза побудили реформаторов в коммунистическом правительстве Венгрии ввести некоторые элементы личной и политической свободы. Демонстранты вышли на улицы, требуя большего. В ответ Советский Союз послал солдат, и вокруг Будапешта начались бои; повстанцы захватили городскую радиостанцию и призвали венгров к сопротивлению. На некоторое время установилось видимое перемирие, но 1 ноября советские танки пересекли границу с Украиной и ворвались в Будапешт. Танки уничтожали здания, в которых прятались люди. Они обстреливали вокзалы и площади, угрожая разрушить здания городского парламента. В воскресенье 4 ноября, в полдень, радиоповстанцы сдались, передав последнее сообщение: «Мы уходим из эфира. Vive l’Europe! Vive la Hongrie!» Восстание потерпело поражение.
Для коммунистов на Западе демонстрация грубой советской силы стала большим потрясением. Многие разорвали свои партийные билеты, и даже оставшиеся в рядах нервно сжимали руки и думали, как включить новое развитие событий в свою концепцию. Сартр и де Бовуар были среди тех, кто был в наибольшем замешательстве. В январе 1957 года они выпустили спецвыпуск Les Temps modernes, осуждающий советские действия, и предоставили возможность многим венгерским писателям написать о событиях — но в частной жизни они продолжали беспокоиться, им не нравилось, как правые воспользовались вторжением для продвижения своей идеологии.
Очень скоро после венгерского восстания Сартр начал писать новую масштабную работу — «Критику диалектического разума». Это была попытка создать подобие «Бытия и ничто», но построенное на новом социальном мышлении и идеале политического обязательства. Вместо того чтобы делать акцент на сознании, ничто и свободе, он теперь вернул все к конкретным ситуациям и принципу согласованных действий в мире. Бовуар считала «Критику диалектического разума» Сартра окончательным ответом на катастрофу 1956 года. Как будто слияние марксизма с экзистенциализмом не было достаточно акробатическим само по себе, теперь эту смесь предстояло приспособить к ситуации, в которой Советский Союз проявил недружелюбие. Как выразился сам Сартр в 1975 году, «Критика — это марксистская работа, написанная против коммунистов». Ее также можно рассматривать как экзистенциалистскую работу, написанную против старого, неполитизированного экзистенциализма.
Выход книги был сопряжен с огромными трудностями. Сартр опубликовал первый том «Теория практических ансамблей» в 1960 году; только в нем было почти 400 000 слов. Второй том — вот так сюрприз! — так и не был закончен. Сартр сделал обширные заметки, но не смог привести их в порядок. Эти заметки были опубликованы посмертно в 1985 году.
К тому времени, когда Сартр бросил работу над вторым томом, его внимание уже отвернулось от Советского Союза и переключилось на другие баталии. Он заинтересовался маоистским Китаем. Начал считать себя интеллектуальным пионером, но не коммунизма, а более радикального бунтарства, которое лучше соответствовало экзистенциалистскому образу жизни.
12. Взгляд изгоев
Глава, в которой мы встречаем революционеров, аутсайдеров и искателей настоящего
Если множество людей с несочетаемыми взглядами утверждают, что правда на их стороне, как решить, кто из них прав? В одном из параграфов заключительной части «Коммунистов и мира» Сартр набросал контуры смелого решения: почему бы не решать каждую ситуацию, спрашивая, как она выглядит «взглядом изгоев» или глазами «тех, с кем обращаются наиболее нечестно»? Просто нужно выяснить, кто в данной ситуации наиболее угнетаем и ущемлен, а затем принять их версию событий как правильную. Их точку зрения можно считать критерием истины как таковой: способом определения «человека и общества такими, какие они есть на самом деле». Если что-то не является истинным в глазах наименее привилегированных, говорит Сартр, значит, это не истина.
Как идея, эта мысль поразительно проста и свежа. Одним махом она сводит на нет приторное ханжество, которому потакают обеспеченные люди, — все эти удобные утверждения, что бедные «заслуживают» своей участи, или что богатые имеют право на непропорционально большое богатство, или что неравенство и страдания следует принимать как неизбежные составляющие жизни. Для Сартра если бедные и обездоленные не верят таким аргументам, то это неверные аргументы. Это похоже на то, что можно назвать принципом Жене — «отстающий всегда прав». Отныне, подобно Жану Жене, Сартр с радостью отдается в руки отчужденных, угнетенных, обделенных и отверженных. Он пытается перенять взгляд аутсайдера, обращенный против привилегированной касты — даже если в эту касту входит он сам.
Никто не может сказать, что это легко, и не только потому, что (как отмечала де Бовуар во «Втором поле») заимствование чужой точки зрения напрягает психику. Любой, кто пытается это сделать, сталкивается с массой логических и концептуальных проблем. Неизбежно возникают разногласия по поводу того, кому именно в тот или иной момент отдается наименьшее предпочтение. Каждый раз, когда аутсайдер становится аутсайдером, все приходится пересчитывать. Необходим постоянный мониторинг ролей — и кто этим мониторингом будет заниматься?
