Приготовление курицы можно было доверить Зилле, но однажды, когда заболел один из друзей мисс Лэйн, она сама вынула откуда-то кухонный фартук из тонкого белого льна и собственноручно приготовила ему винное желе. По своему происхождению это желе весьма далеко от того баночного желе, которое мы ныне покупаем в бакалейном магазине. Для начала надо было приобрести телячьи ноги и целый день вываривать их на медленном огне, чтобы извлечь питательные вещества.
Затем содержимое кастрюли процеживали, и бульон еще раз долго варили, чтобы добиться желаемой крепости и количества. После этого опять процеживали, подслащивали, заправляли портвейном для придания темно-рубинового цвета, избавлялись от кислого вкуса с помощью яичной скорлупы и снова процеживали. Далее наливали бульон во фланелевый мешочек в виде колпака, который должен был всю ночь висеть на крюке, вбитом в потолок кладовой, чтобы его содержимое свободно стекало в расположенный под ним сосуд, и когда, наконец, сей сложный процесс завершался, будущее желе переливали в небольшую форму и оставляли еще на одну ночь застывать. Желатин не использовался.
Для мисс Лэйн в чайной чашке оставляли так называемую пробу, и она давала Лоре и Зилле по чайной ложке получившегося желе, чтобы они тоже его попробовали. На вкус неискушенной Лоры оно было хуже красного мармелада, который она обожала, но более опытная Зилла заявляла: желе такое крепкое и смачное, что «мертвого на ноги поставит».
В наши дни мало кто захотел бы взять на себя такие хлопоты ради нескольких ложек желе. Лорины тетушки восхищались подобными деликатесами, и мать ее тоже с удовольствием стряпала бы такие лакомства, позволяй ей средства, но во многих семьях это уже считалось напрасной тратой времени. На первый взгляд, действительно кажется нелепым тратить целую неделю на небольшую порцию желе, и вскоре у женщин появилось другое применение своему времени и энергии, но те, кто тогда был привержен подобной кулинарии, смотрели на нее как на искусство и не находили, что долгие часы и силы потрачены впустую, если в результате получалось нечто совершенное. Мы можем называть женщину Викторианской эпохи невежественной, бездеятельной, докучливой и вздорной – она уже ничего не возразит на эти обвинения, – но нам по меньшей мере следует признать, что готовить она умела.
Еще один кулинарный метод, который Лоре никогда и нигде больше видеть не доводилось и который, вероятно, практиковался только в семьях кузнецов, – это «подрумянивание». Тонкие ломтики бекона или ветчины выкладывали на большую тарелку и относили в кузницу, где тарелку ставили на наковальню. Затем кузнец докрасна раскаливал прикрепленный к пруту большой плоский железный кругляш, так называемую саламандру, и водил им над тарелкой с беконом, пока ломтики не становились хрустящими и не закручивались. К этому блюду подавали сваренные в скорлупе или без нее яйца.
Банные дни в Кэндлфорд-Грине устраивались согласно старому деревенскому обычаю. Рядом с задней дверью находилась старая надворная постройка – бывшая пивоварня. Мисс Лэйн помнила времена, когда все пиво для домочадцев и подмастерьев варили именно там. При Лоре его уже привозили с пивоваренного завода в девятигаллоновых бочонках. Домашнее пивоварение в фермерских и ремесленных семьях постепенно уходило в прошлое; покупка готового пива в бочонках избавляла от множества хлопот и трат; однако некоторые представители старшего поколения еще варили пиво для себя и своих работников самостоятельно. В кэндлфорд-гринском почтовом отделении Лора выдавала в год около полудюжины четырехшиллинговых лицензий на домашнее пивоварение. Еще одна местная женщина держала лавку, торговавшую спиртным навынос, и варила собственное пиво. В глубине ее сада рос большой старый тис, клиенты устраивались под его раскидистыми ветвями на лужайке, находившейся за оградой сада, и, в соответствии с законом, употребляли купленные напитки «вне торгового заведения». Но поскольку она варила пиво на продажу, у нее, по-видимому, имелась более дорогая лицензия, выдававшаяся, вероятно, мировым судьей.
Пивоварня мисс Лэйн была превращена в баню. Ни мисс Лэйн, ни Зилла в ней не мылись. Мисс Лэйн, по ее выражению, «плескалась как канарейка» у себя в спальне, в большой неглубокой, похожей на блюдце ванне, наливая на несколько дюймов теплой дождевой воды и щедро добавляя в нее одеколон. Зимой, когда она мылась еженедельно, в спальне разжигали камин, и в любое время года ванна была защищена ширмой – не для того, чтобы соблюсти викторианские приличия, как можно было бы подумать, а с целью защиты от сквозняков. В дни, когда на ферме сбивали масло, в дом доставляли кварту пахты для туалета мисс Лэйн. Пахта использовалась для лица и рук. Когда, где и как мылась Зилла, оставалось загадкой. Когда речь заходила о банях вообще, служанка выражала надежду, что знает, как поддерживать чистоту тела, не ошпаривая себя кипятком, как свиные щечки. Поскольку Зилла всегда выглядела очень свежо и опрятно, Лора предполагала, что она, по-видимому, мылась, как издавна было принято в деревнях, – обтирала все тело водой из таза. Кузнецы, занимавшиеся грязной, черной работой, нуждались в частых помывках, и пивоварня была переоборудована в баню в первую очередь для них. Их банными днями были среда и суббота. Лора мылась по пятницам.
