– Знаете, а вы ведь так и не ответили на мой вопрос.
– Не ответила – значит, не хочу отвечать, – отрезала Ванн.
– Да бросьте. Срок давности, наверное, уже миновал.
– Точно миновал.
– Ванн!
Она неожиданно обвела глазами зал, а потом наклонилась ко мне:
– Ладно. Я однажды нюхала кокаин вместе с клиенткой.
– Настоящий кокаин?
– Ну вы и осел. Конечно настоящий. Я же не про соду говорю. – Она снова выпрямилась.
– Почему?
– Клиентка попалась любознательная, а я в то время баловалась коксом. Поэтому, когда она предложила мне штуку сверху, чтобы удовлетворить свою любознательность, я согласилась.
– А потом пошли и купили кокаин?
– Нет, просто взяла из заначки. Думаете, я добывала кокаин на улице? Там же в основном детскую присыпку толкают пополам с фентанилом. Так и кони двинуть можно.
– Ванн, мне так нравится, что я по-прежнему узнаю о вас что-то новое, – сказал я после короткой паузы.
– Ой, только не надо делать вид, будто вы потрясены. Вы знаете мое прошлое. Самое смешное, что клиентке ужасно не понравилось. Впала в какую-то жуткую паранойю.
– Печально.
– А я не удивилась. Кокаин не меняет человека, только сильнее выпячивает его настоящую сущность. – Она снова начала копаться палочками в лапше. – И я давно себе сказала: если ты интегратор, тебе не важно, преступники твои клиенты или просто говнюки, а вот если они, находясь в тебе, ведут себя как преступники или говнюки, тогда это очень важно. Я никогда никому не позволяла переступать эту черту. Сомневаюсь, что Фаулер может сказать о себе то же самое.
– Думаете, она помогает преступникам?
– Думаю, есть причина, по которой она не хочет разговаривать с правоохранительными органами, и это никак не связано с ее левыми взглядами.
– Вы нашли какую-нибудь связь между ней и двумя ее гостями?
– Нет. Зато нашла связь между одной из ее клиенток и ее гостями. Даю намек. Вы эту клиентку знаете.
– Амели Паркер?
Ванн ткнула в мою сторону палочкой:
– В точку! А если точнее, то между «Лабрам индастриз», «Ричу» и Семеновым.
– Что это за связи?
– «Лабрам» тесно сотрудничает и с тем и с другим, в основном в строительстве и перевозках. Но «Ричу» и Семенов вдобавок занимаются инвестированием и несколько лет назад сделали существенные вложения в стартап Амели Паркер.
– Тот самый, который у нее выкупил «Лабрам», – уточнил я.
– Вам и об этом известно? – удивилась Ванн.
– Утром обсуждали с родителями.
– Они должны знать, – кивнула Ванн. – «Ричу» и Семенов также вкладывают деньги в новую компанию Паркер и в расширение СХЛ за океан.
– «Лабрам» тоже, – добавил я. – За океан, в смысле.
– С какими же интересными персонажами собирается вести дела ваш папа, – заметила Ванн. – Не только с ними, конечно, есть еще куча народа, инвестирующего в СХЛ и в эту «МобилОн». Но вам все же стоит предупредить родителей.
– Они знают, – сообщил я.
Ванн снова кивнула:
– Ваши родители – умные люди.
– Спасибо, не жалуюсь, – ответил я, после чего за столом повисло молчание.
– Ну что? – наконец спросила Ванн.
– Я все-таки не понимаю, что это нам дает, – ответил я. – Положим, Фаулер действительно интегрировалась с Паркер и с типами этими встречалась, ну и что? Никаких законов она тем самым не нарушала. И это никак не объясняет нам, что она делала в постели Алекса Кауфмана, убила ли она его, или он повесился сам.
– Если она убила Кауфмана, то могла это сделать по приказу Паркер, – сказала Ванн.
– Или Паркер просто стала свидетелем. Надо установить, были ли они интегрированы в то время, когда это произошло. Понадобится ордер на клиентский журнал Паркер.
Ванн покачала головой:
– Я уже попросила судью Казниа дать разрешение на осмотр ее журнала звонков. Для клиентского журнала требуется больше доказательств.
– Значит, надо задерживать Паркер, – решительно заявил я.
– Вы очень удивитесь, Крис, но если Паркер до сих пор не окружила себя адвокатами со всех сторон, то теперь уж точно это сделает. Если во время нашего визита она была интегрирована с Фаулер, то наверняка понимает, что у нас появятся вопросы к ее интегратору. Она не дура и способна связать одно с другим. Хотя, возможно, есть способ поговорить с ней без адвокатов.
– Какой?
– Да вот тут слушок прошел, будто бы она предложила вам работу.
– Шпионите, значит, втихаря.
– Мы – ФБР. Служба у нас такая. Вы должны сегодня же назначить ей встречу. У нас в расписании дыра, из-за того что разговор с Ортицем сорвался.
– Увы, я ее уже заполнил.
– И чем же, позвольте узнать?
– Встречаюсь с человеком, который, судя по ответу на мою просьбу, будет очень и очень рад меня видеть.
– Агент Шейн, как же я счастлив вас видеть! – воскликнул Клементе Сальсидо, когда я вошел в его личное пространство.
Оно было чистым, уютным, солнечным, незахламленным и абсолютно стандартным. Базовая модель сельского дома от компании «ПозитивСпейс», создающей личные пространства массового спроса для хаденов с умеренными доходами – хаденский эквивалент типовой застройки.
