тказа. СХЛ открыта для всех подготовленных спортсменов – не только для хаденов.
– Приятно слышать.
– Управлять трилом очень непросто. Видите ли… – он сделал жест рукой в мою сторону, а вернее, в сторону моего трила. – Передвижение в транспортере личности без нейронной сети – тяжелая задача, требующая навыков и внимания. – Стивенс указал на поле, где под восторженный рев толпы «танк» из Торонто кулаками вышибал механический дух из игрока «Бэйз». – Когда я только начал работать в лиге, меня поместили в виртуальную реальность и заставили управлять трилом-«танком», чтобы я смог понять, что чувствуют игроки.
– Ну и как, получилось? – спросил я.
– Я врезался в стену, – признался Стивенс. – Несколько раз. У меня так ничего и не получилось. Поэтому я понимаю, что среди профессиональных игроков пока нет нехаденов. Это единственное место, где хадены имеют преимущество перед всеми нами. – В его глазах в очередной раз мелькнул испуг. – Ну, то есть не единственное, конечно…
При этих словах мама взглянула на меня, а потом передала свой бокал с кусочками льда Стивенсу.
– Будьте так любезны, подлейте мне еще, – попросила она.
Стивенс так торопился схватить бокал, чтобы поскорее уйти и освободиться из неловкой ситуации, что едва не упал.
– Кажется таким милым, – сказал я, глядя, как он припустил к барной стойке.
– Бестолковый, – ответила мама. – Уверена, его приставили ко мне, потому что он единственный чиновник в лиге, кого они могли без ущерба для себя закрепить за человеком, из которого хотят вытянуть деньги. – она мотнула головой на папу, окруженного кольцом поклонников. – Наверняка сочли его относительно безобидным.
– А они знают, кто ты? – спросил я.
– Знают, что я жена Маркуса. – Другой бы на ее месте пожал бы плечами, но мама лишь изящно махнула рукой. – Если они пропустили все остальное, это их проблема.
Моя мама, то есть Жаклин Оксфорд Шейн, входила в совет директоров «Шейн энтерпрайзис», являлась исполнительным вице-президентом Национальной ассоциации семей с хаденами, неутомимым организатором публичных пожертвований и отпрыском одной из старейших и обладающих огромным политическим влиянием виргинских семей. До того как познакомиться с папой и выйти за него замуж, она встречалась с нынешним вице-президентом. По слухам, он до сих пор жалел, что тогда отпустил ее. О чем я уж точно не жалел. Меня бы здесь не было, останься она с ним.
– И как он, держится? – кивнул я в сторону папы.
– Все хорошо, – сказала она. – Он выполняет свою работу.
– Его богатый опыт участия в товарищеских матчах очевидно востребован международным бизнес-сообществом.
– Думаешь, нас пригласили сюда, потому что лига таким образом надеется произвести впечатление на твоего отца? – заметила мама и махнула рукой в сторону бизнесменов. – На самом деле нас пригласили, чтобы его присутствие произвело впечатление на них.
– Значит ли это, что папа собирается вложить капитал в новую команду?
Мама снова повела рукой в своей фирменной манере.
– Сейчас мы ведем подсчеты, – сказала она.
– И каковы результаты?
Ответа я не услышал, потому что к нам подошли два каких-то джентльмена, вежливо поклонились, а потом один из них заговорил по-японски.
– Мистер Фукуяма просит прощения за то, что прервал ваш разговор, – сказал второй, очевидно переводчик, – и хочет узнать, являетесь ли вы участником хилкетного матча.
Я уже понял, что сказал мистер Фукуяма, потому что мой встроенный переводчик выдал перевод, как только распознал, что ко мне обращаются не по-английски. Прежде чем ответить, я встал и слегка поклонился:
– Пожалуйста, сообщите мистеру Фукуяме, что я, к сожалению, не играю в хилкету.
– Этот робот – не игрок, – сказал переводчик японцу.
– Проклятье! – возмутился Фукуяма. – Мне обещали, что я непременно встречусь с игроками в эту поездку. Почему я должен вкладываться в Азиатскую хилкетную лигу, если мне даже не показывают товар лицом?
– Сэр, возможно, вы встретитесь с кем-нибудь из игроков после матча, – предположил переводчик.
– Хорошо бы, – сказал Фукуяма и кивнул на меня. – А у этого робота все же возьмите автограф. Я обещал внуку, что кто-нибудь из игроков для него распишется.
– Но он же не игрок, – сказал переводчик.
– Мой внук не поймет разницы.
Переводчик выудил из кармана пиджака ручку и маленький блокнот.
– Будьте любезны, автограф, – сказал он мне по-английски.
– Конечно, – ответил я, взял ручку и поставил подпись на страничке блокнота, а внизу приписал на английском: «Я не хилкетист»; потом закрыл блокнот и вернул вместе с ручкой переводчику, после чего они с Фукуямой поклонились и ушли.
– Да ты знаменитость, – поддела меня мама.
– Когда я только зашел в ложу, меня приняли за обслугу и пытались всучить пустой бокал, так что это уже рост по общественной лестнице.
– Кто принял?
– Вон тот. – я указал на типа в костюме, стоящего во внешнем кольце папиного окружения.
– Ах он, – сказала мама. – Я разговаривала с ним. Мелкий льстивый засранец.
– До того как нас прервали, мы говорили о результатах подсчетов, – напомнил я, чтобы сменить тему. – Ты как раз хотела их озвучить.
