та. – Он показал на сеть. – Перед вами окончательный вариант. Но его нет в базе данных.
– А мы можем посмотреть на нее уже без плоти и крови? – спросил я.
Тони кивнул, голова Сани исчезла с экрана, осталось только схематическое изображение сети.
– У меня не хватило времени как следует смоделировать, – пояснил Тони.
– Думаю, сойдет и так. Для меня она ведь все равно похожа на спагетти, – вспомнил я его же слова.
– Тогда почему ты захотел посмотреть на нее?
– Чтобы не любоваться на чей-то вскрытый череп.
– Ясно, – сказал Тони. – Прости.
– Вы сказали, что раньше не видели ничего подобного, – прервала нашу беседу Ванн.
– Да, верно, – подтвердил Тони.
– Тогда, возможно, она напоминает вам какую-то другую модель? – спросила Ванн. – У всех производителей автомобилей, которых я знаю, есть свой «фирменный стиль». То же самое ведь можно отнести и к нейронным сетям?
– Я думал об этом, – признался Тони. – И мне кажется, создатель этой версии взял многое из уже существующих решений. Например, базовые волокна расходятся типично для моделей «Санта-Аны», а в то же время архитектура соединений буквально содрана с «Лактурна», – это модель компании «Акселерант», про которую я говорил Крису сегодня утром. – Тони взглянул на меня, и я кивнул в знак подтверждения. – Есть еще много небольших нюансов от других изготовителей, прошлых и нынешних. Из всего этого напрашивается предположение.
– Какое же? – поинтересовалась Ванн.
– Думаю, эта модель изначально не предназначалась для продажи, – ответил Тони. – Она продуктивна, элегантна, и только по одной ее конструкции можно заключить, что интерфейс между мозгом и сетью по-настоящему чистый.
– Но? – сказал я.
– В том-то и дело, что «но». В эту сеть понапихана куча первоклассной архитектуры от других моделей, запатентованных по всем статьям. – Он махнул рукой на экран. – Если бы кто-нибудь осмелился выставить такой образец на рынок, его бы затаскали по судам все остальные компании-изготовители. И этот судебный процесс затянулся бы на годы. В общем, это никогда не попало бы на рынок. Ни за что. И ни в каком случае.
– А если это сеть для интеграторов? – спросил я. – Там-то рынок крохотный по сравнению с хаденским. Можно убедить, что коммерческого ущерба не будет.
– Не совсем, – сказал Тони. – В самой архитектуре хаденских и интеграторских сетей особых отличий нет. Главное их отличие в том, как они располагаются в мозгу, потому что структуры мозга у хаденов и интеграторов разные, а также в программах, которые управляют сетями.
– Тогда зачем ее сделали? – спросила Ванн. – Зачем создавать сеть, которую не продашь?
– Хороший вопрос, – сказал Тони. – Нейронную сеть ведь просто так, дома, от нечего делать, не сляпаешь. На разработку и внедрение самой первой функционирующей сети ушло сто миллиардов долларов. С тех пор расходы заметно снизились, но ведь все относительно. Нужно платить за стендовые испытания, за моделирование, само производство и еще за кучу всего прочего. – Он снова показал на экран. – В общем, такая модель вполне способна вытянуть из кармана тот же миллиард долларов.
– Миллиард долларов в трубу, – сказал Диас.
– Ну да, – подтвердил Тони, казалось слегка удивленный тем, что Диас еще там. – В том-то и дело. Ты не можешь позволить себе потратить целый миллиард долларов на нейронную сеть, которую не сможешь продать. Особенно сейчас, когда после Абрамса—Кеттеринг исследовательские программы по синдрому клетки больше не будут субсидироваться правительством. Хаденов в США меньше четырех с половиной миллионов, и почти у всех уже установлены сети в головах. Даже будь эта модель законной, все равно не имело бы смысла тратить такие огромные деньги, потому что рынок уже насыщен, а количество новых заболевших, которые появляются в Штатах ежегодно, не может окупить расходы. На мировом рынке шансы тоже невелики.
– В общем, напрасный труд, – заключил я.
– Так и есть, – подтвердил Тони. – Во всяком случае, насколько я могу судить. Может, я что-то упускаю.
– Давайте взглянем на это с другой стороны, – предложила Ванн.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Для начала перестанем ломать голову над тем, зачем ее сделали, – сказала она. – А вместо этого спросим себя, кто мог ее сделать. Если у нас появится предположение о том, кто это был, то, возможно, найдется и ответ на вопрос «зачем?». Итак, кто?
– Например, Лукас Хаббард, – ответил я. – Миллиард и для него не пустой звук, но для серьезного ущерба ему надо потерять несколько.
– Правильно, но то же самое можно сказать о каждом владельце компании, связанной с хаденами, разве не так? – возразил Тони. – Мы тратили хренову уйму денег на исследования по синдрому клетки, потому что им болела первая леди. Блин, Крис, да одно твое то старое фото с папой римским, наверное, продлило финансирование работ по вирусу на год или даже на два. Я не большой фанат закона Абрамса—Кеттеринг, но в одном они правы: финансирование хаденов действительно превратилось в огромное корыто, из которого жрут все, кому не лень. Тот же Хаббард. И Кай Ли, глава «Санта-Аны». И еще человек двадцать из высшего руководства таких же компаний. Любой из них мог запросто дать денег на разработку подобной штуки без вреда для себя.
