На склоне холма за забором теснились старые деревенские домики. Кейт перегнулась через тонкие перила балкона — она слышала, как под палящим солнцем жужжат насекомые, и всем телом впитывала тепло. С порывами ветерка до нее доносился аромат тимьяна и розмарина, приятно щекочущий ноздри. Вокруг царили тишина и спокойствие!
Внезапно по спине Кейт пробежал холодок, и она тут же вспотела от испуга. Казалось, кто-то пристально смотрит ей в спину. Графиня? Кейт развернулась, затаив дыхание и ожидая увидеть в дверях хозяйку дома.
Но там никого не было. Только фиолетовый свет с крыши отражался от сияющего деревянного пола на лестничной площадке. Кейт подбежала к двери. Никого. Если кто-то и стоял там, то он исчез.
Графиня снова поднималась по лестнице и, дойдя до третьего этажа, остановилась, тяжело дыша. Потом она провела Кейт в другую большую комнату, где сладко пахло духами.
— Моя спальня…
Здесь, как и во всем доме, прежде всего бросалась в глаза любовь графини к современному стилю. Основным предметом мебели в комнате была большая кровать с белым покрывалом. Все стены — от пола до потолка — занимали полки из светлого дерева, забитые книгами с белыми корешками. И все они — это Кейт даже не удивило — были об искусстве.
— Нужно протереть книги и телевизор. Мистраль приносит с собой много пыли. Ветер… — пояснила графиня, заметив недоуменный взгляд Кейт.
— Телевизор? — Она, слава Богу, знала, что такое мистраль. А вот телевизора нигде не было видно.
Графиня подошла к книжному шкафу, взялась за что-то и потянула. Средняя секция библиотеки с книгами по искусству отъехала назад, и Кейт увидела большой телевизор с широким экраном, на котором блестела ярко-синяя надпись «DVD».
— Еще нужно будет убрать ванную.
Еще одно быстрое движение, и стена справа от кровати отодвинулась. За ней оказалась светлая туалетная комната с раковиной, биде, смесителем, унитазом и душем — огромным, как крышка мусорного бака. Обилие белого цвета и блестящего серебра в освещении галогенных светильников, утопленных в потолке, — Кейт именно так представляла себе ощущения человека в момент клинической смерти.
— И гардеробную. Одежду нужно выбить, чтобы не завелась моль.
Графиня подошла к единственной стене в комнате, которая еще не раскрыла своих секретов, и привычным движением отодвинула полки. За ними оказались вешалки с множеством нарядов в прозрачных чехлах. К каждому из них наверху была приклеена аккуратная бирка, на которой было напечатано имя дизайнера и год. «Курреж, 1972», — прочитала Кейт. Бирок было так много, что у нее глаза разбежались. «Мадам Гре, 1961». «Шанель, 1987». «Карден, 1968». «Шиапарелли, 1955». Похоже, графиня не выбрасывала ничего, что имело хотя бы какое-то отношение к моде.
— Они до сих пор мне впору, даже это, — гордо сказала старуха и сняла крайнюю вешалку. На ней был крошечный жакет, узкий в талии, а под ним — очень пышная юбка. — Узнаешь? — И она пронзительно уставилась на Кейт.
— Э…
— «Нью лук»… — Ее голос звучал почти ласково, а ореховый глаз излучал нежность. — Мой самый первый наряд — я купила его в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Ты ведь знаешь, что такое «Нью лук»?
— Кристиан Диор, да?
Старуха снова перебирала вешалки.
— Ив Сен-Лоран. — Графиня достала черный брючный костюм. — Смокинг. Ты должна знать, это же классика. И естественно, — добавила она, нырнув под вешалки, и появилась, держа черную бархатную туфельку, — для каждого из них своя обувь. Красивые туфли — вот секрет настоящей элегантности. Если ошибиться в выборе, можно испортить весь образ.
Кейт тут же встала так, чтобы не были видны её шлепанцы. Странно, зачем графиня тратит так много денег на красивую одежду — ведь как бы хорошо ни был скроен наряд, ничто не сможет отвлечь внимание от ее перекошенного лица.
— Эпоха элегантности уже закончилась, — вздохнула старуха. — В наше время у всех француженок le complexe des quarante ans.[26] Они считают, что будут выглядеть моложе в теннисных туфлях и джинсах. — Она презрительно сморщила нос.
Но Кейт слушала ее невнимательно, потому что обнаружила еще кое-что. На дальней стене комнаты висела фотография улыбающейся девушки в серебряной рамке. Девушка была в бикини, ее светлые волосы сияли на ярком солнце. Она весело смотрела в камеру, и на лице у нее застыло озорное выражение — казалось, если прислушаться, можно даже услышать звонкий смех.
— Кто это? — спросила она графиню. — Ваша дочь?
Здоровый глаз старухи недовольно засверкал.
— Это я. Мне здесь двадцать один год, и это расцвет моей красоты.
Кейт ощутила дискомфорт. Что она должна была ответить на это? Найти какое-либо сходство между ее уродливым лицом и идеальной красотой девушки на фотографии было невозможно. Это просто нелепо.
— О да, — глядя на фотографию, тихо промолвила старуха. — Тогда я была очень хорошенькая. Художники вились вокруг словно мухи. — В голосе у нее уже не было гнева — наоборот, послышались мечтательные нотки. — Все они хотели рисовать только меня одну.
