Настя была девчонкой очень симпатичной: живая, веселая, ладная фигурка, шапка пепельных кудрей, яркая улыбка. Но до тех пор, пока она не начинала говорить. Тут впечатление резко менялось: грубый голос, резкий тон, речь обильно сдобрена ругательствами. С другими детьми она тоже часто бывала грубой – могла ударить, обозвать, силой отнять то, что ей понадобилась, и не проявляла никакого сожаления, даже если обиженный горько плакал. Но Елену вначале это не испугало: она и сама была в детстве не сахар.
Начав жить в семье, Настя пошла в обычную школу, в обычный класс – коррекционного рядом не было. Учеба давалась ей с большим трудом, но девочке так нравилась новая жизнь и особенно новая мама, что ради Елены она готова была горы свернуть. Новая мама очень переживала из-за учебы, ведь ей казалось, что самое важное – дать ребенку приличное образование. Настя героически грызла гранит науки, пытаясь выбраться из сплошных «двоек» хотя бы на «тройки», а изредка получала и «четверки». Мешал очень узкий кругозор, бедный словарный запас, девочка не понимала половины слов в учебниках, будь то упражнение по русскому языку или рассказ о Москве. Не понимая, пыталась зубрить, злилась, швыряла учебник, но кое-как все же продвигалась. Если Елена могла посидеть с девочкой за уроками, дело шло гораздо веселее – она терпеливо объясняла Насте незнакомые слова, подбадривала, хвалила. Учительница относилась с пониманием, терпеливо, но сдержанно, поблажек не делала. К счастью, благодаря природной жизнерадостности Настя не слишком расстраивалась из-за плохих оценок. Промучившись два часа над домашним заданием, она тут же стряхивала с себя все заботы и бежала гулять или болтала с Еленой на кухне, помогая ей готовить ужин.
Отношения с Виктором складывались труднее. Он был не против приемного ребенка, но и не очень хотел этого – у него самого были дети от первого брака и даже один внук, на приемную дочку он согласился, уступив уговорам Елены. В принципе его вполне устраивала жизнь вдвоем: Елена была хорошей хозяйкой, они много путешествовали, ездили к друзьям на дачу, вечерами смотрели фильмы. Теперь вечерами Елена была занята с Настей, к друзьям они не выбирались – Елене хотелось, чтобы девочка хоть немного пообвыкла, прежде чем выходить «в свет». Также удерживало от этого опасение, что ее ужасные манеры могут вызвать неприязнь. Виктор очень ценил порядок – когда они жили вдвоем, все вещи лежали на своих местах, в доме было чисто. Теперь повсюду валялись Настины заколки, фломастеры, а то и колготки. Например, Настя ела яблоко на диване, потом «на минутку» клала огрызок на журнальный столик и тут же забывала о нем, а Виктор, придя вечером с работы и направившись к любимому месту в гостиной, обнаруживал там свинарник. Он пытался девочку воспитывать, долго и подробно объясняя, что она сделала не так и как она должна себя вести. Настя, просто не понимая половину из того, что он говорит, кивала с виноватым видом, а после нотации лучезарно улыбалась. Виктор злился, говорил, что она «издевается», тогда Настя уже всерьез обижалась и огрызалась, порой довольно грубо. Но в присутствии Елены оба старались сдерживаться и просто поменьше общаться, все стычки происходили за ее спиной.
Прошло около двух лет. Настя сильно изменилась, выросла, стала более мягкой и контактной. Несмотря на напряженные отношения с Виктором, она отзывалась о нем хорошо и, казалось, вовсе не переживала из-за его скрытой неприязни – ей было вполне достаточно, что ее любит мама. Между тем к пятому классу ситуация в школе стала совсем тяжелой. Настя, которая еще как-то справлялась с учебой в начальной школе, при одной постоянной учительнице и небольшом количестве предметов, в пятом классе совсем растерялась. Кроме того, возросла сложность программы, а отставание у Насти было значительное, ее способности оставляли желать лучшего, она быстро достигла предела своих возможностей и явно перестала справляться с нагрузкой. И началось: она забывала записать задание, не успевала сделать уроки, начала халтурить, списывать, врать – то тетрадь дома забыла, то дневник потеряла, то болела. Раньше она ходила в школу, может, и не очень охотно, но без капризов, а теперь по утрам упрашивала маму оставить ее дома, потому что у нее болит горло, живот, кашель и т. д. Елену бесило ее вранье, сама человек щепетильно честный, она просто терялась, когда ребенок врал ей в лицо, причем даже не смущаясь от того, что обман очевиден. Она пыталась поговорить с девочкой, объясняла, что лучше горькая правда, что она не будет ее ругать за «двойки», только пусть Настя не врет. Та обещала, но по-прежнему в сложных ситуациях обманывала и не краснела. Дело осложнялось тем, что в классе дважды менялся классный руководитель, и Елена даже не успевала с ним толком познакомиться, поэтому информацию приходилось получать только из дневника и из Настиных малодостоверных рассказов.
Кроме учебы, все остальное было в порядке. Настя очень привязалась к маме, охотно помогала по дому, они весело проводили вместе время, завели кошку и души в ней не чаяли. Елена даже начала подумывать о втором ребенке, они с Настей это обсуждали, и девочка обещала помогать.