Хотя, пожалуй, не совсем типовой. На одной из стен висела фотография в раме. На ней был изображен трил, который стоял на самом краю обрыва и смотрел, как тихие волны внизу накатывают на берег. В углу белела надпись: «Метро „Виста 3“. Представь, куда это тебя приведет».
Это была рекламная стена, как, вероятно, и все остальные стены здесь. С помощью рекламы Сальсидо, как и сотни тысяч других хаденов, мог снизить стоимость содержания своего личного пространства внутри «Агоры».
Пока я смотрел на снимок, реклама с обрывом прямо на моих глазах исчезла, сменившись новой фотографией – с подсолнухами.
– Наверное, вы не этого ожидали от бывшего хилкетиста, верно? – спросил Сальсидо, проследив за моим взглядом.
– Вы первый бывший хилкетист, которого я встретил, – честно ответил я. – Поэтому я не знаю, чего нужно ожидать.
– Мне нравится ваш ответ, – рассмеялся Сальсидо и показал на рекламу. – Она не так плоха, в общем-то. Если вас что-то раздражает, они меняют на что-нибудь другое. За первые несколько дней программа выяснила, что я люблю пейзажи. С пейзажами на стенах жить можно.
– Да, пейзажи красивые, – согласился я.
– Агент Шейн, давайте выйдем во двор. Там рекламы гораздо меньше.
Действительно, во дворе рекламы не оказалось. Мы сели в плетеные кресла, наверху горело просто-таки зачетное солнце, а очень даже реалистичные птахи порхали среди вполне приемлемых кустов и деревьев.
– Когда я играл за «Ацтеков», пространство у меня было получше, – поерзав в кресле, сообщил Сальсидо. – Настоящая гасиенда. То есть целое поместье, а не только дом. И намного реалистичнее, с видом на имитацию Байя-де-Бандерас. Моя семья из Халиско. Я ездил верхом.
– Звучит здорово.
– Так и было. Но потом меня выкинули, дохода не стало, и пришлось решать: или потратить оставшиеся деньги на то, чтоб скакать на фальшивых лошадях по фальшивой равнине над фальшивым океаном, или дать моей семье приличный дом в реальном мире. – Он развел руками. – Как видите, я сделал выбор.
– Жалеете о нем?
Сальсидо улыбнулся:
– Я скучаю по лошадям. Но не жалею о том, что у моей матери, отца и сестры есть дом. Ладно, агент Шейн. Вы же пришли поговорить о том моем припадке, как я понимаю?
– Да.
– Что вы хотите узнать?
– Мне интересно, что послужило причиной.
– Мне тоже! – со смехом воскликнул Сальсидо. – За всю мою жизнь – и до того, как я подхватил вирус, и после него – у меня никогда не было припадков. И вдруг это случилось прямо на игре. Но после нее ни разу не повторилось.
– Вас обследовали врачи?
– Толпы врачей. Сначала врачи «Ацтеков». Потом целая бригада из «Города надежды». Делали кучу анализов. И врачи, к которым «Ацтеки» и страховые компании лиги заставили меня пойти, когда списали. И те, которых наняли мои адвокаты, после того как я подал иск против СХЛ и «Ацтеков» за дисквалификацию меня как игрока.
– И никто ничего не объяснил?
– Нечего было объяснять. Ни аномальной мозговой активности, ни физических изменений в структуре мозга, ни новых болезней. По меркам хаденов, я был совершенно здоров. Я и сейчас здоров. Тот приступ появился неизвестно откуда и тут же прошел. – Он снова поднял руки, показывая на сборный дом перед нами. – А в итоге вот это.
– Значит, лига больше не хочет иметь с вами дел.
– Нет. Страховщики убедили их, что это рискованно. Официально контракт расторгли из-за «постоянных проблем со здоровьем», но ведь их же не было. Постоянных, я имею в виду. Вот я и подал в суд. Теперь со мной не хотят иметь дело еще и из-за иска. Я попал в черный список.
– Вам так сказали?
– Нет, конечно, – фыркнул Сальсидо. – Никто такого не скажет. Просто меня больше никуда не возьмут. Мне двадцать восемь, я здоров, я был крепким игроком, и со здоровьем нет проблем. Я отыграл пять сезонов за «Ацтеков». И с легкостью отыграл бы еще пять. Я был популярен, потому что большинство игроков из Штатов, а я мексиканец. Нет вообще никаких причин, чтобы я не мог играть. Только тот припадок да еще иск.
– И как продвигается процесс?
Он снова показал рукой на дом:
– Агент Шейн, я ведь вынужден терпеть все это не только из-за дома родителей. Адвокаты стоят дорого. Я подал иски в Мексике и в США. Команда и лига будут тянуть так долго, как только смогут. Они пытаются разорить меня, чтобы я отозвал иски.
– Простите за вопрос, но как вы сейчас зарабатываете на жизнь?
– Устраиваю разные встречи, – ответил он. – В хилкетном триле мне появляться нельзя: они все лицензированы лигой, и я не могу постить свои снимки, где есть символика «Ацтеков» или лиги. Но я могу подписывать фотографии и позировать тоже могу.
– И что, за это хорошо платят?
Он пожал плечами:
– Лучше бы, конечно, я был в хилкетном триле, как раньше. Если приходишь в арендованном триле, народ не всегда верит, что это ты. И за фото тоже не всегда хотят платить. Но я могу продавать автографы и всяк