– Ничего, – сказал Кристофер. – Суми была в Зазеркалье, а Лориэль – в Волшебной стране. То – Крайний Абсурд, а то – Крайняя Логика. Они не общались, у них не было общих друзей, никаких общих увлечений и развлечений. Суми любила оригами и плела фенечки, а Лориэль собирала пазлы и рисовала по номерам. Они пересекались только на уроках и во время еды, да и там наверняка не пересекались бы, если бы это от них зависело. Они не враждовали. Просто были друг другу… неинтересны.
– Нэнси как-то сказала, что самым главным в Суми были ее руки, – заметил Кейд.
Джек выпрямилась.
– Правда, Нэнси? Как странно и как бессердечно с твоей стороны.
Нэнси покраснела.
– Извини. Я просто… просто подумала…
– Да нет, я не возмущаюсь. Просто обычно странной и бессердечной тут оказываюсь я. – Джек задумчиво нахмурилась. – Может быть, ты что-то верно нащупала. У каждого из нас есть какое-то качество, на которое наши двери и среагировали. Какие-то неотъемлемые резонирующие свойства, благодаря которым мы могли найти свое счастье на той стороне. Это только предположение, конечно, к тому же основанное на опыте выживших – возможно, большинство из тех, кто проходит через двери, просто не возвращаются, и мы видим только благополучные сценарии. В любом случае, в нас должно быть что-то такое, что помогло нам выбраться живыми из этих приключений. И у многих это неосязаемое «что-то», видимо, сосредоточено в какой-то определенной части тела.
– Например, у Лориэль – в глазах, – сказал Кейд.
Джек кивнула.
– Да, а у Нэнси в ее невероятной мускулатуре – что ты на меня так смотришь? Конечно, чтобы стоять так, как ты рассказывала, и не падать от усталости, очень крепкие мускулы нужны. А у Анджелы – в ногах, а у Серафины – в красоте. Душа у этой девицы – вонючее ведро с пиявками, зато лицо такое, что ради нее ангел пошел бы на убийство. Я видела ее фотографии до того, как она попала в другой мир. Она всегда была хорошенькой. Но Еленой Троянской стала только после этого путешествия.
– Где это ты видела ее старые фотографии? – спросил Кейд.
– У меня есть интернет, а ее пароль в Facebook – кличка ее кошки, фотография которой висит у нее над кроватью. – Джек фыркнула. – Я – гений с неисчерпаемым потенциалом и весьма ограниченным запасом терпения. Не стоит меня провоцировать.
– Буду иметь в виду в следующий раз, когда захочу сохранить что-то в секрете, – сказал Кейд. – Так к чему ты ведешь?
– Вот к чему. Когда я работала у доктора Блика, иногда мне приходилось добывать для него всякие нужные вещи, – сказала Джек. – В дело годилось только самое лучшее, и это было абсолютно правильно: в конце концов, он был гений, каким мне никогда не бывать, об этом даже мечтать нечего. Скажет он, например: «Мне нужно шесть летучих мышей», и я целыми днями торчу с ловушкой на пустоши, чтобы поймать самых лучших, самых крупных мышей и принести ему самые подходящие образцы для работы. Скажет: «Мне нужен золотистый карп без единой серебристой чешуйки», и я неделю торчу на реке, ловлю рыбину за рыбиной, пока не попадется совершенно идеальная. И это еще были легкие задания. В другой раз он мог сказать: «Мне нужна идеальная собака, но идеальную собаку ты все равно нигде не найдешь, так что иди и собирай по частям». Голова, крестец, хвост, пальцы – хоть из-под земли все это вырой и принеси ему.
– Так, во-первых, это гадость, – сказал Кристофер. – Во-вторых, живодерство. В-третьих, к чему ты ведешь? Какой-то сумасшедший ученый пытается собрать по частям идеальную девушку?
– В этой школе есть только один сумасшедший ученый – это я, а я не убиваю людей, – сказала Джек. – Что до всего остального… Да, я хочу сказать, что иногда убийце нужен не труп и не смерть человека. Это то, что остается на месте преступления. А все дело, может быть, как раз в том, чего не хватает.
В чердачную дверь постучали. Все так и подскочили, даже Джек. У Нэнси какао выплеснулось из чашки. Джек выпрямилась, отставила чашку и вся напряглась, будто змея, готовая к прыжку. Кейд кашлянул, чтобы прочистить горло.
– Кто там? – спросил он.
– Джилл. – Дверная ручка повернулась. Дверь распахнулась, и вошла Джилл. С любопытством огляделась вокруг и заявила: – Я искала тебя, не нашла и решила зайти сюда, потому что это самая высокая точка в доме, и она ближе всего к солнцу, а значит, встретить тебя здесь наименее вероятно. И вот ты здесь, и я здесь. Почему ты убежала и оставила меня одну так надолго?
– Я уничтожала тело, как меня и просили. – Джек спрыгнула со своего насеста, одним быстрым движением одернула жилет и сказала: – Кстати, о теле: мягкие ткани Лориэль, должно быть, уже растворились в кислоте. Кристофер, поможешь со скелетом?
– Конечно, – ответил Кристофер, как будто даже слегка удивленно. Он встал, отодвинул чашку с какао и пошел вслед за Джек к выходу.
Джилл ничего не сказала. Когда Джек вышла, она только улыбнулась Кейду простодушной сияющей улыбкой и спросила:
– А какао еще есть?
