– Нет, мэм, не означает, – сказал я. – Но будь такое возможно, мы наверняка уже знали бы о подобных случаях. Нейронные сети специально спроектированы с защитой от хакерских атак… – добавил я и замолчал.
– Что? – спросил Редхаус.
Я судорожно обдумывал, что можно им сказать, а что нет, но потом решил: да пошло оно все на фиг! Все-таки здесь сам руководитель Нации навахо, а не кто-нибудь. Можно и рассказать.
– Нейронная сеть в голове Джонни Сани – единственная в своем роде, – сказал я. – С большой долей вероятности можно утверждать, что ее настроили специально для этого случая. Что делает его совершенно уникальным.
– Но почему Джонни? – спросил Бесенти. – Зачем делать это именно с Джонни Сани?
– Любого другого можно было бы проследить, – ответил я. – А Джонни Сани никогда не покидал земли навахо. Все его медицинские записи здесь. Его личность можно удостоверить только по номеру социального страхования, а страховкой он никогда не пользовался. Где бы он ни работал, везде получал только наличные, в обход закона, в том числе и на этой должности. У него не много друзей и очень мало родственников.
– Иными словами, если нужен кто-то для медицинских опытов, это идеальная кандидатура, – подытожил Редхаус.
– По сути, так, – подтвердил я.
Бесенти еще больше разозлился.
– Я знал Джонни Сани, – сказал он мне.
– Да, сэр, я слышал об этом, – ответил я.
На самом деле от Клаха Редхауса я слышал о том, что в молодости Бесенти был весьма неравнодушен к матери Джейнис и Джонни, Джун. Чувства его, по всей видимости, так и остались безответными, но от этого для нынешнего президента Нации навахо они не стали слабее. Старая любовь не забывается.
Бесенти ткнул пальцем на экран с застывшим изображением Джонни Сани – видео уже переключилось на начало.
– Я хочу, чтобы вы нашли тех, кто это сделал, – сказал он. – И чтобы они не смогли оправдаться за свои преступления.
– Господин президент, мы сделаем все, что в наших силах, – заверил я.
Я не знал точно, допускает ли протокол обращение «господин президент», но решил, что Бесенти не слишком обидится.
– Если будет нужна наша помощь, только дайте знать, – сказал он.
– Офицер Редхаус уже очень помог мне, – сообщил я. – Если понадобится что-то еще, я его обязательно извещу.
Бесенти кивнул и вышел из зала.
– Когда вы собираетесь передать тело семье? – спросила Роунхорс, после того как президент ушел.
– Скоро, – ответил я. – Наш специалист сейчас заканчивает обследование сети в голове Сани. Как только работа будет завершена, мы сможем передать тело.
– Мне известно, вы помогаете семье вернуть Джонни домой, – сказала Роунхорс.
Я бросил взгляд на Редхауса. Тот стоял с непроницаемым лицом.
– Да, об этом позаботятся, – подтвердил я. – Человек, предложивший свою помощь, пожелал сохранить анонимность, чтобы избежать лишней шумихи.
– Любопытно, почему вдруг он решил помочь? – спросила Роунхорс.
– Кто-то ведь должен был помочь, вот он и взялся, – уклончиво ответил я. Вам известен смысл слова «анонимность»? – поинтересовался я у Редхауса, когда Роунхорс вышла из зала.
– Она спикер Нации навахо, а еще близкая подруга моей мамы, – ответил Редхаус. – Как вы думаете, могу я что-нибудь скрыть от нее?
– Пусть хоть семья Сани не узнает.
– Не узнает, – пообещал Редхаус. – А вам теперь лучше дать мне какое-нибудь задание, ведь вы меня так засветили перед президентом.
– Я лишь хотел выставить вас в лучшем свете! – возразил я.
– За это я, конечно, признателен, но он же не вам будет звонить и спрашивать, как продвигается расследование.
– Хорошо, есть у меня для вас задание, – сказал я. – Просмотрите архив медицинских карт Нации навахо. Проверьте, есть ли кто-нибудь с такой же историей болезни, как у Джонни Сани. Ищите тех, кто заразился вирусом синдрома клетки, заболел менингитом, но потом поправился.
– И что мне делать, если найду?
– Для начала скажите им, чтобы не соглашались ни на какие предложения работы от незнакомцев, – посоветовал я.
Редхаус улыбнулся и ушел, а я позвонил Тони.
– Пытаюсь закончить отчет, – сразу доложил тот.
– Не хочу тебя отвлекать, но мне очень нужно, чтобы ты для меня кое-что проверил, – сказал я.
– И я могу попросить дополнительную плату? – спросил Тони.
– Что касается меня, я целиком за.
– Тогда выкладывай.
– Проверь, есть ли какая-нибудь программа, способная вырубить интегратора.
– Типа отключить его сознание? – спросил Тони.
– Да. Интегратор без сознания, но тело функционирует.
– Невозможно. Интеграторы – не просто пассивные емкости для чужого разума. Чтобы работать и помогать клиенту, они должны оставаться в сознании.
– Охотно верю. Но, пожалуйста, все равно уточни.
– Я так понимаю, это тоже надо к семи, – сказал Тони.
– Было бы здорово.
– Тогда праздничный тариф.
– Договорились. Приступай.
– Уже, – сообщил Тони и дал отбой.
