Почтовое отделение закрывалось для публики в восемь часов вечера, но ежегодно в конце лета несколько субботних вечеров Лора оставалась в конторе до половины десятого. Она сидела за закрытыми дверями, читала или вязала, а заслышав на улице шаги, открывала дверь одному или нескольким диковатого вида взъерошенным бородачам с загорелыми лицами и в одежде странного покроя – не заправленных в штаны пестрых рубахах. То были ирландские батраки, приезжавшие в Англию помогать на жатве. Эти усердные трудяги работали сдельно и не могли позволить себе отлучаться с поля в светлое время дня. Им надо было отправлять часть жалованья женам и детям в Ирландию, а к тому времени, когда они завершали работу, все почтовые отделения уже закрывались, по воскресеньям же почтовые переводы не принимали, и, чтобы помочь беднягам преодолеть это затруднение, мисс Лэйн на протяжении ряда лет продавала им почтовые ордера[38] тайно, после официального закрытия почты. Теперь же она поручила продажу Лоре.
Лора привыкла к ирландским сборщикам урожая с детства. Однажды кто-то из ларк-райзских соседей попытался припугнуть ее, когда она капризничала:
– Вот отдам тебя этим ирландским проходимцам, поглядишь тогда!
И хотя этой угрозы девочка страшилась только в раннем детстве (кто же будет бояться людей, которые никому не причиняли вреда, разве что досаждали тем, что чересчур много болтали, а трудились при этом усерднее и зарабатывали куда больше местных), они оставались для нее иноземными чужаками, прибывали в ее края вместе с первыми ласточками, а затем уезжали за море, в страну под названием Ирландия, где люди мечтают о гомруле, восклицают «Begorra!»[39], бахвалятся и питаются исключительно картофелем.
Теперь она знала по именам и ирландских работников – мистера Маккарти, Тима Дулана, Джеймса-большого и Джеймса-маленького, Кевина и Патрика, и всех остальных сборщиков урожая в округе. По мере распространения информации об отзывчивой почтмейстерше из Кэндлфорд-Грина, которая разрешает отправлять переводы домой после окончания рабочей недели, на почту стало являться все больше народу из других мест. К тому времени, как Лора покинула село, эту любезную услугу приходилось оказывать уже и по воскресным утрам, а мисс Лэйн изо всех сил пыталась ожесточиться и изобрести какой-нибудь повод не предоставлять льготу, сделавшуюся серьезной дополнительной нагрузкой.
В то время, о котором идет речь, в субботние вечера подобных клиентов являлось около дюжины. Из мужчин постарше писать никто не умел, и когда Лора впервые познакомилась с ними, они отправляли своим женам в Ирландию письма, написанные за них кем-нибудь из более молодых сотоварищей. Но вскоре эти неграмотные батраки стали украдкой приходить к ней поодиночке.
– Будьте ангелом, миленькая мисс, черкните за меня пару слов на этом вот листке бумаги, а? – шепотом просили они, и Лора писала под их диктовку следующие письма:
«Дорогая женушка, благодарение Господу, Пресвятой Богоматери и святым, ныне я пребываю в добром здравии, работы уйма, и денег будет столько, что будущую зиму с Божьей помощью проживем лучше, чем давешнюю…»
Далее, после расспросов о «здоровьице» самой супруги, детей, престарелых отца и матери, дядюшки Дулана, кузины Бриджит и поименно каждого из соседей, как бы между прочим упоминалась истинная причина написания письма. Жена получала распоряжение либо «рассчитаться в лавке», либо продать такую-то вещь, запросив такую-то цену, либо не забыть «отложить немного в чулок», но при этом ни в чем себе не отказывать, и если желание отправителя письма будет выполнено, она может жить как королева, а он останется ее любящим мужем.
Девочка замечала, что, диктуя послания, эти мужчины не делали долгих пауз, обычных для Лориных пожилых соотечественников, за которых она тоже иногда писала письма. Ирландец сразу подбирал нужные слова и использовал яркие, эмоциональные фразы, звучавшие как поэзия. Какому англичанину его класса пришло бы в голову выражать пожелание, чтобы его жена жила как королева? Самым ласковым выражением, которое можно было найти в их письмах, было «береги себя». Да и манеры у ирландца были получше, чем у англичанина. Оказываясь в помещении, он тотчас снимал шляпу, чаще говорил «пожалуйста», точнее «пожалста», и не скупился на изъявления благодарности за любую небольшую услугу. Мужчины помоложе были не прочь полюбезничать, но это выходило у них столь очаровательно, что никого не оскорбляло.
Часто по соседству останавливались цыгане, располагаясь табором на определенных местах в придорожных ложбинах. Места эти по многу недель бывали безмолвными и пустынными, и только черные пепелища указывали на то, что здесь когда-то были костры, да на кустах развевались пестрые обрывки ткани. И вот однажды, ближе к вечеру, там появлялись люди, ставили шатры, разжигали костры, распрягали и пускали пастись лошадей; мужчины с ищейками, следовавшими за ними по пятам, осматривали живые изгороди (в поисках отнюдь не кроликов, о нет, всего лишь хорошей ясеневой палки, чтобы погонять ею своего старого пони), а женщины и дети, собравшись вокруг котлов, кричали, препирались и звали мужчин на языке, отличном от того, который использовали для деловых целей у дверей коттеджей.
