А потом, когда Лора меньше всего этого ожидала, внезапно наступила развязка. Однажды вечером, перед закрытием конторы, она отнесла несколько бланков мисс Лэйн, которая уже сидела за кухонным столом и собиралась приступить к сведению баланса, но тут звякнул дверной колокольчик, девушка поспешила вернуться и обнаружила вошедшего Филипа. Прежде всего она испытала удивление, поскольку молодой человек никогда раньше не заходил на почту, а потом смутилась, ведь она знала, что мисс Лэйн, тихо сидевшая на кухне прямо за широко распахнутой дверью, услышит каждое слово. Но Филип уже вошел, напустив на себя важный вид, и все, что Лора могла сделать, чтобы овладеть ситуацией, – это сугубо деловым, как она надеялась, тоном произнести: «Добрый вечер». Девушка почти молилась, чтобы Филип сказал: «Марок на три пенни», или что-нибудь в этом роде, и ушел. Если ему угодно, он мог бы пожать ей руку; Лоре было все равно, поцелует он ее или нет, лишь бы целовал тихо и мисс Лэйн этого не услышала. Но бедняжке было не суждено так легко отделаться.
Без всяких формальных приветствий молодой егерь вытащил из кармана письмо и сказал:
– Не могли бы вы отпроситься на несколько дней в конце недели? Ну, если уж на то пошло, вы обязаны отпроситься. Я получил письмо от нашей Кэти (это была его сестра), она говорит, и наша мама тоже, чтобы я привез вас погостить. Она пишет – с субботы до понедельника и даже дольше, если это возможно, но я, разумеется, не смогу. Меня надолго не отпустят – слишком уж много тут бродит подозрительных личностей. Однако я полагаю, что заслужил пару дней отдыха, да и сэр Тимоти человек покладистый, так что вам лучше отпроситься прямо сейчас, а я подожду.
Лора оглянулась на открытую дверь; она буквально спиной чувствовала, что мисс Лэйн чутко слушает.
– Мне ж-жаль… – нерешительно промямлила она, но мысль о том, что кто-то пытается отклонить приглашение его родных, для Филипа была невозможна.
– Идите и отпроситесь, – приказал он; затем чуть мягче, но все же слишком, слишком громко повторил: – Идите и отпроситесь. У вас есть на это право. Все возят своих девушек знакомиться с семьей; а вы ведь моя девушка, не так ли, Лора?
Раздался шорох бумаг на кухонном столе, затем вновь воцарилась мертвая тишина, но Лора больше не думала о том, что ее подслушивают, она размышляла, что ей ответить.
– Вы ведь моя девушка, не так ли, Лора? – снова спросил Филип, и впервые с тех пор, как они познакомились, Лора уловила в его голосе легкий оттенок беспокойства. Сама она уже тряслась от ужаса, но когда пролепетала: «Вы же меня не спрашивали», голос ее звучал беспечно и, вероятно, кокетливо, потому что Филип взял ее дрожащую руку и, свысока улыбнувшись ей, великодушно сказал:
– Ну, я думал, вы поняли. Но не пугайтесь. Вы будете моей девушкой. Не так ли, Лора?
Эти слова недотягивали до признания в любви, но ответ Лоры тоже никуда не годился.
– Нет-нет, благодарю вас, Филип, – ответила она, и самая неромантичная любовная сцена в истории завершилась, ибо Филип, не промолвив больше ни слова, повернулся и ушел из конторы – и из Лориной жизни. Девушка никогда больше не встречалась и не разговаривала с ним. Однажды, несколько месяцев спустя, она заметила мелькнувшую вдали фигуру с ружьем на плече, шествовавшую по поляне парка, но если Филип когда-нибудь и ходил теми же дорогами, что Лора, он, должно быть, выбирал то время, когда ее, вероятнее всего, там не было.
Однако мисс Лэйн никуда не делась, и с ней нужно было объясниться. Лора ожидала, что получит по меньшей мере суровый выговор. Возможно даже, обо всем будет сообщено в письме ее матери. Но когда она вернулась на кухню, мисс Лэйн, старательно проводившая по линейке черту красными чернилами, даже не подняла взгляд.
– Кто это был? – непринужденно осведомилась она, закончив, и Лора, тоже стараясь придать голосу непринужденность, ответила:
– Новый егерь сэра Тимоти.
Мисс Лэйн ничего не ответила, но, сложив бумаги и убрав их в большой конверт из коричневой бумаги с печатным адресом: «Начальнику финансовой службы Главпочтамта, Лондон», пристально посмотрела на Лору и проговорила:
– Похоже, ты очень хорошо знаешь этого молодого человека.
– Да, – призналась Лора. – Я иногда встречала его, разнося почту.
И мисс Лэйн ответила:
– Хм! Я так и подумала.
И никаких упреков. Напротив, остаток вечера мисс Лэйн провела в лучшем расположении духа, чем обычно. Когда зажигали свечки, чтобы лечь спать, она задумчиво произнесла:
– Не знаю, зачем тебе уезжать отсюда. Мы с тобой прекрасно ладим, и, возможно, когда я уйду на покой, ты сможешь занять мое место в конторе.
В последующие годы Лора иногда мечтательно вспоминала тот вечер, когда ей предложили ясный выбор между двумя совершенно разными жизненными путями. Было бы здорово прожить свои дни в относительной беззаботности и безопасности, среди людей, которых знаешь и понимаешь. Наблюдать, как сменяют друг друга годы в окружении, которое она любила и к которому принадлежала по рождению. Но дано ли кому-нибудь из нас самостоятельно выбирать свой жизненный путь или судьба и внутренний демон толкают нас на уже предопределенную дорогу? Кто знает?
