Я внимательно смотрела на выходы, которые вели на парковку. Не менее внимательно я разглядывала ближайшие уличные контейнеры и выходы на самые тихие улочки. Мне необходимо было избавится от тела Авроры Перальты, не привлекая ничьего внимания. Если я хотела остаться в ее квартире, мне нельзя было сделать ни одной ошибки. Обращаться в полицию я не хотела: скорее всего, я сама оказалась бы в тюрьме. Ни один человек не поверил бы моему рассказу.
Ждала я до десяти вечера. На улицах раздавалась беспорядочная стрельба, в воздухе свистели настоящие пули, и подставляться под выстрелы никому не хотелось. Улицы были пустынны. Люди в страхе забились в дома и старались лишний раз не подходить к окнам. Генеральша и ее отряд покинули свою крепость в моей квартире три часа назад, чтобы присоединиться к побоищу на проспекте Урдането. «Коллективос» и их вооруженные союзники уже прикончили около сотни протестующих, которые вышли на улицы, чтобы их убили: голода и гнева вполне достаточно, чтобы желать смерти. Как бы там ни было, время было самое подходящее. Я знала, что не могу упустить шанс, который подарило мне отчаяние множества незнакомых мне людей.
Вытащить Аврору из квартиры оказалось труднее, чем я ожидала. Весила она не больше шестидесяти кило, но казалось, что тонну. Я никак не могла решить, что хуже: вес мертвого тела или охватившее его трупное окоченение. С неимоверным трудом я дотащила Аврору до лифта и нажала кнопку вызова, благо электричество уже дали. Кабина поднималась с лязгом и грохотом. Казалось, она движется медленнее, чем всегда.
Но когда я открыла дверцу, мне стало ясно, что места в кабине слишком мало. Лежа Аврора Перальта никак бы туда не поместилась. Ее руки и ноги стали жесткими, как стальная арматура, и я никак не могла их согнуть. В висках у меня стучало, руки тряслись. Нос и рот я завязала рубашкой, смоченной протирочным спиртом; теперь эта повязка мешала мне дышать, а пальцы в резиновых перчатках, которые я надела, вспотели и распухли. Порой мне даже казалось, что это не я, а кто-то другой пытается втиснуть в лифт окоченевший труп.
Стоя перед распахнутой дверью лифта, я напрягала все свои мыслительные способности, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Тащить Аврору по лестнице было бы самым верным способом попасться с поличным. Точно так же не стоило и мешкать на площадке рядом с мертвым телом. Двенадцать подвигов Геракла казались пустяком по сравнению со стоявшей передо мной задачей. Я знала только одно: эта мертвая женщина была залогом того, что сама я останусь в живых. Мне было необходимо правильно разыграть свои карты, чтобы поселиться в ее квартире.
И я потащила тело Авроры Перальты обратно. Разворачивая ее ногами вперед, по направлению к двери квартиры, я почувствовала себя, как человек, который уже долгое время ходит по кругу, но никак не продвинется в нужном направлении. Первая попытка избавиться от тела (спустить его вниз на лифте) заняла у меня почти час, и в результате я оказалась там же, откуда начала. Подстегнули меня доносящиеся с улицы звуки стрельбы, взрывы и звон разбитых бутылок. Нельзя сдаваться, нужно действовать, и действовать быстро. Думай, Аделаида Фалькон, думай!.. Я перевела дух и огляделась. Должно быть, верно говорят, что человек, попавший в безвыходное положение, проявляет чудеса изобретательности и сообразительности. Так случилось и со мной. Взгляд мой, словно сам собой, остановился на ножной швейной машинке, которая в сложенном виде напоминала стол с колесиками. Верхняя крышка машинки приходилась почти вровень с подоконником. Это было именно то, что нужно! Если на улицах мужчины и женщины убивают и калечат друг друга почем зря, вряд ли кто-то обратит внимание на еще одно мертвое тело, свалившееся с пятого этажа. Так пусть прольется дождь из мертвецов, подумала я и вдруг поняла, что это совсем не метафора.
Вытолкав швейную машинку из угла, я подкатила ее к открытому окну. Следующие минут двадцать ушли у меня на то, чтобы переложить тело на крышку. Делать это пришлось в два этапа. Сначала я с грехом пополам оторвала Аврору от пола и взгромоздила на сиденье стула и тут же, используя инерцию рывка, закатила труп на швейную машинку. Гладкая полированная верхняя крышка машинки была похожа на огромное сервировочное блюдо, но я поспешила отогнать от себя эту мысль и перевернула тело лицом вниз. Ноги Авроры совсем окоченели и были негнущимися и прямыми, как каминные щипцы. Ригор мортис сделал ее похожей на печального акробата.
Я напрягала все силы, словно не избавлялась от мертвеца, а рожала дочь или сына. Когда-то моя мама любила напевать песенку, в которой говорилось о другой матери, которая верила, что ее дочь зачала от ветра. Сейчас мне показалось, что эти слова идеально подходят к моей ситуации: я зачала на пустом месте, а теперь наступили роды.
Когда тело Авроры Перальты перевесилось за подоконник больше чем наполовину, на помощь мне пришел закон всемирного тяготения. Верхнюю часть туловища потянуло вниз. Мелькнули в воздухе ноги-палки. Это был уже не мертвый человек, а просто неодушевленный предмет, не вызывавший у меня никаких чувств. Это не твоя вина, Аделаида, сказала я себе, опускаясь на пол возле окна. Пот заливал мое лицо. Это не твоя вина. Не твоя… В моих ушах звенел стрекот мотоциклов Сынов Революции, точно пули носились их пронзительные крики и угрозы: «Убей его, убей! Убей эту собаку! Достань скорее телефон, снимай! Они схватили его! Снимай же!.. Убей!..»
