— Вот именно. Кейт, дорогая моя, я не хочу, чтобы что-нибудь подобное случилось с тобой.
«В этом мы солидарны», — подумала Кейт.
— Но как Хардстоуны узнали о картинах? — вслух размышляла она. — Если они десятки лет были спрятаны? Кто еще о них знает? — Она вопросительно взглянула на графиню. — Фабьен? — Конечно, он обязательно должен быть в курсе. Одиль не могла скрывать это от него. И то, что секрет стал известен еще кому-то, прямо подтверждает, что Фабьену нельзя доверять. И графиня, его большая поклонница в прошлом, сейчас все поймет.
— Фабьен? — Одиль очень удивилась. — Нет, он никак не мог им рассказать.
— Почему вы так уверены? — спросила Кейт.
— Потому что он ничего не знал и никогда их не видел. Я не показывала ему картины, хотя сделала бы это с удовольствием. Когда-нибудь он станет великим художником, я в этом не сомневаюсь.
Кейт нахмурилась:
— Но если вы так считаете, то почему не рассказали ему?
— Потому что такой огромный секрет невозможно сохранить. Рано или поздно он выплыл бы наружу. Фабьен очень горяч…
— Это уж точно, — с чувством подтвердила Кейт.
Графиня подняла брови.
— Он рассказал мне о вашей ссоре. Надеюсь, у вас все наладится.
Кейт промолчала.
— Будет очень жаль, если этого не случится, — продолжила Одиль. — Мне казалось, вы отлично подходите друг другу.
«Да! — хотела закричать Кейт. — Я тоже так думала. Пока не выяснила, что ему отлично подходит и Николь, и бог знает сколько еще женщин!» Но она промолчала в надежде, что Одиль оставит эту тему.
Но к сожалению, графиня думала иначе.
— Дорогая, ты поступила правильно. Его студия в ужасном состоянии. Даже у Пикассо было больше порядка, а это о чем-то да говорит.
Кейт видела, что Даррен ничего не понимает и ждет от нее объяснений.
— Единственный, кто знает о картинах, — моя сестра Одетт, — сказала Одиль. — Она тоже позировала Пикассо — вон там, в середине, ее портрет. Тот, где нога торчит из головы, а рука из уха. Но она тоже до сих пор молчала…
— Почему? — поинтересовалась Кейт. — Что изменилось сейчас?
— Как ты знаешь, Одетт больна уже несколько недель… И до приезда в Париж я не знала, что она часто бредит. Говорит постоянно, особенно о прошлом, и, сама того не осознавая, выдает много секретов. Такие новости распространяются очень быстро, особенно учитывая круг ее знакомых. — Одиль неодобрительно поджала губы. — Коллекционеры, владельцы галерей — все слышат эти рассказы. У моей сестры до сих пор много приятелей в мире искусства. И не все они честные люди.
— Какой ужас! — сказал Даррен.
— И еще кое-что. — Кейт наморщила лоб. — Почему вы сейчас рассказываете нам о картинах?
Плечи Одиль поникли.
— Потому что я больше не могу хранить их здесь. И теперь не имеет значения, кто о них будет знать. Скоро это станет широко известно.
— Конечно, станет! — Даррен облизывал блестящие голубые губы и потирал руки. Его браслеты громко звенели. — Когда мы поймаем Хардстоунов с поличным и мой материал об этом обойдет все газеты.
Блестящий глаз графини уставился на него.
— Это не совсем то, что я имела в виду.
Энтузиазма у Даррена поубавилось.
— Нет? Вы не хотите их поймать?
— Нет, я решила передать картины государству. Прямо сейчас. Я сделаю все необходимые звонки сегодня днем.
Голубые губы Даррена раскрылись от удивления.
— Отдать эти картины?
— Да, вместе со всеми остальными в этом доме. Да и дом тоже. Внутри он, как вы наверняка заметили, представляет собой отличный образец дизайна эпохи модерна. — Графиня резко соединила ладони — изрезанные венами, в печеночных пятнах и с сияющими бриллиантами на пальцах — и крепко сжала их. — Я всегда хотела, чтобы здесь когда-нибудь появился Музей современного искусства.
— Как музей «Иль-де-Франс» на мысе Ферра, — медленно сказала Кейт, — чья владелица передала дом и всю обстановку государству.
— Да, моя дорогая, именно так. Хотя, конечно, тот дом совсем не в моем вкусе, но идея та же. Я хочу, чтобы этот дом и сад стали меккой современного искусства и могли соперничать с фондом «Маэт» в Сен-Поль-де-Ванс. С моими картинами Пикассо, несомненно, так и будет.
Фонд «Маэт». Кейт вспомнила, что это то самое чудесное место, куда Фабьен обещал отвезти ее. А потом их ожидал бы ленч в «Коломб д'Ор»… Что ж, понятно, теперь этого уже никогда не будет. Под пристальным взглядом Одиль девушка подавила вздох разочарования.
— Но эти картины, они ведь стоят целое… — повторял потрясенный Даррен.
— Меня не интересует, сколько они стоят, — устало отрезала старуха. — Неужели ты можешь думать только о деньгах?
— А как же Хардстоуны? — Даррен решил зайти с другой стороны. — Разве вы не хотите видеть их на скамье подсудимых? Или запертыми в тюрьме?
Одиль раздраженно топнула.
— А что это даст? От этого на Лазурном берегу не станет меньше мошенников. Главное, чтобы мои картины были подальше от них, а остальное меня не волнует.
— Но вы не можете, — упрямо повторил Даррен, — так просто отдать их.
