Силва посмотрела на меня.
– Он же главный юрист, – повторила она.
– Зачастую очень многое в организации может происходить и без ведома начальства, – заметил я. – По крайней мере, без его прямого участия.
– Да бросьте. Если уж он знал о моей угрозе, то и обо всем остальном наверняка тоже.
– Медина не хотел, чтобы вы рассказали мне об иностранных лигах. Но вы рассказываете. Причем без присутствия адвоката, что с юридической точки зрения не слишком разумно. Я считаю своим долгом предупредить вас, потому что мы поклялись на мизинцах.
– Спасибо. – Силва наклонилась и подняла с песка раковину, изучала ее несколько секунд, а потом положила обратно. – Дуэйн мертв. Марла мертва. Алекс Кауфман тоже, хотя я совершенно не понимаю почему. Я пока жива, но меня точно хотят убить, – это ясно как божий день. Поэтому новости о нас с Дуэйном сразу же просочились в прессу. Чтобы дать Марле повод выстрелить в меня. Я ведь хаден, Крис. Мне трудно убегать и прятаться. Обвинения за шантаж в такой ситуации пугают меня меньше всего.
– У вас по-прежнему есть те доказательства отмывания денег, – сказал я.
– Да, – глядя в сторону, подтвердила она.
– И вы хотите передать их нам.
– Да.
– И мы можем им доверять.
Она повернулась ко мне:
– Крис, у меня в животе дыра от пули. Уж, наверное, не из-за того, что моя информация – бред собачий. Поэтому мы сейчас с вами и разговариваем.
– Потому что информация – не бред собачий?
– Потому что я в больнице с дырой в животе. Медина – не хаден. Он забывает о том, что я могу поговорить с вами без его ведома. И уж тем более никому в голову не придет, что мы с вами разговариваем прямо перед операцией.
– А как вы поступите, если кто-нибудь спросит, разговаривали ли вы со мной или с агентом Ванн?
– Отмажусь как-нибудь, не привыкать.
– Разумно, – улыбнулся я.
– Крис, и еще одно, – сказала Силва.
– Да, Ким?
– Что бы вы ни задумали, поторопитесь. Думаю, они не оставят меня в покое. Я не хочу умирать.
– Только представьте – иметь восемьдесят миллионов долларов и все равно бояться за свою жизнь, – сказала Ванн. – Хотя, если подумать, вам такое представить не так уж сложно.
– Спасибо, – сухо ответил я.
Я стоял в своем личном пространстве, когда Ванн, находясь в Бостоне, зашла в него с помощью специальных очков. Ее аватар казался каким-то недоделанным. Сходство присутствовало, но образ был выполнен в стиле примитивной компьютерной анимации конца прошлого века. Тони тоже был с нами, выглядел как обычно. К тому времени уже миновала полночь.
– Однако ее страхи вполне обоснованны, – добавил я.
– Она сама виновата, – сказала Ванн.
– Это не совсем так.
– Хорошо, тогда позвольте спросить: положим, вам присылают кучу документов, подтверждающих, что ваш работодатель находится в сговоре с европейской и азиатской мафией. Неужели первое, что вы скажете себе, будет что-то вроде: «Какая удача! Теперь я начну шантажировать моего босса этими обличительными бумажками, чтобы помочь своему любовничку, тем более что ни мой босс, ни мафия точно не станут возражать!»
– А ведь она права, – заметил Тони.
– Я бы так не сказал, – заупрямился я.
– Конечно, вы же с ней дали эту дебильную клятву на мизинцах, – проворчала Ванн. – Теперь вы лучшие друзья навек.
– Вы видели тело Марлы Чэпмен, – сказал я. – Это было самоубийство?
– Выглядело как самоубийство. Единственный выстрел в голову из того же пистолета, которым стреляли в окно дома Силвы в Бруклине. Выстрелы были произведены через окно спальни. Услышав их, Силва использовала домашний трил, чтобы заслонить свое тело. Мы увидели это в записи с камеры домашнего видеонаблюдения.
– А по стрелку что-то есть? – спросил я.
Ванн покачала головой:
– Ничего существенного.
– Значит, это мог быть кто-то еще, – заключил я. – Но если действовал профи, он должен был не просто палить в окно, а совершить еще одну попытку.
– Силва ранена, – напомнила Ванн. – Вам трудно это представить, потому что вы гуляли по пляжу с ее виртуальной копией, но она действительно серьезно пострадала. Если бы пуля прошла чуть иначе, она была бы мертва. Ей просто повезло, что она выжила. Во всяком случае, пятничную игру она точно пропустит.
– Вы считаете, это было самоубийство? – не унимался я.
– Не могу сказать. Но мне интересно, как Чэпмен попала в Бостон. Ее машина осталась дома.
– Наняла машину до вокзала или до аэропорта, – предположил Тони.
