В первый день он почти все время молчал. Она не беспокоила его и даже не предлагала послушать хорошую музыку по радио. Время от времени они останавливались, чтобы дать прогуляться Горацио, самим расправить конечности, перекусить, выпить чаю. Погода была холодная и ветреная, рано темнело, и дорога становилась все тяжелее. Поэтому они свернули с автострады и поехали в нортамберлендский городок, который помнил Оскар. На главной площади отыскали старый заезжий двор, который совсем почти не изменился и не осовременился. Администратор вполне радушно отнесся к Горацио и пустил его с единственным условием: пес не должен был выходить из номера.
Наутро, едва открылись магазины, Элфрида отправилась в город, нашла небольшой супермаркет и закупила провизию: банку супа, хлеб, масло, бекон и яйца, пачку кофе и пакет молока — ведь рано или поздно они прибудут на место. Продавец запаковал все в коробку, но тут она увидела бутылку виски и купила ее тоже. В лечебных целях.
Второй день путешествия прошел немного лучше. Погода, правда, оставалась такой же мерзкой, но Оскар стал более разговорчивым. Он смотрел на проносящиеся мимо поля и фермы, указывал на какие-то достопримечательности, с опаской поглядывал на небо и делал мрачные предсказания. И все же еще не пришло время для вопросов, которые Элфрида жаждала ему задать. Ей хотелось выяснить, большой ли их ждет дом, топит ли его кто-нибудь, есть ли там горячая вода? Чистый ли он и есть ли там простыни? Как отнесутся к ним соседи, узнают ли они Оскара? Или же все будут их избегать?
Ничего невозможно было предугадать, но она сказала себе: «Это приключение». Машина на второй передаче вползала по скользкому откосу Сутры, как вдруг налетела снежная буря, все вокруг стало белым-бело, мокрые хлопья залепили ветровое стекло и дворники судорожно заметались. Приключение…
Когда Элфрида была молодой актрисой, то исколесила с труппой всю Великобританию вдоль и поперек, никогда не зная, что ожидает ее в конце поездки. Ее воспоминания тех дней — это туманные картинки провинциальных городков, пропитанные сыростью театры, меблированные комнаты, пропахшие вареной капустой. Но она была молода, любила свою работу и была очень счастлива. Каждое путешествие в тряском вагоне, каждый не лучшего вида театр были новым открытием. Мало что из этих старых волнений и радостей согревало теперь душу, и ей приходилось напоминать себе, что она уже давно не та пылкая юная девушка, а старая шестидесятидвухлетняя леди. По крайней мере я не одинока. И мне не скучно. И я не умерла.
Встреча с майором Билликлифом была последним барьером. Когда она была завершена, ключ мирно перекочевал в карман Оскара и изнурительная двухдневная дорога осталась позади, последние две мили показались им просто отдыхом. Вел машину Оскар. Было холодно, но снег перестал, и дорога шла по склону холма к морю, посреди густых сосен. Элфрида опустила стекло и услышала шелест ветра в ветвях, ощутила запах хвои и порывы другого ветерка с привкусом соли. Потом деревья отступили назад. Теперь их окружали бугристые дюны и кривые сосны, а впереди уже виднелась прямая серебристая линия. Это было море. Вдалеке над водой, пронзая тьму, мигал луч маяка. Потом впереди засветились уличные фонари и окна домов. Дома были кирпичные, стояли в ряд, но каждый отличался от другого по очертаниям и высоте. Смутно обрисовалась церковь; высоко на башне, словно круглый фонарь, светились часы. Стрелки показывали семь вечера. Здесь дома были больше, красивее, они стояли отступя от улицы, за высокими каменными стенами. Криган. Он казался необитаемым. Никто не ходил по улицам, не проехала ни одна машина. Ни единого звука. Еще один поворот, еще одна улица. Оскар остановился у тротуара. Выключил зажигание. Какую-то минуту молчал. Элфрида ждала. Затем он накрыл ладонью ее руку.
— Мы приехали, дорогая! — сказал Оскар. — Старая усадьба!
Элфрида увидела дом в свете уличного фонаря: четырехугольный, массивный, стоит в стороне от дороги, за витой железной оградой, передний двор усыпан морской галькой. Фасад — словно детский рисунок: дверь и пять окон, на покатой шиферной крыше выступают два мансардных окошка. Они вышли из машины, и Элфрида выпустила Горацио. Помня о собаке майора Билликлифа, тот проявил разумную осторожность, а убедившись, что все спокойно, выскочил на дорогу и начал осторожно принюхиваться к незнакомым запахам.
Оскар отодвинул щеколду на калитке и пошел по дорожке. Элфрида и Горацио последовали за ним. Он отпер ключом дверь, она открылась вовнутрь, и, нащупав выключатель, повернул его. Они вошли, и Элфрида в тот же миг почувствовала тепло и запах чистоты — все было вымыто, вычищено и отполировано. Впереди поднималась лестница, на площадке темнело незанавешенное лестничное окно. Двери по обе стороны были затворены, но одна, в конце холла, — открыта; Оскар прошел туда и щелкнул еще одним выключателем.
Элфрида плотно притворила за собой парадную дверь, перекрыв путь холоду зимнего вечера, и прошла за Оскаром в кухню. Там стоял старомодный, с рисунком, кухонный шкаф с полками для посуды и деревянный стол. Под окном фаянсовая раковина, рядом широкая газовая плита, какие делали, быть может, сорок лет назад, а то и более.
