– С вами все нормально? – глядя на голову моего трила, спросила Штерн.
– Скажем так, залог за этого трила мне уже точно не вернут, – заметил я и пошел обратно в квартиру.
На полу лежал оброненный трилом конверт.
Я поднял его. Это был простой белый конверт, на котором скорее детским, чем взрослым почерком, очень крупными буквами было написано: «Бабушке и Джейн». Конверт был заклеен. После секундного сомнения я вскрыл его. Внутри лежала карта памяти.
– Алло, – сказал я.
Пискнул сигнал вызова, и в поле моего зрения всплыло лицо Клаха Редхауса.
– Агент Шейн слушает, – добавил я.
– Крис, э-э, это офицер Редхаус, – неуверенно выговорил Редхаус.
– Знаю.
– Насчет того дела, что вы расследуете.
– Да, – ответил я.
– В общем, тут есть люди, которые хотят с вами поговорить о нем.
– Полагаю, важные люди?
– Правильно полагаете.
– И они наверняка сейчас рядом с вами в вашем офисе.
– Вообще-то, да. А как вы догадались?
– В основном по нервному заиканию.
На другом конце линии раздался смешок.
– Поймали. Ладно, так или иначе, эти люди очень надеются с вами сегодня потолковать.
Я присмотрелся к карте памяти и сказал:
– Думаю, это можно устроить. У вас там есть люди, с которыми я тоже хотел бы потолковать.
Глава 16
– Только не говорите, что вы не записали вашу драку, – сказала Ванн, когда я вернулся в офис.
– Со мной все хорошо. Спасибо, что спросили, – как ни в чем не бывало сообщил я, подходя к ее столу.
– Я не спросила, потому что это бессмысленный вопрос. Вы же в триле. Самое худшее, что с вами могло случиться, – это пара вмятин.
– Это не самое худшее.
Мои последние минуты в Лос-Анджелесе прошли в общении с крайне раздраженным менеджером пасаденской «Эйвис», когда я передавал ему информацию по своей страховке, чтобы они могли разобраться с арендованным трилом, который я вернул с трещинами и вмятинами.
– Но вы ведь выжили, – указала Ванн.
– Чего нельзя сказать о втором триле, – признал я.
– Уже известно, кто в нем был?
– Нет. Бригада криминалистов из Лос-Анджелеса сейчас как раз это выясняет. Но когда я осматривал его, то не нашел ничего ни об изготовителе, ни о самой модели.
– Странно, – резюмировала Ванн.
– Еще как странно. По закону каждый рыночный трил должен быть промаркирован, а также снабжен идентификационным номером транспортного средства. – Я поднял руку, чтобы показать номер своего трила, выгравированный чуть ниже подмышки. – У него ничего такого нет.
– Предположения?
– Первое – это опытный экземпляр, еще не выпущенный на рынок. Второе – это рыночная модель, которую изменили уже после продажи, содрали на ней все номера и бирку изготовителя. И третье – это ниндзя.
– Ниндзя-трил, – хмыкнула Ванн. – Смешно.
– Когда он пытался проломить мне голову кастрюлей, мне было не до смеха, – заметил я. – Лос-анджелесская бригада обещала сообщить, если они найдут что-нибудь интересное. Я попросил уделить особое внимание процессору и памяти. На меня посмотрели как на придурка.
– Шейн, никто не любит, когда им указывают, как делать их работу.
– Должен признаться, лос-анджелесское управление меня не слишком впечатлило, – сказал я. – Наверное, я просто расстроился, когда они попытались поместить меня в трила на инвалидном кресле.
В памяти всплыл звонок от агента Ибаньес, когда она весьма раздраженным тоном сообщила мне, что прождала моего возвращения десять минут перед отключенным трилом, прежде чем поняла, что я просто исчез. Она успокоилась только после того, как я убедил ее, что пока я добрался бы до «Бредбери-парк» в инвалидном кресле, наш загадочный трил давно бы ушел из квартиры вместе с важными уликами.
Хм, улики… а ведь за мной должок.
– Мне надо сегодня вернуться в Аризону, – сообщил я.
– Какой внезапный поворот в разговоре, – сказала Ванн.
– И совсем не внезапный. Джонни Сани оставил карту памяти для бабушки и сестры. Именно за ней туда приходил ниндзя-трил. На карте точно что-то есть, но вход защищен паролем.
– Какой бы пароль ни придумал Джонни Сани, разгадать его будет несложно.
– Может, и так, но лучше сначала спросить у родных. Ведь запись совершенно точно предназначалась им. Я сделал копию. Покажу ее им и посмотрю, знают ли они, что с ней делать.
– Спросите еще, знают ли они, почему Джонни жил под вымышленным именем.
– Спрошу, но вряд ли они в курсе. – Я чуть помолчал. – Все-таки очень странно, что у этого Оливера Грина, кажется, вообще не было никаких документов.
– Что вы имеете в виду? – спросила Ванн.
– Одна дама на почте рассказала мне, что Сани спрашивал об аренде абонентского ящика, но когда узнал, что для этого понадобятся два экземпляра удостоверения личности, вопросы задавать сразу перестал. Квартиру тоже снимал не он, а «Филамент диджитал». Значит, для найма жилья документа ему также не потребовалось.
– Что еще за «Филамент диджитал»?