У Кейт сердце сжалось от жалости. Похоже, старуха оказалась фантазеркой, трагической жертвой возрастных иллюзий. Это объясняет и ее элегантную одежду. Скорее всего это часть одного представления, реквизит для воплощения фантазии в жизнь.
— Я написала список, чтобы ты ничего не забыла. — Графиня достала из кармана юбки несколько листов бумаги. — Здесь перечислено все, что нужно убрать. Думаю, ты уложишься в отведенное время. — И, протянув Кейт по меньшей мере три страницы, исписанные мелким почерком, она добавила: — В подвале ты найдешь все необходимое для уборки.
В полдень Кейт наконец-то покинула дом графини. У нее болела спина, были стерты колени, а руки стали такими же красными, как обожженное на солнце лицо.
Несмотря на кажущуюся чистоту — обман зрения, вызванный обилием блестящего на солнце дерева и небольшим количеством мебели, — пыли в доме было очень много. Почти на каждой картине лежал слой приблизительно в полсантиметра — Кейт подумала, что, наверное, так же проходит весенняя уборка в Национальной галерее. За три часа, отведенных на работу, она добралась только до гостиной второго этажа. Верхние этажи, включая четвертый, залитый фиолетовым светом, и спальню графини пришлось отложить до следующего раза.
Кейт устало брела по улице Миди на свою работу номер два.
В офисе «Газетт» сидел уже хорошо подвыпивший Крайтон.
— Поправляю здоровье. — Он шмыгнул носом, размахивая стаканом с остатками желтоватого ликера. — Вчера был тяжелый вечер с туристами из Бирмингема.
— Что произошло?
— Даже не спрашивай… — Он достал мягкую пачку «Винстона», выбил одну сигарету, привычным жестом постучал по пачке и прикурил от «обнаженной дамы». — Я был на ужине у них в отеле в Ницце. — Он выпустил густое облако дыма и прикрыл глаза. — И в итоге все закончилось не очень-то весело.
— Почему?
— Менеджер сказал, что пустит меня за столик только если я надену галстук… — Снова затяжка.
— Ты разве не мог у кого-нибудь одолжить?
— Я так и сделал. Надел галстук и вошел в зал… — Еще затяжка.
— И что же было не так?
— Не спрашивай.
В голосе Крайтона она услышала легкие, но все же различимые застенчивые нотки. С подозрением взглянув на него, она попросила:
— Продолжай.
— Ну… честно говоря, у некоторых людей нет чувства юмора, — неожиданно с отвращением произнес Крайтон.
— Во что ты был одет?
— Гм… ну, должен признать, я тогда уже немного выпил… — И он снова затянулся сигаретой.
— Да. И что еще на тебе было?
— Гм… ничего… — Он шмыгнул носом.
— Ничего?!
— Конечно, если не считать галстука.
Повисла тишина — Кейт пыталась представить себе эту картину.
— Скандал… — Затянувшись, он снова шмыгнул носом.
— Могу себе представить.
— Клиентам понравилось. Скажу тебе, меня даже поддержали. А вот у руководства отеля проблемы с чувством юмора. Чертовы французишки! Ну ничего. — Крайтон допил остатки ликера. — Будет день, будет пища. Или, лучше сказать, галстук? — Фыркнув, он снова исчез в облаке сигаретного дыма.
Кейт так хотелось спать, что пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы заставить голову работать.
— Послушай, Крайтон, что касается нашей прошлой встречи. Ты говорил, что можешь поручить мне кое-что.
— Правда? — Крайтон потер руками посеревшее лицо и взъерошил волосы. — Что ж, я думаю, у меня есть в запасе пара интервью. Одно завтра или уже сегодня? Если я не ошибаюсь, то сегодня.
— Сегодня? — Кейт посмотрела на часы. У нее почти не оставалось времени подготовиться.
Редактор выбил из пачки очередную сигарету.
— Разве это проблема? Ты ведь профессиональная журналистка, правильно? А мы, профессионалы, если это необходимо, можем брать интервью и с высокого старта. Когда я работал в «Таймс»…
— С кем интервью? — перебила его Кейт, не желая выслушивать очередную серию воспоминаний о Флит-стрит.
— Подожди минуту, я найду свои записи. — Отложив в сторону незажженную сигарету, Крайтон принялся рыться в куче бумаг на столе. Половина из них тут же полетела на пол. — Нашел! — радостно воскликнул он и покосился на измятый листок. — О да, все-таки сегодня!
— Что сегодня?
— Твоя миссия, если ты согласишься. — Крайтон шмыгнул носом. — Рассказ о доме.
Кейт кивнула:
— Отлично!
Раньше перспектива описывать интерьер какого-нибудь шикарного дома — диваны и все остальное — не обрадовала бы ее. Но сейчас, после того как не удалось поговорить ни с кем из знаменитостей на приеме на мысе Ферра и после увольнения из «Меркьюри», профессиональная самооценка Кейт была очень низкой. И она чувствовала, что небольшой легкий материал такого рода — как раз то, с чем она могла бы справиться. Кроме того, у нее ведь было еще две работы.
— Чей дом?
— Мэнди Сен-Пьер.
Которую она прошлой ночью видела в отеле «Дю рок», когда та устраивала взбучку Шампань де Вайн.