Оскар сказал:
— Не все так прекрасно, как хотелось бы. — Он как будто извинялся.
— Все прекрасно! — заверила его Элфрида, и она не лукавила. — Смотри-ка, кто-то оставил нам письмо.
Оно лежало посередине стола, страничка линованной бумаги, придавленная банкой джема. Оскар отодвинул банку и вручил записку Элфриде. Она вслух прочла.
— «Я включила бойлер (работает на мазуте). Вам необходимо добавить мазута. Постели застелены в двух комнатах. Вода для ванны согрета. Уголь и дрова в сарае. Какие-то из окон не открываются. Молоко в холодильнике. Завтра обязательно загляну повидать вас. Ваша Дж. Снид».
Оскар сказал:
— Элфрида, ты, кажется, вот-вот заплачешь?
— Кажется…
— Но отчего же?
— Мне вдруг стало так легко.
Все это случилось три недели тому назад. Сегодня был декабрь, пятница, пять часов темного зимнего дня. Оскар после ланча отправился куда-то, взяв с собой Горацио. Они все еще не вернулись, и Элфрида гнала от себя страшную картину: Оскар мертв, умер от сердечного приступа, и тело его распростерто у подножия песчаной дюны. Нет, нет, просто он наслаждается своим первым дальним походом, и прогулка ему на пользу, и легкие его наполняются свежим воздухом. Он сам решил пойти один, а она только старалась не выказывать излишнего энтузиазма по этому поводу, чтобы он не подумал, будто она мечтает от него освободиться.
Пока чайник не закипел, она стояла на кухне у плиты. Потом налила кружку, опустила туда пакетик чая, добавила молока и пошла наверх в малую гостиную. Они называли ее малой, но на самом деле это была самая настоящая большая гостиная, вполне просторная и парадная, с большим эркером, с видом на улицу и на церковь. Можно было часами сидеть на кушетке у окна и смотреть, как идет жизнь: машины подъезжали и уезжали — продуктовые фургончики, грузовички с песком; покупатели задерживались на тротуаре, чтобы поболтать; вереницы ребят, идущих кто в школу, кто из школы, тараторили, как сороки.
Гостиная, как и все остальные комнаты, была меблирована скудно, здесь было только самое необходимое. Толстый турецкий ковер. Диван и два кресла. Стол возле стены, застекленный книжный шкаф со стопкой старых книг. Ни картин, ни украшений. Ничего, что бы поведало об интересах и о жизни прежних жильцов. Отсутствие лишних вещей и полный порядок действовали на Элфриду успокаивающе. Без картин, безделушек, серебряных вещичек и декоративных фарфоровых сервизов, которые отвлекали бы внимание, можно было по достоинству оценить стройные пропорции комнат, лепной карниз и гипсовую розетку в середине потолка, из которой спускалась красивая викторианская люстра.
Распаковав саквояж, Элфрида стала обживаться. Теперь напротив камина над массивным дубовым столом, который Оскар сделал своим письменным столом, висел Дэвид Уилки. Стаффордширские собачки и часы заняли свободную каминную доску. Она купила в лавке «Фрукты и овощи» Артура Снида букет хризантем, отыскала желтый кувшин и сотворила не претендующую на особый изыск композицию. Ее наполовину вышитый гобелен украсил кресло. Камин она разожгла еще утром и сейчас подбросила туда угля и поленьев, а потом пошла к окну, села и стала высматривать, не идет ли Оскар. Но не успела она устроиться поудобнее с кружкой чая в руках, как зазвонил телефон. Элфрида вздрогнула — с тех пор как они поселились в доме, он практически не звонил. Хорошо бы это был не майор Билликлиф. Она поставила кружку с чаем на пол и пошла на лестничную площадку первого этажа, где на маленьком комодике возле двери малой гостиной стоял телефонный аппарат.
— Алло!
— Элфрида?
— Я слушаю.
— Это Кэрри. Кэрри Саттон.
— Кэрри! Где ты?
— В Лондоне. Как поживаешь?
— Неплохо.
— Джеффри сказал мне, что ты в Шотландии. Дал твой телефон. Элфрида, я хочу тебя кое о чем попросить. Это было бы большим одолжением с твоей стороны. Огромным.
— Давай.
— Это о Рождестве.
Говорили они очень долго, обо всем на свете. Наконец закончили. Элфрида положила трубку, и в этот самый момент услышала, как хлопнула парадная дверь — значит, Оскар и Горацио уже дома. Она склонилась над перилами и крикнула:
— Все благополучно?
— Да. Мы тут.
Элфрида спустилась. Оскар снял куртку и шляпу и повесил на деревянную вешалку. Горацио поспешно направился в кухню к миске с водой и своей теплой корзине.
— Вас так долго не было!
— Мы столько прошагали! В самый конец поля для гольфа и обратно. Я и забыл, что это так далеко. — Он пригладил рукой волосы. Вид у него был усталый.
— Чашку чая? — спросила Элфрида.
— Пожалуй, я предпочел бы что-нибудь покрепче.
— Виски? Поднимайся наверх, камин горит. А я принесу тебе виски.
Элфрида налила виски, подогрела чайник и налила себе новую кружку чая — первая уже наверняка остыла. Горацио мирно похрапывал. Она пошла наверх с кружкой в одной руке и стаканом в другой. Оскар стоял, положив руку на каминную полку, и смотрел на огонь. Он повернул голову, когда она вошла, и благодарно улыбнулся.