Гром грянул в середине третьей четверти – Елену вызвали в школу, и классная руководительница рассказала, что Настя принесла в школу журнал с неприличными фотографиями и показывала его на перемене другим детям. Это заметила завуч и разразился грандиозный скандал. Елене сообщили, что их вызывают на педсовет. Расстроенная, она пошла домой. Настя на вопросы о том, где та взяла журнал и зачем потащила его в школу, сначала бурчала, что «нашла», «а что такого», «я не показывала, они сами смотрели», потом плакала и обещала, что больше не будет. Елена наказала ее, отняв мобильник и выключив компьютер, а вечером рассказала обо всем Виктору.
Она хотела посоветоваться, получить от него поддержку. Сама-то она считала, что в школе слишком уж раздули эту историю. Ну, кто из подростков не интересуется запрещенными темами? Отняли бы журнал, и все, зачем еще что-то обсуждать? Девчонка и так в школу неохотно ходит, а тут предстоит разбирательство на педсовете. Однако Виктор ее точку зрения не разделял. К изумлению Елены, он разразился длинной эмоциональной речью о том, что давно замечал, какая Настя «испорченная», «с гнильцой», что это сказываются гены ее матери, что Елена совсем потеряла голову, смотрит этой «соплячке» в рот, а та и рада этим пользоваться, что она совсем не дорожит семьей, раз такие фокусы себе позволяет, неблагодарная и т. д. В общем, они поссорились, как не ссорились еще ни разу за всю совместную жизнь.
Проплакав полночи, с тяжелым сердцем Елена отправилась в школу. Что говорилось на педсовете, она не очень-то запомнила, врезались в память многократно повторенные фразы про «порочные наклонности», «у нас школа для нормальных детей», «испытательный срок». Домой они шли молча, у Елены не было сил вести воспитательные беседы, тем более она находилась под впечатлением от ссоры с Виктором, в ходе которой открылось его настоящее отношение к девочке. А Настя, для приличия немного погрустив, весело скакала по дорожке, потом попросила купить мороженое. В этот момент Елена впервые поймала себя на чувстве сильной неприязни к приемной дочке – ведь из-за нее пошатнулся такой прочный союз с мужем, из-за нее она, взрослая женщина, должна была краснеть и выслушивать проповеди о нравственности на педсовете, а Настя прыгает беззаботно и думает только об удовольствиях!
Через какое-то время отношения между Еленой и Виктором более-менее наладились, они снова могли разговаривать спокойно, но напряжение осталось. А Настя, казалось, ничего этого не чувствовала. Была по-прежнему жизнерадостна, ласкова, много болтала о своих девчачьих делах, радовалась новым заколочкам, возилась с кошкой. Как и прежде, любила приласкаться к Елене, с Виктором держалась вежливо, слушалась, хотя свои вещи, конечно, все равно раскидывала.
В школе все шло по-прежнему, равномерно плохо. У Елены был завал на работе, делать с Настей уроки не было ни сил, ни времени, только открывала, пересиливая себя, дневник, полный двоек и замечаний: «Примите меры! Проверяйте готовность ребенка к уроку! Научите ребенка вежливо разговаривать с окружающими! Объясните ребенку правила поведения на уроке!». Елена понятия не имела, какие она должна «принимать меры». Да и желания никакого не было опять услышать Настино: «А я что? Я ничего». Классная руководительница стала регулярно звонить домой и рассказывать о Настиных школьных делах, акцентируя внимание на сложностях: Настя невнимательна на уроках, постоянно болтает, не участвует в жизни класса, нагрубила учителю, сбежала с дежурства. Иногда она переходила на «доверительный» тон и рассказывала, что Настя слишком интересуется мальчиками, кокетничает, что ее поведение «вызывает опасение за ее будущее, вы же знаете, как это бывает у таких девочек». «Каких – таких?» – спросила Елена. «Ну, с определенными наклонностями». Елена не выдержала: «Да какие наклонности? Ей 11 лет!» – «А вы хотите дождаться пятнадцати, когда она по рукам пойдет?». Елена кое-как закончила разговор и с тоской подумала: за что ей все это? Ведь им так хорошо было с Настей, жизнь вошла в нормальную колею, они стали родными людьми. А теперь все летит в тар-тарары, и что делать, непонятно. Она брала ребенка, чтобы любить его, чтобы радоваться ему, а получила одни унижения и проблемы.
На день рождения Виктора в гости пришли его сын и старшая дочь с мужем и ребенком. Из общего разговора Елена поняла, что Виктор жаловался дочери на Настю. Ведь за столом, как только Настя выходила из комнаты, та то и дело отпускала замечания о том, что Елена «себя не бережет», «в вашем возрасте ребенок – это так трудно, тем более не знаешь, какой будет результат», «тут со своим-то не знаешь, как сладить, а если чужой» и т. п. Обострять ситуацию не хотелось, поэтому Елена старалась перевести разговор на Виктора, его дела, но и он продолжал ту же тему: «Да какая тут жизнь, жена обо мне совсем забыла, не ходим вместе никуда». При этом Виктор с живым интересом расспрашивал дочь, зятя и сына об их делах, явно был в курсе всех обстоятельств, смеялся, шутил. Елена с болью подумала, что о Насте он не знает и половины того, что знает о своих детях, давно живущих отдельно. Засиделись допоздна, малыш заснул, поэтому вызвали такси.