Райт применяет философию Сартра и Камю к опыту черных американцев. В результате получилась интересная книга, но в ней есть и слабые места, и она могла бы выиграть от редакторской правки. Вместо этого Райт получил редактора и агента, которые предпочли полностью избавить книгу от идей, как это произошло с англоязычным переводом книги де Бовуар «Второй пол». Издательский мир ожидал от такого автора, как Райт, чего-то простого и сырого, а не интеллектуальной переработки таких произведений, как «Тошнота» и «Гостья». С неохотой он отредактировал свою работу, чтобы урезать философию. Пока он занимался этой мучительной работой, по почте пришел новый роман: «Человек-невидимка» Ральфа Эллисона. В нем тоже рассказывалось об отчужденном чернокожем человеке, совершающем путешествие от невидимости к подлинности. Роман «Человек-невидимка» был легче, чем роман Райта, и не содержал французской философии. Он продавался лучше и получил Национальную книжную премию.
Райт написал Эллисону большое письмо, расхваливая его работу и приглашая в Париж, на что Эллисон грубо ответил: «Меня начинает тошнить от американских негров, которые приезжают на несколько недель и возвращаются, настаивая на том, что там рай». Он считал, что Райт навредил себе, переехав за рубеж: он испортил свободу своего писательства поисками свободы в реальной жизни. Райт часто получал подобные замечания: его редактор, Эдвард Асвелл, считал, что он обрел мир как личность, но потерял литературный импульс. Даже Джеймс Болдуин писал: «Ричард смог, наконец, жить в Париже точно так же, как он жил бы, будь он белым человеком, здесь, в Америке. Это может показаться прекрасным, но я сомневаюсь, так ли это».
Мне интересно другое: почему парижская жизнь Райта вызвала такое осуждение? Сам Болдуин жил во Франции, а Ральф Эллисон воспользовался стипендией Prix de Rome[82], чтобы переехать в Италию на два года после успеха «Человека-невидимки» — хотя он скучал по Америке и вернулся в нее. Белые писатели постоянно переезжали за границу; никто не говорил им, что в этом случае они потеряют способность писать. Райт считал, что свобода была необходима ему, чтобы получить перспективу: «Мне нужно жить свободно, если я хочу развиваться». Это кажется разумным утверждением. Настоящее возражение, как я подозреваю, вызвало не то, что Ричард Райт переехал во Францию, а то, что он писал о французских идеях.
Правда, после этого Райт больше не писал романов. (Как и Эллисон.) Он создал книги о путешествиях и репортажи, в частности «Цветной занавес» о Бандунгской конференции развивающихся стран в апреле 1955 года и «Белый человек, послушай!» в 1957 году, посвященную вестернизированным людям в Азии, Африке и Вест-Индии — тем «одиноким аутсайдерам, которые выживают на окраинах многих культур». Его симпатия к экзистенциальным неудачникам никогда не ослабевала; она просто переместилась в другие жанры.
19 сентября 1956 года Райт выступил на Первом международном конгрессе негритянских писателей и художников в Сорбонне. Там он был единственным оратором, который обратил внимание на почти полное отсутствие женщин в зале. Райт отметил, насколько близки были ключевые темы конгресса к тем, которые Симона де Бовуар исследовала в книге «Второй пол»: борьба за власть, отчужденный взгляд, самосознание и создание угнетающих мифов. Участники феминистских и антирасистских кампаний также разделяли экзистенциалистское стремление к действию: веру в то, что статус-кво можно воспринимать в интеллектуальном плане, но нельзя мириться с ним в жизни.
Тем временем «Второй пол» все сильнее влиял на женщин во всем мире. Создатели телепрограммы и книги «Дочери де Бовуар» 1989 года собрали истории женщин, жизнь которых изменилась после прочтения ее работ в 1950-х, 1960-х и 1970-х годах. Среди них Энджи Пегг, домохозяйка из маленького эссекского городка, которая взяла «Второй пол» в книжном магазине наугад и читала его до четырех утра. Сначала она погрузилась в главу о том, как работа по дому изолирует женщин от мира, а затем перешла к чтению остальных. До этого момента Пегг думала, что только она одна чувствует себя оторванной от жизни из-за того, как она проводит свои дни; де Бовуар заставила ее понять, что это не так, и показала ей, почему она так считает. Это было одно из тех судьбоносных книжных открытий, как у Сартра или Левинаса, прочитавших Гуссерля. К утру Пегг решила изменить направление своей жизни. Она отбросила швабру и пылесос и поступила в университет, чтобы изучать философию.
Помимо «Второго пола», многие женщины черпали вдохновение в четырех томах автобиографии де Бовуар, которые начались в 1958 году с «Воспоминаний благовоспитанной девицы» и продолжались до «В общем» в 1972 году. Маргарет Уолтерс, выросшая в Австралии, была в восторге от ярких формулировок и содержания этих книг. В них рассказывалась грандиозная история одной женщины, ищущей свободу — и находящей ее. Женщины, живущие в традиционных браках, были особенно заинтригованы рассказом Бовуар о ее открытых отношениях с Сартром и другими любовниками. Кейт Миллетт, которая сама стала выдающейся феминисткой, вспоминала: «Вот она в Париже, живет такой жизнью. Она — смелая и независимая, она — та, кем я хотела бы быть здесь, в Поданке». Она также восхищалась совместной политической деятельностью де Бовуар и Сартра. Они оба олицетворяли собой попытку вести этическую жизнь — жить в соответствии с радикальной этической политикой, которая не является просто пылящимся на полке левацким трактатом — им постоянно приходилось изобретать этику ситуации. Это само по себе было приключением.
