Окрыленная успехом, я приступила к выполнению второй, более сложной задачи. Мне необходимо было реконструировать отношения, которые связывали Аврору с ее испанскими родственниками. В этом мне должны были помочь электронные письма от кузины Авроры – Марии Хосе Родригес Перальты, которые я обнаружила в почтовом ящике.
Общая картина сложилась у меня, однако, далеко не сразу. Когда люди хорошо знают друг друга, им бывает достаточно легкого намека, но человеку со стороны бывает очень трудно разобраться, что к чему. Мария Хосе была дочерью Пакиты – женщины, которую я видела на фотографиях, сделанных в семидесятых. Вернувшись к этим снимкам, я стала тщательно изучать их в хронологическом порядке, но мне это почти ничего не дало. Сейчас Паките Перальте был уже восемьдесят один год, и – если верить тому, что писала Мария, – именно она настаивала на том, чтобы Аврора уехала из Венесуэлы как можно скорее. Это, кстати, было вовсе не исключено – в конце концов, таким образом она могла пытаться хоть как-то отблагодарить свойственницу, с которой ее связывали такие долгие и близкие отношения.
Потом я погрузилась в письма, которые Хулия Перальта писала Паките. Много лет назад именно Пакита убедила ее отправиться за океан после смерти Фабиана. В первые восемь лет они писали друг другу минимум раз в неделю. Потом письма стали реже, хотя Хулия не забывала каждый месяц отсылать своим родственникам небольшой подарок и пять тысяч боливаров (или шестьдесят восемь тысяч песет). Пакита в свою очередь интересовалась делами «маленькой Авроры» и приглашала обеих приехать в Испанию на летние каникулы. «Я знаю, что ты много работаешь, но ты могла бы отправить к нам Аврору. Мы по вам очень скучаем, к тому же было бы просто замечательно, если бы Мария Хосе и Аврора подружились – ведь они почти одного возраста».
Но, насколько я могла судить, Хулия и Аврора съездили в Испанию только один раз. Это произошло в восемьдесят третьем году, когда воспоминания о покинутой родине еще были свежи в памяти обеих. С каждым годом Хулия Перальта все больше привыкала к новой стране. Сначала она работала поваром, потом открыла собственное, хотя и очень небольшое кафе, которое называлось «Каса Перальта». Насколько я поняла, это было весьма необычное место – что-то вроде иммигрантского бара. В дневное время оно превращалось в столовую, а в какие-то периоды действовало и как обычное кафе. К каждому бокалу вина – и даже к каждой порции содовой – в «Каса Перальта» подавали небольшой бутербродик на слегка поджаренном хлебе. Блюда были вкусными и разнообразными: осьминоги в остром соусе, яичница со шкварками, отварной рис и хрустящие паэльи, которые утоляли голод и рассеивали печаль. Несколько позже Хулия добавила в меню венесуэльские блюда: пирожки-эмпанадас с мясной или сырной начинкой и лепешки-арепас из кукурузной муки, которые она начала продавать, когда наняла помощника по кухне. Эти добавки привлекали в ее кафе многочисленных служащих ближайших государственных учреждений и министерств, которые по рабочим дням ходили в «Каса Перальта» завтракать и обедать.
Вскоре Хулия – «испанка», как ее прозвали, – стала доньей Хулией. Ее бизнес процветал. Слухи о ее превосходной кухне распространялись с головокружительной быстротой, и она стала получать крупные заказы. Она обслуживала свадьбы, банкеты, праздники по поводу первого причастия и готовила рис а ла́ маринера и паэльи, которые социал-демократы раздавали во время своей избирательной кампании. Можно было даже сказать, что Хулия Перальта вскормила два поколения сторонников венесуэльской демократии, которые выиграли двое выборов подряд и оставались у власти в общей сложности около двадцати лет. Именно в этот период «испанка» окончательно обрела свое место в жизни города и даже стала знаменитой. В обеденном зале «Каса Перальта» висела вставленная в рамку вырезка из газеты, на которой Хулия была сфотографирована на кухне. «Испанка, которая готовит для ДД» – гласила подпись. ДД расшифровывалось как «Демократическое действие». Эта левоцентристская партия первой узаконила всеобщее голосование и бесплатное начальное образование, а также провела национализацию нефтедобычи. И пока правительство социал-демократов не рухнуло в результате двух военных переворотов, проложивших путь к власти Сынам Революции и команданте, Хулия Перальта оставалась женщиной, которая готовила вкусные и сытные блюда для всех демократических собраний и праздников.
Моя мама любила ходить в кафе Хулии по воскресеньям. Она считала «Каса Перальта» респектабельным заведением – местом, где вкусно кормят и соблюдаются приличия. И почти всегда мы приглашали к нашему столику дона Антонио, который ел один. Дон Антонио был родом с Канарских островов, из Лас-Пальмаса. Младший из семи братьев, в Каракасе он стал крупнейшим продавцом книг. Мне нравилось слушать, как он разговаривает с мамой. В Венесуэлу дон Антонио приехал еще в конце пятидесятых. Как он рассказывал, поначалу он разъезжал на велосипеде по всему бульвару Сабана Гранде, продавая бейсбольные карточки и научно-популярные брошюрки владельцам журнальных киосков, а накопив денег, купил пикап, загрузил книжными новинками и отправился в путь, объехав все города и поселки Центральной Кордильеры. Во время этой поездки дон Антонио заработал достаточно, чтобы открыть собственный книжный магазин, который он назвал «Канайма» в честь книги Ромуло Гальегоса[42].