Как отметил Мерло-Понти в своей работе «Сартр и ультрабольшевизм», Сартр не придерживался своего принципа. Столкнувшись со взглядом изгоев в сталинских лагерях, он долгое время умудрялся не замечать их обвиняющих глаз, приводя причины их игнорировать. Но, возможно, идея «взгляда» никогда не имела последовательного смысла. Как и в этической философии Левинаса или Вейль, в которой требования, предъявляемые к нам взглядом Другого, теоретически бесконечны, идеал не становится менее вдохновляющим только потому, что его невозможно придерживаться.
Идея «взгляда изгоев» Сартра столь же радикальна, как и этика Другого у Левинаса, и еще радикальнее, чем коммунизм. Коммунисты считают, что только партия может решать, что правильно. Передать мораль в руки массы человеческих глаз и личных перспектив — значит пригласить хаос и потерять возможность подлинной революции. Сартр проигнорировал линию партии и показал себя таким же старым чудаком, как и прежде. Он не смог стать настоящим марксистом, даже когда пытался.
Его новый подход больше понравился активистам, не желавшим вступать в какую-либо партию, но активно участвовавшим в освободительных движениях нового типа, особенно в протестах 1950-х и 1960-х годов против расизма, сексизма, социальной изоляции, бедности и колониализма. Сартр поддерживал эту борьбу и делал все, что мог, чтобы помочь — в основном своим любимым оружием, пером. Написание предисловий к полемике младших авторов давало ему новые темы для обсуждения и позволяло почувствовать, что его философия действительно чего-то достигла, — чувство, которое покинуло его после свертывания советского проекта.
Еще в 1948 году он написал эссе под названием «Черный Орфей», первоначально опубликованное в качестве предисловия к «Антологии новой негритянской и мальгашской поэзии» Леопольда Сенгора. В нем Сартр описывал, как поэзия черных и постколониальных писателей часто меняет фиксирующий, оценивающий «взгляд» их угнетателей. Отныне, сказал он, белые европейцы больше не могут холодно судить и владеть миром. Вместо этого «черные люди смотрят на нас, и наш взгляд возвращается к нам; в свою очередь, черные факелы освещают мир, а наши белые головы — не более чем китайские фонарики, качающиеся на ветру». (В те дни Сартр еще оттачивал свои метафоры.)
В 1957 году он представил двойную работу Альбера Мемми Portrait du colonisé и Portrait du colonisateur (в переводе «Колонизатор и колонизируемый»), в которой анализировались «мифы» колониализма так же, как де Бовуар анализировала мифы женственности во «Втором поле». После этого Сартр написал еще более значительное предисловие к определившему эпоху антиколониальному произведению 1961 года «Проклятые этой земли» Франца Фанона.
Фанон был мессианским мыслителем и интеллектуалом, который и сам испытал влияние экзистенциализма и посвятил свою короткую жизнь вопросам расы, независимости и революционного насилия. Он родился на Мартинике, имел смешанное африканское и европейское происхождение, изучал философию в Лионе — в том числе у Мерло-Понти, хотя Фанону не понравился его слишком спокойный стиль. Когда в 1952 году он опубликовал свою первую книгу, она была скорее страстной, чем спокойной, но и в высшей степени феноменологической: «Черная кожа, белые маски» исследовала «жизненный опыт» черных людей, выброшенных на роль Другого в мире, где доминировали белые.
Затем Фанон переехал в Алжир и стал активным участником движения за независимость, за что в 1956 году его изгнали из страны, и он уехал жить в Тунис. Там у него диагностировали лейкемию. Фанон прошел курс лечения в Советском Союзе, добился короткой ремиссии, но в 1961 году, когда он начал работу над «Проклятыми этой земли», снова тяжело заболел. Лихорадочный и слабый, он отправился в Рим, где Клод Ланцман познакомил его с де Бовуар и Сартром.
Сартр сразу же влюбился в Фанона и с удовольствием написал предисловие к «Проклятым этой земли». Ему уже нравились работы Фанона, а вживую он понравился ему еще больше. Позже Ланцман сказал, что никогда не видел, чтобы Сартр был так очарован человеком, как во время этой встречи. Они проговорили за обедом, потом всю вторую половину дня, потом весь вечер, до двух часов ночи, когда де Бовуар наконец настояла на том, что Сартру нужно поспать. Фанон обиделся: «Я не люблю людей, которые откладывают свои ресурсы». Ланцману он не давал спать до восьми утра следующего дня.
К тому времени Фанону оставалось жить всего несколько месяцев. В последние недели его перевезли в Соединенные Штаты, чтобы получить лучшее из доступного лечения, и эту поездку организовал (что удивительно) агент ЦРУ, с которым он подружился, Олли Айзелин. Но уже ничего нельзя было сделать. Фанон умер в Бетесде, штат Мэриленд, 6 декабря 1961 года в тридцать шесть лет. Сразу после этого вышла книга «Проклятые этой земли» с предисловием Сартра.