Симона де Бовуар за несколько десятилетий так изменила жизни некоторых женщин, что некоторые из них почувствовали себя лишенными привычных благ. Одна из участниц интервью, Джойс Гудфеллоу, рассказала, что бросила мужа и ушла со стабильной, но скучной работы. В итоге она стала абсолютно свободной женщиной — и матерью-одиночкой, которая долгие годы боролась с бедностью. «То, что вы читаете, действительно влияет на вашу жизнь», — говорила она с горечью.
То, что вы читаете, влияет на вашу жизнь: история экзистенциализма, распространившегося по миру в пятидесятые и шестидесятые годы, подтверждает это больше, чем любая другая современная философия. Подпитывая феминизм, борьбу за права ЛГБТ, разрушение классовых барьеров, антирасистскую и антиколониальную борьбу, экзистенциализм помог фундаментальным образом изменить основы нашего сегодняшнего существования. В то же время он вдохновлял на поиски более личных форм освобождения. Сартр призывал к новой экзистенциалистской психотерапии, и она была создана к 1950-м годам, когда терапевты стремились лечить пациентов как личностей, борющихся с вопросами смысла и выбора, а не больных с набором симптомов. Швейцарские психиатры Медард Босс и Людвиг Бинсвангер разработали «Дазайн-анализ», основанный на идеях Хайдеггера; позднее идеи Сартра приобрели влияние в США и Великобритании. Ролло Мэй и Ирвин Ялом работали в откровенно экзистенциалистских рамках, и схожими идеями руководствовались «антипсихиатры», такие как Р. Д. Лаинг, а также «логотерапевт» Виктор Франкл, чей опыт пребывания в нацистском концентрационном лагере привел его к выводу, что потребность человека в смысле является почти такой же жизненно важной, как потребность в еде или сне.
Эти движения черпали энергию из более общего стремления к смыслу и самореализации среди молодежи, особенно в Америке. После войны многие жили настолько мирной жизнью, насколько могли, осознавая ценность стабильной работы и дома в пригороде с зеленью и свежим воздухом. Некоторым ветеранам было трудно адаптироваться, и они просто хотели наслаждаться тем, что мир мог им предложить. Их дети росли, пользуясь этими благами, но в подростковом возрасте задумались, есть ли в жизни нечто большее, чем стрижка газона и приветливое помахивание соседям. Они восстали против узколобого политического порядка Америки времен холодной войны с его смесью комфорта и паранойи. Как Холден Колфилд из романа Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи»[83], они решили, что точно не хотят быть фальшивыми.
Затем пришло десятилетие так называемых «драм подлинности». Они варьировались от писателей-битников с их рассуждениями о беспокойстве или зависимости до фильмов о недовольстве поколений, таких как «Бунтарь без причины» (1955) или, во Франции, À bout de souffle (1960) Жан-Люка Годара. Экзистенциализм иногда признавался, хотя и с иронией. Фильм Марселя Карне 1958 года Les tricheurs — это басня, в которой двое молодых нигилистов с Левого берега настолько тусовочны и полиаморны, что не замечают, как влюбляются и скатываются в буржуазный брак. В фильме «Забавная мордашка» (1957) героиня Одри Хэпберн отправляется в парижский ночной клуб в поисках известного философа, увлекается музыкой и исполняет дикий экзистенциалистский танец. Но ее тоже благополучно выдают замуж — за стареющего Фреда Астера.
Другие фильмы и романы более жестко отвергали старые порядки — например, роман Слоана Уилсона «Человек в сером фланелевом костюме» 1955 года. Его герой, ветеран войны, пытается вписаться в жизнь своего пригорода и принять свою бессмысленную конторскую работу, на которой он просто отсиживает часы за бессмысленными задачами. В конце концов он начинает искать настоящий образ жизни, отказываясь от безопасности. Название стало чем-то вроде крылатой фразы, особенно после того, как по книге был снят фильм с Грегори Пеком в главной роли. Как вспоминал Слоан Уилсон, руководители стали носить на работу (идентичную) спортивную одежду вместо серых костюмов — просто чтобы доказать, что они, в отличие от всех остальных конформистов, являются свободными и подлинными личностями.
В романе Джорджа Оруэлла «1984» была установлена ключевая связь между конформистской культурой и технологическим контролем; теперь эту тему подхватили другие писатели. Малоизвестный роман Дэвида Карпа «Один» (1953) происходит в обществе, которое принуждает к полному психологическому единообразию. Героя арестовывают после того, как государство обнаруживает в нем признаки индивидуализма настолько тонкие, что даже он сам их не заметил. Его мягко, но уверенно перевоспитывают — это скорее успокаивающий, медикаментозный процесс, чем конфронтационный, и о