Я сделал паузу, но Паркер молчала, и я продолжил:
– Второе. Лена Фаулер, до того как умереть, а также до того, как убить Мартина Лау, чья смерть, кстати, весьма огорчит «Ричу энтерпрайзис», оставила внушительную стопку документов, адресованных мне и агенту Ванн. Все эти документы о вас, Амели. Лена видела все ваши метания и понимала, как сильно рискует из-за вас. Она решила отплатить вам тем же.
– Я вам не верю, – сказала Паркер. – Но даже если бы верила, это уже не важно.
– Я знал, что вы не поверите, поэтому оставил кое-что про запас. Пока я добирался сюда, моя напарница беседовала с вашим отцом и посвятила его во все ваши дела. Оказывается, вы не были с ним вполне откровенны и не сообщили о том, какой дополнительный бонус предлагали будущим инвесторам «МобилОн». По сути, вы вообще держали членов своей семьи в полном неведении относительно того, чем занимались. В результате вы превратили «Лабрам» в объект очень пристального внимания государства и полностью разрушили репутацию компании в глазах ее инвесторов и Североамериканской хилкетной лиги, которую она считала своим главным стратегическим партнером. Амели, ваш отец очень зол. А ведь вы летите на его самолете.
В глазах Паркер мелькнул испуг.
– Что это значит? – спросила она.
– Это значит, что вы летите не в Сараево. Примерно через полчаса вы приземлитесь в аэропорту Венеции. Там вас встретят несколько милых американцев, вы будете арестованы и, после того как самолет дозаправится и экипаж немного отдохнет, отправлены обратно в Вашингтон. Ваш отец отказался от вас, Амели.
– Он не мог! – сказала она.
– И тем не менее это правда, – заверил я. – Кроме того, он приписывает вам самые наглые из схем по отмывке денег, проводимых «Лабрам». Как и финансирование протестующих с антихаденскими лозунгами, которые отрабатывали свой хлеб перед каждой игрой. Очевидно, «Лабрам» платил им через какие-нибудь фиктивные общественные организации. Попытка выпихнуть хаденов из хилкеты, чтобы быстрее открыть рынок для нехаденов, не такая плохая идея. И теперь это тоже на вас.
– Все это полная чушь! – возмутилась Паркер.
– Не стану отрицать, – вставая, заметил я. – Но кроме меня, есть и другие, кто не будет так великодушен. Знаете, Амели, у вас такая красивая библиотека. И такой красивый дом. На вашем месте я бы потратил оставшиеся несколько часов на то, чтобы насладиться всем этим как можно полнее.
– Благодарю за совет, – холодно ответила она.
– Не за что, – сказал я и пошел к двери, но, прежде чем выйти, остановился. – Ах да, Амели.
– Что?
– Спасибо, что предложили работу. Я вынужден отказаться.
Эпилог
Лицо Дуэйна Чэпмена высветилось на гигантском табло, и все болельщики «Бостон бэйз», пришедшие в ту пятницу на первый матч сезона, издали дружный радостный возглас. С поля им помахала Ким Силва, заявленная в списке травмированных игроков. Ликующие крики стали еще громче, потому что Силва была звездным игроком «Бэйз» и потому что теперь каждый фанат хилкеты на планете знал эту несчастную историю любви.
Мы с Ванн наблюдали за всем этим из ВИП-ложи владельцев команды. Так «Бэйз» решили отблагодарить нас за расследование убийств Дуэйна и Марлы Чэпмен.
– Красиво почтили память, – заметил я, показывая на поле.
– Нормально, – сказала Ванн.
Я взглянул на нее:
– Звучит не слишком убедительно.
– Думаете, я сюда за этим пришла? – Она кивнула на поле.
Дверь в ложу открылась, вошли Боб Крайсберг и Оливер Медина. Заметив нас, Крайсберг тут же устремился в нашу сторону, по очереди протянул нам руку и стал рассыпаться в благодарностях за наши усилия. А когда упомянул Дуэйна Чэпмена, то даже прослезился. Мы вежливо слушали и выражали свои соболезнования. После еще нескольких минут благодарностей и нашего мягкого отказа от сезонных абонементов Крайсберг попрощался с нами и пошел здороваться с моими родителями.
– Что это было? – едва слышно прошептала мне Ванн.
– Все в порядке, – заверил я. – С вами ничего не случилось. Вы просто сделали очень счастливым пожилого человека, вот и все.
– Напомните мне больше такого не повторять, – сказала она.
К нам подошел Оливер Медина.
– Агент Ванн, – приветственно кивнул он. – Агент Шейн, – еще один кивок, но на мне адвокат решил задержать свое внимание. – Мне очень жаль, что ваш отец передумал вкладываться в нашу вашингтонскую команду, – сказал он.
– Мне кажется, у него есть сомнения в долгосрочной стабильности лиги, – ответил я.
– На этот счет он ошибается, но я могу его понять, учитывая сложившиеся обстоятельства. В любом случае благодарю вас за все, что вы сделали для лиги. Вас обоих. Неделя была просто адская.
– Это точно, – подтвердил я.
– Она еще не закончилась, – добавила Ванн.
– В самом деле? – с любопытством взглянул на нее Медина.
– Один вопрос так и остается невыясненным, – сказала Ванн. – Смерть Алекса Кауфмана.