— Почему нет? Хранить их здесь теперь опасно. Почему бы людям не увидеть то, чем я так долго наслаждалась в одиночестве? Кроме того, мне осталось совсем недолго ими любоваться.
— Почему? Вы куда-то собираетесь? Переезжаете в другой дом?
— Конечно же, нет, — рявкнула графиня. Даррен шагнул назад, и его браслеты тревожно зазвенели. — Я говорю о том, что уже немолода… И слишком много курю… Похоже, мне недолго осталось…
— «Недолго осталось»? — послышался ворчливый голос от двери. — Что за глупые разговоры?!
Все разом обернулись и уставились на дверь.
— С тобой ничего такого не происходит, — настойчиво продолжал голос, обращаясь к графине, — что не могла бы исправить хорошая еда. Только посмотри на себя. Ничего удивительного, что ты плохо себя чувствуешь. Ты такая худая, что, если повернешься боком, тебя не будет видно. На леденце и то больше мяса.
Одиль открыла рот от изумления, а Кейт вышла вперед, протирая глаза.
— Бабушка?
Похоже, у нее опять начались галлюцинации. Ведь ее восьмидесятилетняя родственница никак не могла здесь оказаться. Хотя женщина в дверях была очень на нее похожа. Всего в нескольких футах от Кейт, на верхней площадке лестницы в доме графини, стояла ее бабушка в своем темно-синем дождевике и со знакомой большой белой сумкой. Ансамбль завершала кремовая шляпка, на которую был натянут прозрачный капюшон. Одиль потрясенно разглядывала ее.
— Конечно, это я, черт возьми! — Уверенно переставляя ноги в чулках цвета крепко заваренного чая, старушка вошла в комнату. — Здесь, кстати, тепло, — добавила она, снимая дождевик. — Я всегда ношу его, мало ли что. Но здесь можно расслабиться.
— Но как?.. — Кейт была удивлена даже больше, чем графиня.
— Как я узнала, где тебя искать? У меня ведь был адрес, правильно? Из того письма — между прочим, одного-единственного, — которое ты мне отправила. И с тех пор — тишина. Ничего, несмотря на все твои обещания!
— Прости, — пробормотала Кейт, чувствуя на себе взгляды Одиль и Даррена.
— Так что я поднялась, сама знаешь откуда, и приехала сюда, — продолжала бабушка, уперев сильные ладони в широкие бедра.
— Но я даже не предполагала, что у тебя есть паспорт.
— О, я держала его на всякий случай, — подмигнула старушка. — Никогда не знаешь, когда он может пригодиться. Я пошла в библиотеку, заглянула в Интернет…
— Интернет? — ахнула Кейт. Она всегда считала, что бабушкины походы в библиотеку заканчиваются около отдела с книгами издательства «Миллз энд Бун».
— …нашла один из дешевых рейсов. Двадцать пять фунтов, конечно, тоже деньги, но ничего страшного. С собой ведь ничего не заберешь, на том свете нет карманов. — Бабушка критически оглядела Кейт с головы до ног. — Боже мой, а ты похудела!
— Тебе так кажется? — смущенно пробормотала девушка.
— Минус несколько килограммов, — подтвердила она. — И должна признать, тебе это идет. Волосы немного выгорели на солнце. Ты очень изменилась с того момента, когда я в последний раз тебя видела.
— Поверь мне, я даже чувствую себя другим человеком, — печально улыбнулась Кейт. — Бабушка, это все твои вещи? — Она показала на большую белую дамскую сумку.
— Естественно. Путешествовать надо налегке. Это я поняла еще во время… Ладно, сейчас это не имеет значения. Вот она я. Мне сказали, что ты больше не живешь в отеле. Этот дом показал мне очень милый молодой человек. Хорошо сложенный. Если я не ошибаюсь, его имя Бернар.
Тролль! Мысль о том, что ее бабушка и Тролль встретились — и даже разговаривали, — показалась уставшей и взволнованной Кейт просто невероятной.
— С ним была такая приятная женщина. По-моему, она сказала, что ее зовут Мэнди. Выглядит очень ветреной, но на самом деле довольно практичная особа.
Мэнди? С Троллем? Так вот, значит, что означало его таинственное исчезновение с ящиком для инструментов.
Неужели он наперекор всем помогал Мэнди с ее маслодавильней?
— Кстати, она очень хорошо о тебе отзывалась, — добавила бабушка.
— Кто такая Мэнди? — поинтересовался Даррен, пока Кейт продолжала с открытым ртом разглядывать свою родственницу.
— Удивлена? Хе-хе… — Старушка потирала красные руки. — Что ж, ты не писала, почти… Не звонила. Что еще я могла сделать?
— А мама знает, что ты здесь?
— Твоя мать считает, что я отправилась в ежегодную поездку в Блэкпул вместе с обществом пенсионеров Слэкмаклетуэйта.
— Как она? — с опаской поинтересовалась Кейт.
— Очень волновалась, конечно. Перестала нормально спать с тех пор, как вы поссорились тогда по телефону.
— Правда? — Кейт тяжело сглотнула. Каждый раз, когда она думала о маме, на глаза наворачивались слезы. Вот и сейчас она готова была расплакаться и быстро заморгала.
— Правда, она в этом никому не признается, — продолжала бабушка. — Ужасно упрямая, если вобьет что-нибудь себе в голову. Вы с ней в этом очень похожи. Именно поэтому я и приехала. Кто-то должен был попытаться разрубить этот чертов узел. И заодно выяснить, жива ли ты еще.