В одном углу бани стоял старый пивной котел, ныне соединявшийся длинным шлангом, выведенным в окно, с насосом во дворе. Вскипяченную воду наливали с помощью крана, расположенного в нескольких футах от земли. На кирпичном полу стояла глубокая цинковая ванна в человеческий рост, которой пользовались кузнецы, а в углу хранилась перевернутая ванна, предназначавшаяся для Лоры и тех гостей, которые, по их выражению, предпочитали «как следует отмокнуть в горячей ванне, а не полоскаться в блюдце». Обстановку довершали свернутая в рулон циновка, которую во время мытья стлали под ноги, а также занавески на окне и двери, которые были призваны защищать моющихся от любопытных взоров и холодного воздуха.
Лоре баня-пивоварня казалась роскошеством. Дома она мылась в прачечной, где воду грели над очагом в котле, но там ее таскали с далекого колодца, топливо тоже берегли, и потому на долю каждого человека приходилось совсем немного горячей воды. «Хорошенько отскреби тело, ополоснись и уступи место следующему», – инструктировала девочку мама. В Кэндлфорд-Грине же горячей воды было вдоволь, причем самого настоящего кипятка, наполнявшего небольшое помещение паром, поскольку огонь под ним разжигал кузнечный подмастерье, перед тем как закончить работу, и к восьми часам вечера котел уже бурлил. Занавески на окне и двери были задернуты, под медным котлом мерцали красные угольки, и Лора, подтянув колени к подбородку, погружалась по шею в горячую воду и блаженствовала.
В последующие годы она нередко вспоминала ту баню, когда залезала в тепловатую воду в своей чистой, но холодной современной ванной или косилась на счетчик газовой колонки, задаваясь вопросом, не слишком ли расточительно будет дать ему поработать еще. Но, пожалуй, эта баня-пивоварня на всю жизнь запомнилась Лоре не благодаря изобилию горячей воды, а потому, что тогда она была молода, здорова и беззаботна.
Припасами община в значительной мере обеспечивала себя сама. В каждом хозяйстве выращивали собственные овощи, получали собственные свежеснесенные яйца и вялили собственный окорок. Джемы и желе, вина и соленья готовились дома как нечто само собой разумеющееся. В большинстве садов имелись пасеки. В домах зажиточных сельчан подобной пищи было в избытке, и даже бедняки ели досыта. Проблема низкооплачиваемых работников заключалась не столько в том, как обеспечить продовольствием себя и свои семьи, сколько в том, как раздобыть множество других необходимых предметов, таких как одежда, обувь, топливо, постельные принадлежности и посуда, за которые нужно было расплачиваться наличными.
Те, чей доход составлял десять–двенадцать шиллингов в неделю, часто испытывали недостаток в подобных вещах, хотя некоторые женщины проявляли поразительную хозяйственность и сметливость. Любой старый лоскут, который им удавалось сберечь или выпросить, шел на коврики для каменных полов или, разорванный на клочки, использовался для набивки подушек и одеял. Изношенные пододеяльники перелицовывали, а после того, как те опять изнашивались, снова и снова латали, так что под конец уже трудно было определить, какая его часть состоит из первоначальной ткани. «Поднять флаги!» – кричали они друг другу, развешивая утром по понедельникам на улице белье, и тот, кто умел видеть и чувствовать, усматривал за этими словами нечто большее, чем обычную шутку. Сельские женщины с честью несли свои развевающиеся флаги, но давалось им это огромной ценой.
IV«Однопенсовые чтения»
Когда молодые или передовые обитатели Кэндлфорд-Грина жаловались в те дни на скуку деревенской жизни, более степенные возражали:
– Может, в некоторых селах и скучно, но не у нас. Здесь вечно что-нибудь да происходит!
И недовольные не могли этого отрицать, ведь хотя Кэндлфорд-Грин не располагал таким досугом, о котором они мечтали, посредственные развлечения имелись в избытке.
Не было, разумеется, ни кино, ибо прошло еще двадцать лет, прежде чем в Кэндлфорде появился свой «Хэппидром», ни танцев для обычных сельчан, не считая тех, что затевались по праздникам на лужке. Зато зимой устраивались встречи прихожан с легкими закусками и комнатными играми, а также ежемесячные «однопенсовые чтения»[33] и ежегодный концерт в школе. В промежутках между этими мероприятиями – главными общественными событиями года – члены швейного кружка по очереди организовывали у себя вечера, на которых одна из женщин читала вслух, остальные шили одежду для язычников или городской бедноты, а хозяйка мероприятия подавала чай. Участницами были дамы зажиточные. Обитательницы бедных коттеджей проводили собрания кружка матерей, очень похожие на заседания швейного кружка, за исключением того, что на них шили одежду для себя и своих семей, материалами по сниженной цене их обеспечивали комитетские дамы, и чаепитий не было.