Только благодаря этому шуму я не услышала, как тело Авроры Перальты ударилось о мостовую.
Мне очень хотелось выглянуть и посмотреть, куда упало тело, но я продолжала сидеть на полу, чувствуя, как непереносимый стыд сжигает меня изнутри. Лицо горело, и я по-прежнему обливалась потом. Хирургические швы, которые наложила мне на рассеченную голову Мария, жгли как огнем. Едкая, густая, как желе, рвота поднялась откуда-то из глубины, наполнив рот горечью. Я отчетливо понимала, что моя ситуация достигла точки невозврата и что любая попытка как-то исправить то, что я совершила, сделает невозможным, неисполнимым мой следующий шаг. Да, я не убивала Аврору Перальту, но это не означало, что я ни в чем не виновата. Я не выдержала и – пусть по необходимости – все же вкусила из того же корыта с гниющими объедками, что и многие мои соотечественники.
Я всего лишь хотела, чтобы у меня был дом. Место, где приклонить главу. Место, где я могла бы сложить свои вещи и смыть грязь со своего тела. И чтобы добиться своего, я должна была поторопиться. Нельзя было оставлять тело Авроры валяться на тротуаре перед парадным. Любой из жильцов мог ее опознать, и тогда начнутся вопросы.
План у меня был уже готов. Метрах в двадцати от здания я заметила большой мусорный контейнер, в котором что-то горело. Если я сумею оттащить Аврору туда, никаких проблем не будет. Не останется никаких следов. Просто в городе появится еще один мертвец. Еще один труп – один из многих. Сколько расчлененных тел каждый день находят в брошенных чемоданах и просто на помойках? Сколько мертвецов, которых никто никогда не опознает и не будет разыскивать, валяются в городских парках? Эти люди умерли… На этом их история заканчивалась.
Некоторое время я не могла решить, завязать ли мне лицо пропитанной спиртом рубашкой или не стоит. Да, повязка могла бы защитить меня от слезоточивого газа, но если я спущусь вниз с закрытым лицом, кто-то мог подумать, будто я в конце концов выбрала, на чьей я буду сражаться стороне. И у этого кого-то не будет никаких сомнений в том, что это за сторона. Протестующие, демонстранты часто прикрывали лица воротниками рубах, чтобы защититься от слезоточивого газа. Это была униформа жертв – тех, кто заранее проиграл; магнит, притягивавший вооруженных головорезов и бандитов всех мастей. И все же в последнюю минуту я схватила рубашку и, держа ее в руке, сбежала вниз. Не успела я ступить за порог, как мое горло обожгло запахом перечного газа.
Аврора Перальта упала на асфальт головой вниз, и я едва ее узнала. Вонь горящих покрышек и слезоточивого газа растекалась по улице густым облаком, которое могло служить прекрасным прикрытием, если только действовать быстро. Пригибаясь, я потащила тело Авроры к охваченной огнем бочке, которая валялась рядом с намеченным мною мусорным контейнером. Расстояние оказалось несколько больше, чем я рассчитывала, зато по дороге я подобрала бутылку с бензином – самодельную бомбу, которую какой-то злосчастный демонстрант так и не успел бросить. Облив тело Авроры бензином, я за ноги подтащила его поближе к бочке. Одежда на ней вспыхнула почти мгновенно, и я отшатнулась от взметнувшегося вверх пламени. Совсем как костер на Иванов день, промелькнула у меня в голове неуместная мысль. Костер на Иванов день – в феврале…
И сразу же мне припомнилась песня, которую жители Окумаре и Чорони пели каждый год 23 июня, в канун Иванова дня. Стоя в дверях пансиона сестер Фалькон, я слышала доносящиеся издалека обрывки нескладных песен, которые, ударяя в свои барабаны, выводили венесуэльцы с африканскими корнями. «Я никуда не уйду, пока не закончится фейерверк!..» Под этот примитивный ритм мужчины и женщины двигали бедрами, а над пляжем разносился острый запах пота и агуардиенте. Мои тетки Клара и Амелия знали эти песни наизусть и могли пропеть их от начала и до конца не моргнув глазом. На берегу жгли костры, пускали фейерверки, устраивали пикники, пили и напивались, а в темном небе раскачивалась деревянная статуя Святого Хуана[26], которую нетрезвые носильщики выносили к морю.
В нескольких метрах от меня догорал труп Авроры Перальты, истерзанный не только огнем, но и пулями. Какие-то люди носились во всех направлениях, словно справляя свой собственный странный праздник – праздник без повода и причины, праздник, приправленный запахами пороха, слезоточивого газа, смерти и безумия. В этой стране мы танцуем и избавляемся от наших мертвецов с одинаковым рвением. Мы выжимаем их досуха, изгоняем, как изгоняют демонов, выдавливаем, как экскременты. В конце концов все они оказываются в канализационных отстойниках или на помойках, которые легко и быстро горят, словно все мы при жизни были сделаны из какой-то дешевой субстанции, которая только и годится, что на выброс. «Я никуда не уйду, пока не закончится фейерверк»… И все же я оставила тело Авроры догорать, а сама обратилась в бегство.