В Центральной музыкальной школе были сосредоточены лучшие педагогические силы Московской консерватории: там преподавали такие музыканты, как К. Н. Игумнов, Г. Г. Нейгауз, Л. М. Цейтлин, Б. О. Сибор, С. М. Козолупов, А. И. и М. И. Ямпольские и многие другие. Александр Борисович Гольденвейзер был душой этой школы. Сколько энергии, времени, сил и любви отдал он ей! В его классе все дышало музыкой, а состав учеников представлял собою большую дружную семью.
Все мы — и студенты, и ученики ЦМШ — занимались в классе № 42 на четвертом этаже учебного корпуса консерватории. На каждом занятии присутствовали все учащиеся; для младших учеников было большим испытанием то, что приходилось играть в присутствии всех учащихся; мы волновались, точно на эстраде. Однако как много ценного мы получали, слушая игру наших товарищей и указания профессора, не говоря уже о том, сколько мы слышали разных произведений, и классических — русских и западных, и новых.
С каждым учеником Александр Борисович занимался по-разному. Он знал, кому надо много и подробно рассказывать, а от кого можно требовать большей самостоятельности. Он старался развивать у нас музыкальную память и прививать вкус к обширному знанию музыкальной литературы. Мы много играли в классе в четыре руки. Сейчас слушание радио и пластинок почти вытеснило эту активную форму ознакомления с музыкальными произведениями, но мне кажется, что одно не может заменить другое.
Александр Борисович любил часто выпускать учеников на эстраду; мы играли в открытых концертах, даже еще учась в школе; наш учитель считал такую «пробу сил» необходимой для каждого. Программы концертов нашего класса всегда привлекали внимание разнообразием произведений. Из русских авторов Александр Борисович особенно любил Скрябина, Рахманинова, Метнера, которые были его товарищами еще в консерваторские годы. Целая эпоха вставала за этими авторами и их произведениями. Когда я впервые стала работать над пьесами Скрябина под руководством Александра Борисовича, я поняла все своеобразие музыки этого композитора. В 1945 году Московская филармония отметила тридцатилетие кончины Скрябина, организовав конкурс на лучшее исполнение его сочинений. Будучи еще студенткой, я приняла участие в этом конкурсе, подготовив с моим учителем Десятую сонату.
Характерным было для Гольденвейзера-педагога то, что он, стремясь к развитию индивидуальности учащегося, не навязывал ни технических приемов, ни интерпретации, но тщательно следил за естественностью и глубиной исполнения. Поэтому можно утверждать, что в его классе не было двух похожих друг на друга исполнителей. В 1947 году Арнольд Каплан и я участвовали в конкурсе пианистов на Первом Всемирном фестивале молодежи и студентов в Праге. Каплан разделил первую премию с чешским пианистом, а я получила вторую. Помню, как были поражены члены жюри тем, что мы — ученики одного педагога, — так по-разному мы играли. Тем не менее в исполнении каждого из учеников Александра Борисовича ощущалось влияние его незаурядной личности.
Наш учитель всячески поощрял своих учеников к сочинительству; не случайно в его классе обучалось много композиторов, среди которых можно назвать С. Фейнберга, В. Нечаева, С. Евсеева, Д. Кабалевского, В. Фере, Д. Благого, В. Рубина и других. Так и я после войны студенткой второго курса консерватории стала учиться еще и на композиторском отделении у Виссариона Яковлевича Шебалина, а затем у Евгения Кирилловича Голубева.
Все мы постоянно пользовались изданиями произведений музыкальной классики в редакции Гольденвейзера. Александр Борисович много работал над редактированием сочинений Баха, Скарлатти, Моцарта, Бетховена, Шумана, Чайковского, концертов Листа. Работал он тщательно и кропотливо. Однажды, готовя к изданию очередной том сонат Бетховена, он признался, что теперь пересматривает многое из того, что делал в более ранние годы, от многого отказывается. Он не боялся говорить об этом, так как был наделен творческим умом, у него не было застывших догм и законов; большая жизнь и огромный опыт подсказывали ему новые, более правильные решения.
Сфера интересов Александра Борисовича была чрезвычайно обширна. Он умел найти время для посещения всех интересных концертов, спектаклей, выставок. Иногда он собирал компанию и отправлялся с нами в цирк. Он восхищался мужеством, точностью движений цирковых артистов, говорил, что пианистам есть чему у них поучиться, имея в виду мастерское владение своим телом.
До последних дней жизни Александр Борисович продолжал активно работать. Еще за два дня до кончины он участвовал в работе жюри, которое отбирало молодых пианистов для участия во Втором международном конкурсе имени П. И. Чайковского.
Александр Борисович Гольденвейзер — один из тех могикан, которыми мы по праву гордимся. Вся его жизнь и деятельность связана с историей русской и советской музыкальной культуры, с замечательной московской пианистической школой. Для многих поколений музыкантов он олицетворял живую связь лучших традиций прошлого с нашим временем. Общаясь с ним, молодежь впитывала в себя подлинную культуру и богатейший опыт этого замечательного музыканта. Я не преувеличу, если скажу, что нет такого уголка в Советском Союзе, где бы не трудились питомцы Александра Борисовича.
