— Ну что ты! Так замечательно, что вы приехали. Это именно то, чего нам недоставало.
— Надеюсь, на Рождество здесь не будет танцев и песнопений? Нам с Люси не надо того, что принято называть святками.
— Нам тоже. Хотя, когда Оскар узнал, что вы приезжаете, он по собственной инициативе заказал елку.
— Люси страшно обрадуется. Будет ее украшать. Бедная девочка! Моя мать никогда не умела создать для нее уют, да и Никола тоже. Думаю, Доди тебе благодарна — теперь она с чистой совестью может отправляться в Борнмут.
— Как она?
— Как всегда, — сказала Кэрри. И больше можно было ничего не говорить.
— А Никола?
— Тоже. Обе они с возрастом не становятся лучше. В отличие от вина.
— А твой отец?
— Мы не виделись. Только говорили по телефону.
— В октябре я провела у них в Эмбло чудесный месяц. А когда вернулась домой, узнала о несчастье, которое случилось у Оскара. И будто сразу попала в другой мир. Поразительно, как резко может измениться жизнь.
— Понимаю. — Кэрри подумала об Андреасе, но поспешно прогнала эту мысль. — Понимаю, — повторила она.
Наступило молчание. Кэрри допила кофе, поставила на стол чашку. Она знала, что сейчас будет, и не ошиблась.
— А ты, Кэрри?
— Я? Хорошо.
— Точно? А выглядишь усталой и бледной. И очень похудела.
— Кто бы говорил. По-моему, ни тебя, ни меня не назовешь толстушкой.
— Почему ты так неожиданно вернулась из Австрии?
Кэрри пожала плечами.
— Захотелось.
— Что-то не верится.
— Потом расскажу, обещаю. Но только не сейчас.
— Ты не заболела?
— Нет. Схватила простуду, немного устала, но это не болезнь.
— Ты бросила работу?
— Да.
— Найдешь другую?
— Думаю, да. Мне уже звонили из туристической компании, в филиале которой я работала. Предложили место в Лондонском отделении. Я пока еще ничего не решила, но, скорее всего, приму это предложение после Рождества.
— А твой дом?
— Сдан до февраля. Придется пока пожить у друзей или что-нибудь снять.
— У меня такое чувство, что ты как-то не устроена. Хотелось бы тебе помочь.
— Ты и помогаешь. Приняла нас у себя.
— Не слишком-то здесь интересно.
— А мне не надо развлечений.
Элфрида помолчала. Допила кофе, вздохнула, провела рукой по своим непослушным огненно-рыжим волосам.
— В таком случае я умолкаю. Ну а теперь, чего бы тебе хотелось? — К Элфриде вновь вернулось веселое оживление. — Может быть, вздремнешь? Я принесу тебе бутылку с горячей водой.
Постель, бутылка с горячей водой. Кэрри даже не помнила, чтобы кто-нибудь о ней так нежно заботился. Как давно никто ей не говорил: «Ты устала, отдохни немного». Долгие годы она сама опекала других, помогала им. Неразбериха с предварительными заказами. Неисправные горнолыжные подъемники. Кого-то не устраивает жилье. Поезда и автобусы опаздывают; снега то совсем нет, то его слишком много; или оркестр вдруг начинает громыхать ни свет ни заря. А потерянные паспорта, деньги, фены… Потом возвращение и Лондон и семейные неурядицы, которые надо улаживать.
Кэрри устала быть сильной. Устала от роли надежной опоры, к которой вечно кто-нибудь прислоняется. А здесь ее ждет уютная спальня. Кэрри уже была там, заходила сбросить пальто и причесаться перед обедом. Она с удовольствием отметила огромную двуспальную кровать, пышную и мягкую, с белым покрывалом, ее массивный медный остов, наводящий на мысль о надраенных корабельных поручнях. Ей захотелось немедленно забраться под одеяло.
Волна благодарности к Элфриде захлестнула Кэрри.
— Я просто мечтаю поспать, — сказала она. — Но сначала покажи мне дом, чтобы я могла в нем ориентироваться. Он такой огромный, что легко заблудиться. Я думала, вы живете в маленьком коттедже, а здесь настоящий дворец.
— Ну конечно, — вставая, сказала Элфрида.
— А посуда?
— Потом помою. У нас нет посудомоечной машины, впрочем, у меня ее никогда и не было. Я люблю плескаться по старинке в мыльной пене. Идем…
Они прошли через холл к комнатам первого этажа.
— Дом принадлежал поместью Корридэйл, — тоном экскурсовода говорила Элфрида. — Здесь жил управляющий со своей семьей. По наследству нам досталось все самое необходимое из мебели, так что обзаводиться имуществом нет нужды.
Элфрида отворила дверь.
— Тут была контора управляющего. Как видишь, под жилье она не годится. Склад утиля. А это столовая. Ужасно мрачная.
— Но стол мне нравится, — сказала Кэрри. — И буфет! По-моему, сюда не одну оленью ногу можно засунуть. И пианино! У нас будут концерты?
— Не думаю. Бог знает, когда его последний раз настраивали.
— Но Оскар ведь играет.
— Сейчас нет. Только слушает музыку, а сам не играет.
Они поднялись наверх.
— Люси будет жить в мансарде. Она вся в ее распоряжении. Думаю, она сама захочет тебе ее показать. Гостиную и ванные комнаты ты уже видела. А это, — Элфрида отворила еще одну дверь, — вторая спальня. Можно было поселить Люси сюда, но комната очень маленькая и мрачноватая. Мне показалось, мансарда ей больше понравится. По-моему, даже смешно сравнивать.
