т этого еще более страшный.
Другие драмы также связывают страх перед технологиями с опасением, что люди могут быть низведены до уровня муравьеподобных существ, не имеющих ни силы, ни ценности. В одной из предыдущих глав Хайдеггера я упоминала один из моих любимых фильмов, «Невероятный уменьшающийся человек» 1957 года — это техно-ужас, а также экзистенциальная драма. Все начинается с того, что герой попадает в облако радиоактивных осадков в море. Вернувшись домой, он начинает уменьшаться, теряя размер и достоинство, пока не становится размером с пылинку. Он не может остановить происходящее, хотя использует все имеющиеся в его распоряжении инструменты и приспособления, чтобы выжить, и в итоге оказывается крошечной фигуркой в траве, взирающей на необъятную Вселенную. Другие фильмы 1950-х годов аналогичным образом связывали близнецы хайдеггерианских ужасов утраченной подлинности и сверхъестественной технологии, включая такие как «Вторжение похитителей тел» (1956), которые чаще всего читаются просто как выражение антикоммунизма времен холодной войны. В таких фильмах, как «Годзилла» и «Они» (оба 1954), кальмары, пиявки, скорпионы, крабы, радиоактивные муравьи и другие кошмарные существа выходят из опустошенной, разрушенной земли, чтобы отомстить. Интригующе читать лекцию Хайдеггера «Вопрос о технике» с ее разговорами о «чудовищном» и «ужасном» в человеке, о вмешательстве в природу и исчерпании ресурсов, если иметь в виду, что в том же году вышла и «Годзилла».
Наряду с художественной литературой появился новый вид нон-фикшн, в котором социолог, психолог или философ предстают экзистенциалистскими бунтарями. Дэвид Рисман возглавил этот процесс своим исследованием современного отчуждения «Одинокая толпа» в 1950 году. В 1956 году последовал шквал исследований: «Представление себя другим в повседневной жизни»[84] Ирвинга Гофмана, «Человек организации» Уильяма Уайта и «Взросление абсурда» Пола Гудмана. Самое драматичное произведение экзистенциалистской нон-фикшн было написано чуть позже членом старой гвардии — Ханной Арендт. Ее работа 1963 года «Банальность зла»[85], начатая как статья в New Yorker и переросшая в книгу, была посвящена иерусалимскому суду над Адольфом Эйхманом, организатором Холокоста. Присутствуя на суде и наблюдая за его пустой реакцией, Арендт интерпретировала его как окончательного «человека в сером костюме». По ее мнению, он был бездумным бюрократом, настолько порабощенным хайдеггеровским «das Man», что утратил всякую человеческую индивидуальность и ответственность, — явление, которое она назвала «банальностью зла». Ее интерпретация, как и другие аспекты книги, была спорной, но она увлекла аудиторию, которая страшилась не крайних убеждений, а совсем наоборот: опасалась безликого, бездумного конформизма. Отчасти в ответ на работу Арендт Стэнли Милгрэм и Филипп Зимбардо провели эксперименты, показывающие, насколько далеко могут зайти люди, подчиняясь приказам. Результаты были тревожными: казалось, что почти каждый готов применить пытки, если это прикажет достаточно авторитетная фигура.
Не вся полемика против неаутентичности была продумана столь тщательно. Романист Норман Мейлер — единственный крупный американский автор, однозначно назвавший себя экзистенциалистом, — посвятил свое эссе 1957 года «Белый негр» фигуре, которую он восхвалял:
…американский экзистенциалист — хиппи, человек, сознающий, что в условиях, когда сообщество принуждено жить под страхом мгновенной смерти от атомной бомбардировки, или сравнительно быстрой смерти от рук Государства, представшего как l’univers concentrationaire, или медленной смерти от конформизма, удушающего всякое бунтарское, всякое творческое побуждение… в условиях, когда уделом человека XX столетия становится жизнь под постоянной угрозой смерти, — в таких условиях единственной жизнеутверждающей позицией, разумеется, оказалась та, которая требует принять мысль о смерти, живя с ощущением ее поминутной близости и отделясь от обществ и порвав со своими корнями, чтобы отправиться в не знающее предуказанных маршрутов путешествие, подчиненное бунтующим императивам личного человеческого «я». Иными словами, независимо от того, признаем ли мы жизнь преступной или нет, суть нашего выбора сводится к поощрению психопатологического начала в личности.
Мейлер, очевидно, решил воплотить это в жизнь. Объявив в 1960 году о своем намерении баллотироваться на пост мэра Нью-Йорка от «экзистенциалистской» партии, он вынужден был отказаться от этого плана после того, как в пьяном виде ранил ножом свою жену Адель на вечеринке, посвященной началу избирательной кампании. Он снова баллотировался в мэры в 1969 году, но уже не как экзистенциалист. Его понимание философской теории никогда не казалось более чем поверхностным. Когда немного более осведомленный английский писатель Колин Уилсон спросил Мейлера, что для него значит экзистенциализм, тот, как сообщается, махнул рукой и ответил: «О, я как бы играю на слух». Его биограф Мэри В. Дирборн предположила, что его знания о предмете были получены не из еще не переведенного «Бытия и ничто», как он любил притворяться, а из бродвейской постановки «Выхода нет» в сочетании с поспешным прочтением «Иррационального человека», популярного пособия, опубликованного в 1950 году Уильямом Барреттом — профессором философии, который ранее писал о Сартре для Partisan Review.