Медина поджал губы:
– Что ж, полагаю, он работал в паре с Амели Паркер. Она собиралась влиять на исход матчей, он продвигал соглашение «Лабрам» об эксклюзивной поставке добавок и «колыбелей», чтобы помочь ей. Это соглашение мы уже расторгли.
– Разумеется – чтобы спасти лицо, – заметила Ванн.
– Как я понимаю, это Паркер послала своего интегратора убить Кауфмана, а потом изобразить все так, будто он повесился, – сказал Медина. – Вы говорили, интегратор была в номере перед его смертью. Она прошла армейскую подготовку. А Паркер хотела убрать Кауфмана.
– Все верно, – кивнула Ванн, – за исключением вашего первого утверждения.
– Лена Фаулер пришла в номер Кауфмана не затем, чтобы его убить. Она была его любовницей, – пояснил я. – Они познакомились, когда Фаулер была интегрирована с Паркер, но потом у них начался роман уже без посторонних. На время вашингтонской игры он снял для нее смежный номер. И она его не убивала. Кауфман повесился, и она обнаружила его через несколько минут после этого.
– И откуда, позвольте спросить, вам это известно?
Ванн кивнула мне, и я передал Медине лист бумаги, который принес с собой, со словами:
– Разумеется, копия.
Медина нахмурился и взглянул на листок.
– Это предсмертная записка, адресованная Фаулер, – сказала Ванн. – Я хочу, чтобы вы обратили внимание на первое предложение. «Медина говорит, что все это ляжет на меня».
– Вы думаете, это может как-то впутать меня в делишки Алекса и Амели? – недовольно спросил он.
– Я думаю, что, когда Кауфман увидел, как Чэпмен упал замертво, он уже понял, что происходит, – сказала Ванн. – Препарат, который должен был замедлить Силву, вместо этого убил кого-то другого. Я думаю, что он запаниковал и приказал изъять запись. А потом понял, что тем самым только усугубил ситуацию, и позвонил вам.
– Из чего следует, что вы были в курсе, – добавил я. – Либо вы уже знали о делах Паркер и Кауфмана, потому что помогали им, либо узнали потом.
– В любом случае, – подключилась Ванн, – вы не предприняли ничего, пока умирали люди. В том числе агент ФБР.
– А если вы знали, чем занимаются Паркер и Кауфман, то, вероятно, знали и о том, что Кешия Санборн все это время снабжала Паркер информацией, – продолжил я. – Как и о том, что она подталкивала Альтона Ортица к признанию, чтобы тем самым отвлечь наше внимание от Паркер.
– И от лиги, – добавила Ванн.
Медина выслушал нас и вернул мне листок.
– А почему Фаулер забрала записку из номера? – спросил он.
– Потому что записка была адресована лично ей, – ответил я, – и написана для нее.
Медина едва заметно пожал плечами:
– Если бы Фаулер не взяла записку или вообще не заходила туда, вам бы не пришлось так долго ломать голову над причиной его смерти. Почему, по-вашему, она не осталась в номере, увидев, что произошло? Почему не вызвала полицию?
– Я не знаю, – признался я.
– А теперь мы никогда этого не узнаем, потому что они оба мертвы.
– Вы должны рассказать нам, о чем вы говорили с Кауфманом перед тем, как он повесился, – сказала Ванн.
– Само собой, я не стану этого делать, – ответил Медина. – Один из заместителей комиссара лиги обсуждал с главным юристом лиги некий внутренний вопрос. Причем, спешу заметить, вопрос, не до конца разрешенный. Даже если не брать во внимание очевидную в данном случае привилегию на сохранение адвокатской тайны, я посчитал бы крайне легкомысленным для себя обнародовать предмет нашей постоянной заботы.
– По словам Кауфмана, вы сказали, что все это ляжет на него, – напомнила Ванн.
– «Все это» – понятие весьма туманное, агент Ванн, – заметил Медина.
– Вы можете конкретизировать его для нас.
– Агент Ванн, мне казалось, я уже объяснил, что такое привилегия на сохранение адвокатской тайны, – улыбнулся Медина. – Это может прозвучать странно, но я благодарен вам за вашу враждебность по отношению ко мне. Это значит, вы хотите сделать что-то хорошее для Алекса. Думаю, он бы это оценил. А еще он бы посоветовал вам не тратить свое время и не выдумывать несуществующие теории заговора на ровном месте. Но все равно бы поблагодарил.
– Если мы обнаружим, что вы хоть как-то замешаны в дела Паркер, ваша адвокатская привилегия полетит псу под хвост, – предупредила Ванн.
– Тогда мне лучше надеяться, что вы ничего не обнаружите, – добродушно ответил Медина. – А если вдруг обнаружите, то навесить на меня уж точно не сможете. Мое почтение, агенты, – кивнул он и направился к Крайсбергу.
– Самодовольный мерзавец, – сказала мне Ванн.
– Вы верите ему? – спросил я. – Верите в то, то он не знал?
– Он не сказал, что не знал. Он просто вежливо дал понять, что ничего не расскажет.
– То есть, вы думаете, он знал?
– Если бы не знал, это бы означало, что он не на своем месте. А он очень даже на своем.
Я посмотрел на поле, где уже началась первая половина матча.
– Папа говорит, что лигу очень скоро ждет финансовый крах. Что иностранные команды ей нужны, чтобы продержаться на плаву, пока в хилкету не придут нехадены, тогда ситуация стабилизируется. Лига не могла не знать, что компании, которые «Лабрам» создавал под иностранные команды, были прикрытием для отмывания денег.