Кэрри заглянула в маленькую, ничем не примечательную комнату, которую почти целиком занимала огромная кровать. Здесь явно никто не жил. Кэрри почувствовала некоторую неловкость, догадываясь, о чем сейчас зайдет речь. Она осматривала дом, потому что ей это было интересно. Это был именно интерес, а не любопытство.
Элфрида отворила последнюю дверь размашисто, будто даже с некоторым вызовом.
— А это, — сказала она, — это наша спальня.
Комната была просторная, немного помпезная — прежняя хозяйская спальня с высокими окнами, обращенными к свету угасающего дня, улице и церкви. Здесь стоял огромных размеров викторианский шкаф, прелестный туалетный столик, комод. И необычайно высокая и широкая кровать, на которой лежала ярко-красная шелковая шаль. Вышивка выцвела, бахрома обтрепалась, но шаль, напоминающая о прежних днях и о доме Элфриды в Патни, была все еще изумительно красива.
Были тут и другие вещи. Мужская слоновой кости щетка для волос на комоде, пара грубых башмаков под стулом, на подушке — аккуратно сложенная темно-синяя пижама. Приятно пахло мужским одеколоном, начищенной кожей и лавровишневой водой.
Кэрри, взглянув на Элфриду, уловила в ее лице легкое замешательство. Забавно, ведь Элфрида никогда не стеснялась своих многочисленных и разнообразных любовных приключений.
— Ты не шокирована? — спросила она Кэрри.
— Элфрида, это же я. А не Доди. Вы спите вместе?
Элфрида кивнула.
Кэрри представила себе Оскара, его легкие седые волосы, доброе, приветливое лицо.
— Я рада за тебя, — сказала она.
— А я рада, что ты рада. Но я должна тебе объяснить…
— Ничего ты не должна.
— Нет, я хочу. Когда мы с Оскаром ехали сюда из Дибтона, автомобиль почти все время вела я. Погода стояла ужасная, на шоссе пробки. Дни перед отъездом выдались страшно тяжелые — надо было попрощаться, уладить кучу дел. Мы совсем измучились. Оскар едва мог говорить. Когда стало смеркаться, мы свернули с автострады на каком-то перекрестке и направились в Нортамберленд. Оскар помнил, что где-то здесь есть маленький городок со старинной гостиницей на главной улице. Каким-то чудом мы нашли этот городок, и гостиница тоже сохранилась. Мы с Горацио остались в автомобиле, а Оскар пошел узнать, найдутся ли свободные комнаты.
Вскоре он вернулся и сказал, что с собакой нас в гостиницу пустят, но у них только одна свободная комната с двуспальной кроватью. Я так устала, что уснула бы и в буфете. Поэтому попросила Оскара взять комнату, и в регистрационной книге мы записались как мистер и миссис Оскар Бланделл. Я чувствовала себя легкомысленной девчонкой, которая улизнула из дома на уик-энд со своим возлюбленным.
Мы приняли ванну, что-то выпили, поужинали. И поднялись к себе в номер, потому что утром надо было рано вставать. Тут началось препирательство, прямо смешно. Оскар говорил, что будет спать на диване, поджав ноги, я на это не соглашалась и уверяла, что лучше мне лечь на полу, вместе с Горацио. В конце концов мы устали спорить, оба легли на кровать и тут же уснули.
Я не знала, что Оскара мучают ночные кошмары. Как он потом рассказывал, они начались сразу после катастрофы. Он даже стал бояться ложиться спать. Той ночью я проснулась от пронзительного крика и на какой-то миг ужасно испугалась. Потом поняла, что надо его разбудить. Он проснулся и начал рыдать, бедняга. Ему было так плохо… Я дала ему воды, успокоила, обняла, прижала к себе; вскоре он снова уснул. Я поняла, что ночами нельзя оставлять его одного. Когда мы поселились здесь, он сначала волновался, что подумают люди. Одна очень симпатичная женщина, миссис Снид, приходит сюда убирать. Оскар боялся, что она начнет сплетничать, и нас станут осуждать, а там — неприязнь, недоброжелательство. Но я сказала, что мне до этого нет дела, я и не подумаю уйти от него.
Может показаться, что я воспользовалась случаем и, когда Глория погибла, вторглась в жизнь Оскара. На самом деле все совсем не так. Оскар мне очень нравился, но он был мужем Глории, а ее я тоже очень любила, хотя, может быть, не так сильно, как его. Это трудно объяснить. Когда Оскар спросил, не поеду ли я с ним в Шотландию, я согласилась потому, что он был на грани отчаяния.
У нас сложились удивительные отношения, мы поддерживаем и утешаем друг друга. Мы стали близки примерно через неделю после приезда. Конечно, это было неизбежно. Он очень обаятельный человек и почему-то меня, старуху, тоже считает обаятельной. С тех пор ночные кошмары почти перестали мучить Оскара. Он все еще видит страшные сны, но не так часто, как прежде. Так что если среди ночи услышишь крики, не тревожься — я всегда с ним рядом.
Я ничего не утаиваю, никому не лгу. При первой же возможности посвятила во все миссис Снид. Она долго жила в Лондоне, и ее ничем не смутишь. К тому же она наш верный друг и кладезь полезных сведений. Когда я ей все объяснила, она сказала мне: «По-моему, миссис Фиппс, грех заставлять человека страдать, если можешь ему помочь. Ведь он в этом нуждается». Вот так. Теперь и ты все знаешь.