– Те, давешние цыгане снова вернулись, – говорили жители Кэндлфорд-Грина, завидев голубой дым, стелющийся над верхушками деревьев. – Пора их гнать отсюда взашей, этих немытых прохвостов. Наш бедняк только взглянет на кролика, и мигом очутится в каталажке, а у цыган котлы никогда не пустуют. Болтают, будто они едят ежей! Ежей! Ха-ха! Ежей с пушистой шкуркой!
Лоре цыгане нравились, хотя иногда ей хотелось, чтобы они не вваливались со своими корзинками в контору по три-четыре человека разом. Если там уже находилась какая-нибудь местная жительница, та бочком выскальзывала за дверь, зажимая нос: распространяемый ими душок действительно был невыносим, хотя в нем чувствовался не только запах немытых тел, но и ароматы дыма и влажной земли.
Письма в их шатры и фургоны не доставлялись. Цыгане должны были сами являться за ними на почту.
– Есть письма для Марии Ли (миссис Илай Стэнли, Кристины Босуэлл)? – осведомлялись они, и если таковых не оказывалось, что случалось весьма часто, переспрашивали: – Вы точно уверены, дорогая? Просто посмотрите еще раз. Я оставила своего младшенького в оксфордской лечебнице.
Или:
– Моя дочь ожидает прибавления.
Или:
– Мой мальчик идет из Винчестера, чтобы присоединиться к нам, он уже должен быть здесь.
Все это казалось Лоре, которая прежде считала цыган изгоями, похитителями кур и детей, жуликами, выманивающими пенни из карманов таких же, как они сами, бедняков, удивительно человечным. Теперь, когда у девочки были деловые отношения с цыганами, они никогда не просили у нее милостыню и крайне редко пытались продать ей гребень или отрез кружева из своих корзинок, но как-то раз пожилая женщина, за которую Лора написала письмо, предложила ей погадать. Такой поразительной внешности Лоре, пожалуй, больше никогда не доводилось видеть: старуха была очень высокая для цыганки, с горящими черными глазами и черной шевелюрой без единого седого волоса, хотя щеки ее изрезали глубокие морщины. Кто-то отдал ей пестрый мужской халат с узором «огурцы», и она носила его в качестве верхней одежды, дополняя котелком. Звали эту женщину Синдерелла Доу, и письма ей так и адресовали, безо всякого «мисс» или «миссис».
Синдерелла предсказала девочке счастливую судьбу. А разве когда-либо бывало иначе? Никакого светлого или темного человека, никакого врага, которого следует остерегаться, и хотя Лоре и посулили любовь, но любовь необычную.
– Ты будешь любима, – сказала цыганка, – любима людьми, которых раньше не видела и не увидишь.
Изысканный способ поблагодарить человека за помощь в написании письма.
Подруги и знакомые, приходившие на почту, часто говорили Лоре:
– Как тебе, наверное, здесь скучно!
Но хотя порой девочка кротко соглашалась, дабы не показаться чудачкой, она вовсе не считала работу на почте скучной. Лора была юна и только вступала в жизнь, а потому мелочи, которых люди постарше, возможно, и не заметили бы, ее удивляли и радовали. Весь день сюда являлись интересные люди (во всяком случае, интересные Лоре), а если между этими визитами случались промежутки, всегда находилось какое-нибудь дело. Порой мисс Лэйн заставала помощницу за чтением книжки, взятой в гостиной или библиотеке механического училища. Хотя вообще она не запрещала развлекательное чтение в рабочие часы, но и не совсем его одобряла, поскольку считала, что со стороны это выглядит не по-деловому. А потому довольно ехидно осведомлялась:
– Ты уверена, что больше ничего не можешь почерпнуть из свода правил для сотрудников?
И Лора опять снимала с полки большой том в кремовом картонном переплете, который уже многократно штудировала, так что многие правила знала наизусть. Но даже эта скучнейшая книга доставляла ей некоторое удовольствие. Например, на одной странице, в абзаце, составленном из сухих официальных предложений, обнаружилось слово «нежно-розовый». Оно относилось всего лишь к цвету бланка или чему-то в этом роде, но Лоре представился засушенный цветок, еще источающий слабый аромат.
И хотя такие экзотичные посетители, как цыгане и ирландские батраки, пробуждали Лорино воображение, еще больше ее занимали обычные сельские жители, потому что она была лучше знакома с ними и их историями. Например, знала девушку, влюбленную в мужа своей сестры, которая вскрывала письма от него дрожащими руками; или старую мать, вот уже три года не имевшую вестей от сына, уехавшего в Австралию, но все равно ежедневно с надеждой являвшуюся на почту; или неотесанного рабочего, который спустя десять лет после женитьбы узнал, что у его жены есть незаконнорожденная шестнадцатилетняя дочь, страдающая от чахотки, и заявил: «Немедленно поезжай и привези ее домой, чтобы ходить за нею. Твое дитя – мое дитя, и твой дом – ее дом». Знала Лора семьи, которые еженедельно клали в сберегательный банк больше денег, чем получали жалованья, и другие семьи, которых забрасывали требованиями оплатить счета; знала, какой лондонский магазин поставляет наряды миссис Щеголихе и кто отправил посылку с дохлой мышью миссис Любопытный Нос. Но эти истории она никогда не сможет поведать полностью, без околичностей, из-за заявления, подписанного ею в присутствии сэра Тимоти.