– Изготовитель компонентов для нейронных сетей, – пояснил я. – Китайская компания. Я звонил им, но никто не ответил. Там сейчас глубокая ночь.
– У них нет офиса в Штатах? – спросила Ванн.
– Насколько я понимаю, та квартира и была их штатовским офисом. Я попросил наших лос-анджелесских коллег разобраться и с этим тоже.
– Должно быть, наши лос-анджелесские коллеги теперь вас просто обожают, – съязвила Ванн.
– Да, едва ли я их кумир, – согласился я. – А вы чем занимались?
– Очистила от хаденов еще несколько столичных предвариловок, – ответила Ванн. – Большинство предпочло вариант «убраться к чертям собачьим из Вашингтона», но нашлась и парочка упертых, кто отказался, и парочка таких, кого действительно стоило задержать. Теперь все они гости федерального правительства на ближайшие несколько дней. Займемся ими после марша. Полицейские сообщили мне, что обстановка понемногу накаляется. Да, кстати, я тряхнула ту интеграторшу.
– Которую? – спросил я. – Бренду Риз?
– Ага, ее самую. Позвонила ей, представилась и попросила о встрече, чтобы задать несколько вопросов. Она спросила, в чем дело, я ответила, что речь пойдет о взрыве на «Лаудон фарма». Тогда она спросила, почему я хочу поговорить об этом именно с ней, и я сослалась на некую анонимную наводку.
– Но у нас не было никакой анонимной наводки на ее счет, – напомнил я.
– Не было, но, когда я это сказала, она занервничала, чем очень меня заинтриговала.
– Любой занервничает, когда ему говоришь, что пришел по анонимной наводке, а дело касается теракта.
– Важно то, как именно нервничают, – заметила Ванн. – Риз сразу затихла, а потом попросила о встрече сегодня вечером.
– Мы приведем ее сюда? – спросил я.
– Я дала ей адрес одной моей любимой кофейни в Джорджтауне, – ответила Ванн. – Обстановка там посвободнее, она расслабится и будет более разговорчивой.
– То есть сначала вы доводите ее до паранойи, а потом хотите, чтобы она чувствовала себя уютно. Едва ли я вам нужен, чтобы вместе с вами разыграть перед ней пьесу о «хорошем и плохом полицейских». Вы вполне способны сыграть обе эти роли сами.
– Как раз это ваша подружка Тринх и называет небрежностью, – сказала Ванн.
– Не уверен, что она ошибается, – заметил я.
– Если это срабатывает, то ошибается.
– Опасная философия.
Ванн пожала плечами.
В моем поле зрения выскочило сообщение о звонке. Звонил Тони.
– Когда я брался за эту халтуру, ты не сказал, что я буду работать в настоящем морге с настоящим мозгом, – пожаловался он после обмена приветствиями.
– Мне пришлось быть осмотрительным. Извини.
– Ладно, проехали. Просто я никогда раньше не видел настоящий мозг. Пришлось прикрутить чувство обоняния до нуля.
– Ты что-нибудь нашел? – спросил я.
– Много чего. Наверное, мне стоит поговорить с тобой об этом. И с твоей напарницей тоже.
– Так давай встретимся.
– Только не в морге. Думаю, мне надо убраться подальше от всего этого мяса.
– Вот первая находка, – объявил Тони и вывел изображение мозга Джонни Сани; мозг был еще в черепе и проглядывал сквозь поблескивающую паутину нейронной сети.
Мы все стояли в визуализационной аппаратной: я, Ванн, Тони и Рамон Диас, которого, казалось, забавляло, что Тони занял его место за пультом.
– Это мозг, – сказала Ванн. – И что?
– Вы не на мозг смотрите, а на сеть, – посоветовал Тони.
– Хорошо, – согласилась Ванн. – А с ней что?
– Она совершенно уникальна! – заверил Тони.
– Я думал, любая нейронная сеть уникальна, – вклинился я. – Их ведь подгоняют под тот мозг, куда устанавливают.
– Верно, но перед установкой все модели идентичны! – воскликнул Тони и указал на мою голову. – «Рэйтеон» в твоей голове точно такой же, как любой другой экземпляр этой модели. Только когда сеть попадает в голову, ее завитки и рецепторы располагаются уникальным образом в каждом конкретном мозге. Но первоначальное железо и программное обеспечение у всех одни и те же.
Ванн показала на сеть на экране:
– И вы хотите сказать, что эта сеть не похожа ни на одну современную рыночную модель?
– Более того – она не похожа ни на одну когда-либо созданную, – заявил Тони. – Все нейронные сети должны быть представлены на утверждение в Управление по контролю качества пищевых продуктов и медикаментов либо в аналогичные органы в других странах. Все заявленные проекты собираются в одной базе данных для разных агентств и для людей вроде меня, которые пользуются ею как справочником. Этой сети в базе нет!
– Значит, это опытный образец, – заключила Ванн.
– Опытные образцы не помещают людям в мозг, – возразил Тони. – На то они и опытные: если что-то пойдет не так, они могут вас попросту прикончить. Прежде чем пройти утверждение, модели тщательнейшим образом испытывают на компьютерном стенде, на животных или на специально выращенной мозговой ткани. Если она установлена кому-то в мозг, значит это окончательный вариант проек