8. Ее скелет, что в радугу одет
Джек шагала по лестнице так, будто она ей лично чем-то досадила: через две, через три ступеньки разом, и в конце концов Кристоферу пришлось гнаться за ней бегом. Давалась ей эта скорость, кажется, безо всякого труда: совершенно спокойная, глаза холодные, губы сжаты – ни сбившегося дыхания, ни малейшего усилия не заметно. Она не говорила ни слова – Кристофера это и тревожило, и радовало одновременно. Он вряд ли смог бы ей ответить – дыхания не хватило бы.
– Перед тем, как ты разбудишь скелет, кислоту, наверное, смыть надо? – спросила она уже в коридоре, ведущем от нижней лестничной площадки к подвалу. Учеников вокруг не было видно. Спускаясь с чердака, они на всем пути не встретили никого. Могло показаться, что школа вообще пуста, если бы не шепоты, снова долетавшие из-за закрытых дверей. – В кислоте есть своя прелесть, но как наряд для танцовщицы она не годится.
– Не нужно, – сказал Кристофер, вынимая костяную флейту из кармана и сжимая в пальцах – больше для самоуспокоения. – Она поднимется уже чистой и прекрасной. Там, в Стране скелетов, чтобы освободить новых граждан… – Он не договорил – как будто понял, что чуть было не сказал что-то ужасное.
Джек, открывая подвальную дверь, оглянулась на него.
– А вот это уже по-настоящему любопытно. Ты должен мне сказать. Да не волнуйся, меня не напугаешь. Я как-то раз вырезала легкие у еще живого человека из груди – он был в сознании и даже пытался разговаривать.
– Зачем так?
– А почему бы и нет? – Джек пожала плечами и стала спускаться по лестнице.
Мгновение Кристофер молча смотрел на нее, потом двинулся следом. Догнал и сказал с вызовом:
– Чтобы освободить новых граждан, мы разрезали их плоть. Глубоко, до самых костей. Чтобы скелет мог выйти наружу легко и без риска что-нибудь сломать. Кости долго срастаются, даже вне тела.
– Что меня удивляет, так это то, что кости вообще срастаются, – сказала Джек. Голос у нее был тихий. – Там, у нас, были совсем другие законы. Для всех.
– Да, – согласился Кристофер, глядя на красноватую жидкость в ванне. Кое-где на поверхности плавали какие-то сгустки. Он старался не особенно о них задумываться.
– Лучше никому об этом не рассказывай. Все эти узколобые тупицы не видят разницы между операцией и скотобойней. Сам видел, как они на меня смотрят. Пока что ты для них свой, но не обманывай себя – это может измениться в любой момент. – Джек прошла в другой конец комнаты, к шкафу. – Все может измениться.
– Я знаю, – сказал Кристофер, поднял флейту к губам и заиграл.
Звука не было, по крайней мере, слышного живым: была только идея звука, внезапное и острое ощущение чего-то неуловимого, тончайшего, растворенного среди молекул тишины. Джек открыла шкаф, достала оттуда галстук, и, продолжая напряженно вслушиваться, развязала свою бабочку. Она слышала собственное дыхание. Слышала, как пальцы Кристофера скользят по кости. Слышала всплеск.
Она обернулась.
Кристофер играл, а Лориэль уже сидела в ванне – статуя из отполированной кости. Лопатки – тонкие крылья, череп – псалом для искусного танцора, скрывающегося до поры до времени под плотью всех, кто ходит по земле. Она вся сияла жемчужно-опаловым блеском, и Джек рассеянно подумала – интересно, это кислота так действует или волшебная флейта Кристофера? К сожалению, выяснить это, скорее всего, не удастся. Школа тут неплохая, что и говорить, но нельзя же рассчитывать, что ее тут будут снабжать свежими трупами для исследований.
Медленно, осторожно скелет Лориэль поднялся, слегка покачиваясь, и выбрался из ванны. Капля кислоты катилась с ее локтя на пол, зашипела и прожгла камень. Лориэль стояла, раскачиваясь из стороны в сторону, устремив пустые глазницы на Кристофера.
– Потрясающе, – сказала Джек и шагнула ближе. – А она тебя видит? Понимает, что происходит? Или это просто фокус с ходячим скелетом? Это на любом скелете работает или только на тех, кто умер насильственной смертью? Ты не мог бы… А, ты же не можешь отвечать, пока играешь, да?
Кристофер покачал головой и указал локтем в сторону лестницы, ведущей к двери старого черного хода. Джек кивнула.
– Я открою, – сказала она и торопливо пошла к двери, на ходу повязывая галстук. Ее пальцы были не такими проворными, как у Суми, но все же довольно ловкими, и завязывать такой узел им было не привыкать. К тому моменту, когда она распахнула дверь, ее одежда выглядела совершенно безупречно. Из всего, чему ее успел научить доктор Блик, умение приводить себя в порядок на бегу, кажется, особенно пригодилось ей в этом странном, часто непостижимом мире, который она теперь называла домом.
Кристофер двинулся за ней более степенным шагом, продолжая играть на своей беззвучной флейте. Лориэль шла за ним, стуча пальцами ног по ступенькам – звук был неотличим от стука сухих веток по стеклу. Джек остановилась, подождала, пока они оба выйдут наружу, а затем шагнула следом за ними и закрыла дверь.