С экрана на меня глядел Джонни Сани. Я молча посмотрел ему в глаза.
Глава 18
– Вы просто не поверите в это дерьмо, – пообещал Тони, подходя к нашему столику возле кафе «У Александра» на Кэдис-элли в Джорджтауне.
Ванн выбрала это кафе, чтобы допросить Бренду Риз в успокаивающей обстановке. Столик был стоячий, потому что хозяева кофеен не любили выгнутые кресла для трилов, но мне на этот мелкий технологический расизм плевать с высокой колокольни.
– А вы кто? – спросила Ванн у трила, пришедшего вместе с Тони.
– Тайла Гивенс, – ответила она прежде, чем я успел подать голос. – Я соседка Тони и Криса. Тони сказал, что мы заглянем сюда по пути в кино.
Ванн посмотрела на меня, явно чтобы проверить, как я отнесусь к присутствию Тайлы при нашем разговоре. В ответ я чуть шевельнул плечом, тем самым совершенно очевидно транслируя мысль «мне все равно».
– У нас конфиденциальный разговор, – Ванн снова повернулась к Тайле, – поэтому прошу вас никому о нем не рассказывать.
– Если хотите, я могу отключить слух, – предложила Тайла. – Я так частенько делаю, когда Тони рядом.
– Ну, зачем так! – воскликнул он.
– Не нужно, – улыбнулась Ванн. – Просто никому не рассказывайте.
– Вообще-то, Тони – мой пациент, – сообщила Тайла. – Я буду считать это врачебной тайной.
– Итак, – обратилась Ванн к Тони, – что же это за дерьмо, в которое мы не поверим?
– Крис, ты просил меня поискать код, отключающий сознание интегратора, – сказал Тони.
– Да, – подтвердил я. – Ты нашел его?
– Нет. Как я и говорил тебе, интегратор должен оставаться в сознании, чтобы помогать клиенту, – так оно и есть. Но эта программа реально может делать вещи гораздо более жуткие. Она лишает интегратора свободной воли. А потом стирает его память.
– Объясните, – попросила Ванн, внезапно ставшая очень внимательной.
– Интеграторы остаются в сознании по двум причинам, – начал Тони. – Во-первых, это их тела, и они должны иметь возможность запретить клиенту выкинуть какую-нибудь дурость, как, например, ввязаться в драку или выпрыгнуть из самолета без парашюта. Во-вторых, интегрирование ведь никогда не бывает стопроцентным, правильно? Нейронная сеть передает желания клиента в мозг интегратора. Мозг обрабатывает их, двигает тело, заставляя его делать то, что хочет клиент. Но иногда сигнал недостаточно сильный, и интегратору нужно вмешаться.
– Интегратору приходится считывать намерение клиента, чтобы помочь, – добавила Ванн, и я неожиданно осознал, что Тони ничего не знает о ее интеграторском прошлом.
– Точно, – подтвердил он. – Поэтому отключать сознание интегратора не только не этично, но еще и противоречит главной цели интегрирования, которая заключается в создании у клиента иллюзии обладания полноценным человеческим телом. Телу интегратора с отключенным сознанием будет трудно даже ходить, и вообще все его движения будут замедленными и неуклюжими.
– Но кто-то нашел способ это исправить, – сказала Ванн.
– Похоже на то.
– Как?
– Этот код воздействует на проприоцепцию, или, попросту говоря, на мышечные чувства, – объяснил Тони. – В результате у интегратора возникает ощущение, что он не воспринимает собственное тело.
– То есть код парализует их, – сказала Тайла, очевидно так и не отключившая слух.
– Нет, – ответил Тони. – В том-то вся подлянка. Интегратора нельзя парализовать, иначе клиент не сможет использовать тело. Но можно отнять у интегратора все ощущения собственного тела и в то же время оставить телу способность воспринимать сигналы. То есть интегратор заперт в своем теле, а оно пляшет под чужую дудку.
– Получается, у интегратора синдром клетки, – заметил я.
– Точно! – воскликнул Тони. – Он становится хаденом. Но, в отличие от нас, – он обвел рукой нас троих, включая Ванн, – с полностью исправным телом!
– Но если интегратор в клетке, тело ведь не сможет ходить, – сказал я. – А ты же сам говорил, что он должен помогать.
– А тут еще одна подлянка. Код не только загоняет интегратора в клетку, но и заставляет его мозг думать, будто сигнал от клиента также является его собственным сигналом. Таким образом, когда клиент говорит: «Подними руку», тело слышит это и от клиента, и от интегратора. И поднимает руку. Или ногу. Или жует.
– Или прыгает без парашюта, – добавила Ванн.
– Или прыгает, – подтвердил Тони.
– Вы сказали, что код еще и стирает память, – напомнила Ванн.
– Ну да. Хотя, возможно, не совсем правильно говорить, что стирает. Код просто не дает мозгу интегратора переводить кратковременную память в долговременную. Как только клиент отключается, все воспоминания об общении с ним из мозга бесследно исчезают.
– Так и получается провал во времени, – сказал я.
– Но не для клиента, – уточнила Ванн.
– Наверное, нет, – сказал Тони. – Если мозг клиента работает нормально, память тоже запишется нормально.
– То есть клиент может делать что угодно, а интегратор ничего не вспомнит, – подвела итог Тайла.