Я благодарна своему дорогому учителю прежде всего за то, что он научил меня не только играть на фортепиано, но выработал мои музыкальные и эстетические вкусы, а главное, научил меня самоотверженно, не щадя сил трудиться, ибо только в неустанном труде залог постоянного продвижения вперед, а Александр Борисович учил нас тому, что в искусстве нельзя стоять на месте. И еще он часто говорил: «Любить искусство надо больше, чем самого себя». Это очень важно, и об этом надо помнить не только начинающим музыкантам.
Концертируя в городах Советского Союза, а также за его пределами, я много рассказываю о своем учителе. Имя его неразрывно связано с Московской консерваторией, где он преподавал свыше пятидесяти пяти лет. Мы часто от него слышали: «Я очень люблю Московскую консерваторию, очень ею дорожу и считаю, что она в своем роде — единственная в мире».
Э. Эксанишвили. ВОСПИТАТЕЛЬ БЛЕСТЯЩЕЙ ПЛЕЯДЫ
С конца ноября 1941 по 31 августа 1942 года Александр Борисович Гольденвейзер был в Тбилиси вместе с группой эвакуированных из Москвы деятелей культуры — музыкантов, а также артистов Художественного театра. Это тяжелое время было периодом особенно интенсивной его деятельности. Он выступал с концертами, делился воспоминаниями о своем общении со Львом Николаевичем Толстым, сочинял одноактную оперу «Пир во время чумы» на текст Пушкина, работал над комментированной редакцией всех фортепианных сонат Бетховена и, конечно же, продолжал общаться с учащейся молодежью, давая консультации студентам и аспирантам консерватории и ученикам Тбилисской центральной музыкальной школы. В это время завязались обширные музыкально-профессиональные и дружеские связи, в том числе с семьями музыкантов — Багратиони, Вирсаладзе, Куфтиных и многими, многими другими. Мария Константиновна Камоева, учившаяся в свое время у Григория Романовича Гинзбурга в Московской консерватории (ныне она — профессор класса камерного пения в Тбилисской консерватории), предоставила Александру Борисовичу и его сестре Татьяне Борисовне на время эвакуации свою квартиру. Приезжая впоследствии в Тбилиси на госэкзамены или с концертами, Александр Борисович встречался с друзьями, интересовался событиями культурной жизни Грузии, посещал музеи, обязательно ездил на гору Давид на могилу Грибоедова. Он искренно полюбил Грузию. Может быть, некоторую роль в этом сыграло то, что он родился и первые восемь лет жизни провел на юге России, в Кишиневе, и любовь к южной природе, к яркому солнцу сохранилась в нем на всю жизнь. Когда он в течение многих часов сидел на государственных экзаменах в Тбилисской консерватории (начиная с 1944 года он почти ежегодно возглавлял Государственную экзаменационную комиссию — в последний раз это было весной 1958 года), коренные тбилисцы изнывали от жары и выражали беспокойство по поводу того, как ее переносит Александр Борисович; он же пожимал плечами и говорил, что прекрасно себя чувствует и что жара ему нисколько не мешает.
Александр Борисович был очень чуток к народной грузинской музыке; он глубоко чувствовал и восхищался фольклором, грузинскими танцами. Когда в Москве проходили концерты грузинской музыки, он непременно посещал их и неоднократно писал на них доброжелательные рецензии.
Занимаясь с нами, наш учитель не ограничивался чисто профессиональными указаниями. Он всегда внушал нам, что настоящим музыкантом, подлинным художником может быть лишь человек разносторонне образованный, стоящий на высокой ступени современной ему культуры; всей своей жизнью он давал пример именно такого музыканта — с живыми, многообразными интересами, жадно впитывающего все новое и значительное в окружающей действительности. Он часто говорил о том, что музыка — одно из могущественнейших средств воздействия, объединяющее людей; что музыкальное воспитание должно пронизывать обучение в школе и в семье. По мнению Александра Борисовича, детей, совсем лишенных каких-либо музыкальных задатков, не бывает. Исходя из этой предпосылки, в нашу Экспериментальную школу, организованную в 1973 году при Министерстве просвещения ГССР, дети принимаются без специального отбора. Большинству учащихся удается развить музыкальный слух, они научаются петь, импровизировать.
Ученики Александра Борисовича навсегда оставались близкими ему людьми. Мы, тбилисцы, это всегда чувствовали.
В каждый свой приезд в Тбилиси он интересовался моей работой, слушал моих студентов, давал ценные советы. Как-то я попыталась попросить извинения за причиняемое беспокойство, на что он просто ответил: «А как же иначе, ведь они мои „внуки“». Когда у меня возникали какие-либо проблемы или затруднения, я всегда советовалась с Александром Борисовичем, и даже теперь, после его смерти, продолжаю мысленно многим «делиться» с ним. У меня возникло желание ежегодно посещать со своими студентами Музей-квартиру А. Б. Гольденвейзера в Москве и знакомить слушателей «музыкальных четвергов», которые там регулярно проводятся, с новыми сочинениями грузинских композиторов, а также с результатами нашей работы над произведениями музыкальной классики. Во время этих концертов всегда кажется, что Александр Борисович незримо присутствует на концерте, что он вот-вот выйдет из соседней комнаты, послушает нас и с обычной своей доброжелательной требовательностью укажет на н