– Они весьма сомнительные.
– Даже так?
– СХЛ любит называть хилкету самым быстрорастущим массовым спортом в Северной Америке, – сказала мама, – но всем другим массовым видам спорта по нескольку десятков лет, так что это чистой воды маркетинг. Да, посещаемость хилкетных матчей растет, продажа рекламной атрибутики тоже, но лига очень много тратит. У твоего отца есть сомнения по поводу целесообразности вложения средств в новую команду.
– Ты хочешь сказать, сомнения есть у тебя.
– У нас обоих, – ответила мама. – Лига просто пока не понимает, что мы с твоим отцом общаемся.
– Дело идет к прекрасной развязке.
– Там видно будет. – мама вдруг посмотрела на меня так, словно только что о чем-то вспомнила. – А где Лесли? Я думала, она собиралась прийти с тобой.
– Она занята.
Упомянутая Лесли была моей напарницей Лесли Ванн, мы вместе работали в ФБР, в отделе по делам хаденов.
– Занята? Чем же?
– Прячется от солнечного света. Мама, сегодня же воскресенье.
Мама деликатно фыркнула:
– Крис, ей бы следовало меньше засиживаться по ночам.
– Я сообщу ей, что ты решила стать ее наставником.
– Знаешь, а я бы не отказалась. Лесли милая… – На этих словах я внутренне ухмыльнулся, ведь за год нашей с Лесли совместной работы прилагательное «милая» по отношению к ней употребили всего один раз – только что. – Но какая-то непутевая.
– Ей ее жизнь нравится.
– Что ж, если это делает ее счастливой, тогда конечно. Смотри-ка – наш трудный ребенок идет. – Мама указала на Стивенса, который возвращался с ее бокалом в руке.
Трибуны разразились неистовым ревом. И не потому, что мама получила свой бокал, а потому, что на поле Дуэйну Чэпмену оторвали голову.
– Терпеть не могу эти моменты, – поморщилась мама.
– Игрок не пострадал, – заверил ее Стивенс. – Выглядит жестоко, но ведь это всего лишь трил. Сам игрок и его настоящая голова в безопасности. В конце концов, он же хаден.
Мама молча смерила его взглядом.
– Ну… вы об этом и так знаете, – смущенно добавил Стивенс.
Мама продолжала не отрываясь смотреть на него.
– Мне надо вернуться к боссу, вдруг у нее есть ко мне какие-нибудь поручения, – пробормотал Стивенс и торопливо удалился.
Мама проводила его взглядом, потом снова стала смотреть на поле, где лежал обезглавленный трил Чэпмена. В то время как его голова, которой завладела команда противника, со скоростью один сокрушенный трил за метр продвигалась к воротам.
– Меня расстраивает вид обезглавленного трила на поле, – сказала мама. – Я сразу начинаю думать о тебе.
– Ни один из моих трилов еще ни разу не терял головы, – успокоил я ее.
– А когда ты на велосипеде выехал на дорогу перед грузовиком? – напомнила мама. – В восемь лет.
– Тогда мой трил столкнулся с грузовиком и развалился на куски, так что потеря головы уже не имела значения.
– Это-то меня и беспокоит, – сказала мама. – Конструкция трилов не подразумевает съемные части.
Я указал на поле, где «Бэйз» и «Сноубёрдз» гонялись друг за другом с мечами и боевыми молотами.
– У этих трилов все иначе, – сказал я. – Отсечение голов или конечностей привносит в игру драматизм.
Будто в подтверждение моих слов, игрок «Сноубёрдз» мощным ударом отрубил руку одному из «Бэйз». Тот в ответ хрястнул обидчика по черепу молотом. Затем оба игрока кинулись к голове Дуэйна Чэпмена. Толпа восторженно завыла.
– Кажется, мне не очень нравится эта игра, – снова поморщилась мама.
– А вот все мои соседи ее просто обожают. Когда они узнали, что я собираюсь на матч, то даже сговорились между собой убить меня и забрать билет. Они настоящие фанаты.
– Но тебе-то самому она ведь не слишком нравится? Я заметила, как ты пожал плечами, когда Стивенс спросил, не болельщик ли ты. И я не припомню, чтобы она тебе в детстве нравилась.
– Мне больше нравился баскетбол, – заметил я.
– Естественно, – сказала мама. – Баскетбол очень много сделал для нашей семьи. Но ты не ответил на вопрос.
Я молчал, думая, как ответить на такой вопрос.
Длинный вариант ответа мог бы выглядеть примерно так.
У меня синдром Хаден. Я заразился им в таком юном возрасте, что даже не помню себя здоровым. С этой болезнью ты заперт в собственном теле, когда работает лишь мозг, а тело неподвижно. Хадены составляют около одного процента от населения планеты; только в Соединенных Штатах их примерно четыре с половиной миллиона – иными словами, почти население штата Кентукки.
Нельзя оставить без внимания то, что население Кентукки заточено в их головах, тем более если одной из жертв болезни стала Маргарет Хаден, в ту пору первая леди США, в честь которой синдром и получил свое название. Поэтому Соединенные Штаты и другие страны выделили огромные средства на создание специальной исследовательской программы, благодаря которой были созданы встроенные нейронные сети, позволившие хаденам общаться, онлайн-пространство «Агора», где мы могли существовать как отдельное сообщество, а также человекоподобный транспортер личности, больше известный как трил, давший нам возможность передвигаться и взаимодействовать с нехаденами почти на равных.