Имелся у Лоры выбор или нет, но ей суждено было прожить в Кэндлфорд-Грине всего несколько лет. И будь выбор за ней и останься она там навсегда, ее жизнь, возможно, не была бы столь счастливой и мирной, как она впоследствии грезила. Мама, чьи суждения обычно бывали здравыми, часто говорила Лоре:
– Ты не создана для приятной, легкой жизни. Ты слишком много думаешь! – И иногда снисходительно добавляла: – Но, полагаю, мы таковы, какими созданы.
XПеремены на селе
Подтверждением перемен, которые постепенно превращали некогда тихий и уединенный Кэндлфорд-Грин в пригород маленького провинциального городка, явились смерть мистер Кулздона и приезд нового священника. Мистер Делафилд был молод, лет тридцати с небольшим, и несколько склонен к преждевременной грузности; большое, розовое, гладко выбритое лицо придавало ему младенческий вид, и светлые, довольно длинные вьющиеся волосы только усиливали это впечатление. Чувство собственного достоинства его характеру присуще не было. Он выбегал из дома, чтобы отправить письмо или купить огурец на обед, в одной сорочке, но даже когда был полностью одет, единственным свидетельством его духовного звания являлся воротничок. Его обычной повседневной одеждой были поношенные фланелевые брюки и норфолкская куртка с поясом. Разумеется, темно-серые; более светлый оттенок показался бы чересчур революционным, так же как и более смелый, чем черно-белое в крапинку канотье, головной убор: мистер Делафилд носил его летом вместо круглой черной фетровой шляпы, принятой у других местных священнослужителей.
Он выглядел как неопрятный мальчишка-переросток. Мисс Лэйн однажды сказала, что ей очень хочется взять иголку с ниткой и перешить верхнюю пуговицу у него на брюках, чтобы он мог спрятать брюшко. Вероятно, новый священник тоже считал облик мисс Лэйн неудовлетворительным, ведь он явился сюда с городскими представлениями о деревне, согласно которым деревенская почтмейстерша должна была носить белый фартук и говорить на диалекте. Однако мистер Делафилд приехал с твердым намерением сохранять дружеские отношения со всеми своими прихожанами, и хотя Лора была уверена, что новому пастору не по душе насмешливые огоньки, загоравшиеся в глазах Доркас, когда он пытался заводить с нею нравоучительные беседы, ему всегда была присуща приятная непринужденность манер, и мисс Лэйн со временем признала его мальчишеское обаяние.
Вердикт остальных обитателей Кэндлфорд-Грина не был единодушным. Прежние установления менялись, но эти перемены еще не успели добраться до глубинки. Некоторые жаловались, что их раздражает панибратство мистера Делафилда со всеми подряд. Конечно, в церкви все люди братья, но за ее пределами священник должен «сохранять достоинство».
– Вспомните бедного старого мистера Кулздона! Уж кто-кто, а он был настоящим джентльменом!
Другим мистер Делафилд нравился, потому что «не был гордым и заносчивым», как некоторые всем известные священники. Большинство же не спешили выносить суждение. «Проживи с человеком лето и зиму, прежде чем говорить, что знаешь его», – гласила старинная деревенская пословица, которую нередко повторяли в те времена. Однако все прихожане сходились в одном: проповедником новый священник оказался прекрасным. У него был удивительно глубокий и звучный для его мальчишеской наружности голос, и он с выгодой использовал это преимущество за кафедрой.
Спесь среди недостатков мистера Делафилда, безусловно, не числилась. Он с очаровательной непринужденностью забирал тяжелую ношу у любой пожилой женщины, которую встречал на пути. Однажды Лора видела, как молодой пастор пересекал лужок с охапкой хвороста на плече, а в другой раз – как он помог кому-то дотащить до дома корзину с выстиранным бельем.
Выйдя с почты, мистер Делафилд перемахивал через ограждение лужка, чтобы загнать в «калитку» старую жестянку, которой мальчишки играли в крикет. Но так бывало вначале; вскоре крикет в Кэндлфорд-Грине был поставлен на должную основу: появились команда из одиннадцати юношей и вечерние тренировки для мальчиков. Летом по субботам мистер Делафилд и сам вступал в игру; вскоре был брошен вызов другим местным командам, и отныне приятную летнюю зелень лужайки оживляли белые фланелевые штаны тех игроков, у которых они имелись.
Вскоре священник организовал клуб для мальчиков, который зимними вечерами собирался в школьном классе. Шум, который производили ребята, по словам тех, кто обитал поблизости, делал жизнь совершенно невыносимой; однако родители мальчишек были довольны, что их отпрысков отвлекают от шалостей, не жалели об этом и люди, около домов которых раньше любили безобразничать зимой шумные ватаги. Помимо этого, регулярно проводившиеся церемонии конфирмации способствовали встречам актива Гильдии девочек, штаб-квартира которой разместилась в ныне заброшенной людской пастората. Президентом гильдии являлась миссис Делафилд, но поскольку у нее было двое детей и в ее доме, где раньше держали четверых слуг, теперь трудилась всего одна молодая служанка, проводить еженедельные собрания ей было некогда, и ничего не оставалось, как обращаться к помощи приходских дам. Сестры Пратт, которых священник и его жена в разговоре с девочками неукоснительно величали