Уильям Баррет написал важную книгу; она последовала за другим бестселлером под редакцией Вальтера Кауфмана в 1956 году, «Экзистенциализм от Достоевского до Сартра». В ней были собраны отрывки из Кьеркегора, Достоевского, Ницше, Ясперса, Хайдеггера, Сартра и Камю, а также «притчи» Франца Кафки и предисловие редактора, в котором экзистенциализм определялся как серия «восстаний против традиционной философии» писателей, разделяющих «безудержный индивидуализм». И книга Кауфмана, и книга Барретта стали бестселлерами и способствовали интересу к оригинальным текстам, которые теперь наконец-то начали выходить в переводе. Книга де Бовуар «Второй пол» вышла на английском языке в 1953 году. «Миф о Сизифе» появился в 1955 году, пополнив коллекцию более ранних переводов романов Камю. В 1956 году появилось главное: «Бытие и ничто», переведенный Хейзел Барнс и показавший Сартра в его наилучшем виде. За ним последовали книги Барнс, в которых экзистенциалистская мысль сравнивалась с другими традициями, включая дзен-буддизм, — еще одна мода той эпохи. В 1961 году она также представила телевизионный сериал Self-Encounter: a study in existentialism, в котором философские идеи объяснялись с помощью мини-спектаклей с отрывками из экзистенциалистских пьес. Это была отличная идея, хотя, по воспоминаниям Барнс, сериал был отмечен трагическим инцидентом. В одной из пьес актер играл врача, который размышлял на тему смерти. На следующий день после съемок актер увидел котенка, застрявшего на телефонном столбе, и полез спасать его. Он коснулся провода под напряжением и умер.
К этому времени экзистенциализм был на пике популярности в Соединенных Штатах, в то время как по другую сторону Атлантики, в Британии, к нему относились осторожнее. Профессиональных философов в обеих странах уже давно оттолкнул логический позитивист Рудольф Карнап, немецкий эмигрант из США, который в 1932 году написал работу, высмеивающую такие хайдеггерианские фразы, как «ничто ничтожит» (das Nichts nichtet). Его нападки провели границу между «англо-американской» и «континентальной» философией, которая существует и по сей день. Непрофессиональных читателей это не беспокоило, и они находили экзистенциализм плодотворным — но в Англии были и другие культурные препятствия. Как отмечала Айрис Мердок, первый популяризатор этих идей в стране, англичане привыкли к идеям, возникшим в мире, где «люди играют в крикет, готовят пироги, принимают простые решения, вспоминают детство и ходят в цирк», тогда как экзистенциалисты пришли из мира, где люди совершают большие грехи, влюбляются и вступают в коммунистическую партию. Однако в 1950-е годы английская молодежь обнаружила, что грех и политика действительно могут быть веселее пирогов.
Айрис Мердок поощряла их. Она и сама была в восторге от своей первой встречи с Сартром, когда работала в организации по делам беженцев UNRRA в Брюсселе в 1945 году. Айрис слушала его лекции в городе (где он подписал ей экземпляр книги L’être et le néant) и писала другу: «Волнуюсь — я не помню ничего подобного с тех времен, когда в юности я открыла для себя Китса, Шелли и Кольриджа». Позже она по большей части откажется от экзистенциализма, но в то время Айрис уже сделала многое для его популяризации. Мердок выступала с лекциями, написала первую книгу о Сартре в 1953 году, добавила экзистенциалистские нотки в свой первый роман «Под сетью»[86] и подала собственный пример, предаваясь свободной любви с бисексуальным оттенком.
Академическая карьера Айрис Мердок в Оксфорде и благородные нотки в ее речи (она всегда говорила «phlossofeh» и «litch-cha») ограничили ее привлекательность в то время, когда традиционные английские социальные структуры были подорваны снизу дерзкими молодыми людьми с радикальными взглядами и региональными акцентами. Претенциозным парижанам было нелегко с ними конкурировать — пока в 1956 году, в год экзистенциалистских чудес, на сцену не вышел совершенно иной английский экзистенциалист.
Его звали Колин Уилсон; он был родом из Лестера в Мидлендсе и не учился в университете. Его книга называлась «Посторонний», в честь «Постороннего» Камю, и она дала читателям безумный экскурс по отверженным чужакам или «посторонним» в современной литературе, от Достоевского, Г. Г. Уэллса, Т. Э. Лоуренса и излияний буйного танцора Вацлава Нижинского до Рокантена Сартра и Мерсо Камю. Источники были разнообразны, тон смел, идеи велики, вызов традиционной академической науке безошибочен. Британский книжный рынок пал.