Подросшая Аврора Перальта помогала матери в кафе. Она ходила между столиками, принимала заказы и расставляла корзинки с хлебом, а также разносила первые блюда, пока мать на кухне готовила запеканку с моллюсками. Часто ее можно было видеть и за стойкой, где она протирала бокалы или с недовольным видом вынимала из формочек готовые кексы и тарталетки. Несмотря на то что выросла Аврора фактически уже в Венесуэле, она так и не усвоила общепринятый неформальный стиль общения и не заразилась свойственными большинству местных жителей жизнерадостностью и весельем. Лишенная привлекательности и не наделенная чувством юмора, она держалась отчужденно и замкнуто, как человек, который с каждым днем все больше погружается в уныние. Жизнь ее была пустой и бессодержательной и состояла из бесконечной череды незавершенных эпизодов и рутины.
Я отлично понимала, что перевоплотиться в Аврору Перальту мне будет нелегко. Стоявшая передо мной задача была почти неразрешимой. Во-первых, я постоянно должна была помнить, что мне теперь не тридцать восемь, а сорок семь. Во-вторых, мне необходимо было выглядеть как профессиональная повариха, которая не только отстояла у плиты бессчетное количество часов, но и получила квалификацию специалиста в области туризма и делопроизводства (соответствующие сертификаты об окончании краткосрочных курсов я обнаружила в бумагах Авроры), а вовсе не как дипломированный литературовед и лингвист, специализирующийся на редактуре. Для меня это означало опуститься на более низкую ступень социальной лестницы, но я готова была пойти и на это.
Чаще всего меня мучил вопрос, какое у меня должно быть выражение лица, когда я буду знакомиться с испанскими родственницами Авроры. Мария Хосе снова и снова требовала, чтобы я сообщила ей дату своего отъезда. Кроме того, она заявила, что в первое время, пока я не найду работу и собственное жилье, я непременно должна жить в ее доме в Мадриде. Я пыталась возражать, говорила, что не хочу никого стеснять, изобретала еще какие-то предлоги, но Мария Хосе стояла на своем и не желала слышать никаких возражений. Пакита, ее мать, была в восторге от того, что я скоро приеду. «Я не видела тебя целую вечность!» – писала двоюродная тетка Авроры. Чтобы хоть немного успокоить расстроенные нервы, мне пришлось напомнить себе, что с тех пор, как Аврора Перальта в последний раз ездила в Испанию, прошли десятилетия, что там уже никто не помнит, как она выглядит, и поэтому выдавать себя за нее мне будет сравнительно просто. Даже если я вдруг не смогу припомнить чье-то имя или название места, это тоже будет вполне понятно и оправданно. Куда больше меня тревожила мысль о том, что испанские родственники Авроры могли видеть ее фотографию во взрослом возрасте. И все же больше всего я боялась забыть или запутаться в подробностях биографии Авроры. Детали, которые я пыталась запомнить, забывались, люди и события путались, и в голове у меня была полная каша.
Кроме попытки выдать себя за совершенно постороннего человека, передо мной стояла и другая проблема. Мне нужно было как-то объяснить свое собственное исчезновение, когда я окончательно стану Авророй. На мою электронную почту по-прежнему сыпались письма из издательства, на которое я работала. Сначала руководство просто вежливо справлялось, как я себя чувствую и достаточно ли я оправилась после смерти мамы, чтобы начать работу над новой рукописью. Правда, в современной Венесуэле издание и продажа книг были делом, мягко говоря, убыточным, поэтому меня не особенно торопили, но затишье, увы, было непродолжительным. В один из дней мне прислала электронное письмо сама шеф-редактор регионального отдела издательства; ее встревожило мое молчание, и она спрашивала, не означает ли оно отказ от сотрудничества.
Немного подумав, я решила, что мое исчезновение должно быть внезапным и не сопровождаться сколько-нибудь подробными объяснениями. Редакторше я написала короткий, сухой ответ, в котором сообщила о своем решении на время уехать из страны. И похоже, поступила совершенно правильно. Ситуация в Венесуэле и мои личные обстоятельства служили достаточно веской причиной для отъезда. «Мне нужно прийти в себя после смерти мамы и после всех других смертей», – написала я.
А еще какое-то время спустя, в очередном грязноватом кафе без кофе, я снова встретилась с Пронырой, который привез мне фальшивые венесуэльские документы, которые были нужны, чтобы покинуть страну под именем Авроры Перальты. В тот же день я купила через интернет билет на самолет до Мадрида. Я хотела улететь как можно скорее, но из-за мощной волны протестов, сотрясавших страну, количество международных рейсов было резко сокращено. Расплатилась я кредиткой Авроры. Стоимость билета была относительно высокой, но меня сейчас интересовали вовсе не деньги. К счастью, платеж прошел без задержки, и я с облегчением выдохнула. С деньгами очень многие вещи можно было сделать быстро и без затруднений. Да, с деньгами ты превращался в желанную добычу для тех, у кого их не было, но положение человека, не имеющего ни гроша, все же было хуже. Намного хуже. А именно так, в состоянии перманентного банкротства, жила сейч