– Да, но Хаббард и Сани были связаны, – сообщил я.
– Сани – это погибший парень? – спросил Тони, я кивнул. – Как связаны?
– «Акселеранту» принадлежит компания, получившая лицензию на медицинские услуги для навахо, – сказала Ванн. – А Джонни Сани – навахо.
– Не очень-то убедительная связь, – немного подумав, заметил Тони.
– Мы над этим работаем, – сказал я.
– Так или иначе, но сейчас Хаббард не стал бы бросать миллиард на ветер, – предположил Тони. – «Акселерант» хочет добиться слияния «Метро» с «Зебринг-Уорнер» и может просто попробовать их купить. Если сделка состоится, то ее обязательным условием будет плата наличными.
– Вы на удивление хорошо осведомлены о деловых операциях «Акселеранта», – отметила Ванн.
– Я слежу за делами всех компаний, с которыми сотрудничаю, – посмотрев на нее, сказал Тони. – В частности, поэтому я знаю, у каких клиентов намечается работа для меня. А еще я знаю, что сейчас все компании, хоть как-то связанные с индустрией вокруг хаденов, готовятся к очень тяжелым временам. Они или сливаются, или покупают друг друга, или пытаются как можно скорее расширить поле деятельности. Абрамс—Кеттеринг опрокинул корыто. Все, кормушки больше нет.
– Значит, получается, даже если Хаббард, либо Ли, либо кто-то еще и мог потратить большую сумму на подобную разработку, то не стал бы этого делать, – подытожил я.
– Только не сейчас, – подтвердил Тони. – Так мне кажется. Ну, то есть я же не агент ФБР и все такое.
– Тогда кто? – спросила Ванн и посмотрела на меня: очевидно, снова пришло время для проверок.
Я на минуту задумался и наконец выдал:
– Что ж, тогда остаемся мы.
– ФБР? – удивленно спросил Диас.
– Не ФБР, а правительство США, – уточнил я. – Для дяди Сэма миллиард долларов пустяк, и мы вполне могли бы создать то, что не имело бы коммерческого применения, либо из чисто научного интереса, либо потому, что это жирный кусок для округа какого-нибудь конгрессмена.
– То есть ее просто по-тихому делали в каком-нибудь институте НИЗ, – заключила Ванн.
– Правительство США, бывало, платило фермерам за то, чтобы они ничего не сажали, – добавил я. – Почему бы этому принципу не распространяться на высокие технологии? – Я повернулся к Тони. – Может, поэтому ее и нет в регистре, раз она никогда не предназначалась для продажи.
– Прекрасно, – сказал Тони. – Но это по-прежнему не объясняет, как она попала кому-то в голову.
– Мы над этим работаем, – повторил я.
– Работайте интенсивнее, – посоветовал Тони.
– Что скажешь о программном обеспечении? – спросил я.
– Я видел его только мельком, – ответил Тони. – Уже хотел заняться вплотную, но потом подумал, что вы наверняка ждете отчета по железу. Из того, что я успел увидеть, могу лишь сказать: программа написана на языке Хомского, что вполне логично, ведь он создавался специально для нейронных сетей. Кроме того, программа имеет значительно меньше линейных кодов, чем большинство интеграторских программ, которые я видел. Это означает, что либо она очень эффективна, либо тот, кто писал ее, хотел, чтобы она выполняла только узкий круг задач.
– Когда вы сможете сказать, что это за код? – спросила Ванн.
– Думаю, общий отчет я представлю вечером, – ответил Тони. – Если нужно больше подробностей, вам придется дать мне код на ночь.
– Без проблем, – пообещала Ванн.
– Но должен предупредить: когда я работаю вечером, то беру полуторный тариф.
– Вы его получите, – сказала Ванн, – при условии, что первый отчет будет готов к семи.
– Сделаю, – пообещал Тони.
– А вы? – повернулась ко мне Ванн. – Думаете, вернетесь к тому времени из Аризоны?
– Должен, по идее, – ответил я.
– Тогда поспешите, Шейн. Поспешите.
Она ушла, на ходу вытягивая из кармана жакета электронную сигарету.
Глава 17
В полицейском управлении Уиндоу-Рок есть конференц-зал. И в нем в тот день был установлен экран с выведенным на него видеофайлом, который ждал, пока его откроют паролем.
Я тоже был в зале. А еще Май и Джейнис Сани. Напротив женщин сидели Клах Редхаус и его босс Алекс Лафин. Возле двери стояли Глория Роунхорс, спикер Нации навахо, и президент Раймонд Бесенти.
Именно из-за последних двух так нервничал Редхаус, когда говорил со мной по телефону. Одно дело, когда твой босс стоит у тебя над душой и заставляет работать, и совсем другое, когда то же самое делают два самых влиятельных человека в Нации навахо.
Я взглянул на Редхауса. Казалось, он уже подуспокоился.
– Не знаю я никакого пароля, – говорила ему Май Сани, – и Джейнис не знает. Джонни никогда не говорил нам про пароли.