– На ее счетах нет никакой платежной информации о покупке билетов на поезд или самолет. И она не проходила досмотр в аэропорту Филадельфии. Я заставила этих болванов из местного управления все тщательно проверить.
– От Филли до Бостона шесть часов на машине или поезде, – сказал я.
Ванн снова кивнула:
– Чтобы все сошлось по времени, Марла Чэпмен должна была отправиться в Бостон практически в ту же минуту, как узнала об измене мужа. Как-то чересчур.
– Значит, мы не думаем, что это самоубийство, – заключил я.
– Мы – нет. Вы и я. А вот бруклинская полиция думает, потому что они обнаружили ее труп с пистолетом в руке и дыркой в голове прямо перед домом Ким Силвы. Но, приняв во внимание тот факт, что самый крутой опыт криминальных расследований бруклинской полиции ограничивается их попытками найти тех, кто ворует почтовые пакеты из подъездов домов, я была вынуждена привлечь бостонское управление ФБР.
– Ну и как бостонское управление? – спросил я.
– По крайней мере, лучше, чем филадельфийское. – Она повернулась к Тони. – Расскажите, что у вас.
– Ну, во-первых, танковый трил, который порушил наш дом и пытался убить невинного кота, не имеет официального владельца. В базе транспортных средств его номер есть, но загружаются только данные об изготовителе. Некая мелкая мастерская из Балтимора.
– «Ван Димен», – сказал я.
– В точку! – Тони ткнул пальцем в мою сторону. – Это не первый раз, когда они возникают в вашем расследовании, поэтому на вашем месте в свой следующий визит туда я бы захватил ордера и пушки.
– Не слишком деликатно, – заметил я.
– Мой дом в руинах, сам я сейчас торчу в фэбээровской переговорной с котом и тремя бухгалтерами, так что мне не до деликатностей.
– Принято, – согласился я.
– Что еще? – спросила Ванн.
– К слову, о бухгалтерах. Они тут нашли кое-что очень любопытное. Крис, ты говорил, будто Силва считает, что ее документы уличают лигу в отмывании денег?
– Да, говорил, – подтвердил я.
– Увы, полицейское чутье ее подвело. Здесь нет ничего, впрямую указывающего на то, что лига отмывает деньги.
– Впрямую? – зацепился я.
– Ты правильно понял. Молодец. Итак, что мы имеем. Очень многое указывает на то, что грязные деньги поступают в некую стороннюю компанию и эта компания становится мощным инвестором зарубежных лиг.
– Дай угадаю, – сказал я. – Это «Лабрам».
– И снова в точку! Судя по тому, что бухгалтеры мне тут рассказывают, схема выстроена довольно умно. «Лабрам» ведет с этими теневыми компаниями вполне законный бизнес и взимает с них премию по стандартным расценкам. Примерно треть или около того. Достаточно, чтобы хватануть неправедно нажитых денег, но недостаточно, чтобы это выглядело не как по учебнику, дескать, «проклятые капиталисты наживаются на бедных людях». «Лабрам» дает компаниям возможность расплачиваться в криптовалюте, поэтому они получают тот эквивалент, который дешевле всего приобрести, а потом влияют на рыночную конъюнктуру, чтобы поднять цену.
– И что, это так легко провернуть? – усомнилась Ванн.
– Как нефиг делать, – заверил Тони. – Вокруг полно болванов, возомнивших себя финансовыми гениями. Вам даже не придется делать ничего незаконного – просто сыграть на алчности недостаточно информированных людей. Главное – продать, пока все не обрушится.
– То есть «Лабрам» задирает цену, а потом спекулирует, – сказал я. – И где же здесь отмывание денег?
– Отмывание начинается тогда, когда «Лабрам» вкладывает свои средства в иностранные лиги. Они не делают инвестиций напрямую, а создают для этого некие общества с ограниченной ответственностью как форму помещения капитала, оставляют за собой управление ими, а потом приглашают туда в качестве миноритарных партнеров те сомнительные компании, с которыми ведут бизнес.
– И поэтому через год или два после того, как иностранная хилкетная лига начинает работать, миноритарные партнеры продают свои доли назад компании «Лабрам», которая покупает их по непомерно раздутой цене, – сказала Ванн.
– По непомерно раздутой цене, которая соотносится с той премией, что они заплатили «Лабрам» за услуги, плюс некоторый процент за подготовительную работу с криптовалютой, – добавил Тони. – И – вуаля! Грязные деньги отмыты, все счастливы, все богаты, за исключением недоумков, которые поздно спохватились для того, чтобы избавиться от криптовалюты.
– Для отмывания денег на международном уровне как-то простовато, – сказала Ванн.
– Я излагаю вам лишь сокращенную версию, – заверил ее Тони. – Эти фрики от бухгалтерии говорят, что вся схема действительно почти гениальная, если так можно говорить о мошенничестве. И это даже не первый раз, когда «Лабрам» проворачивает такое.
– А когда в первый раз?
– Когда Амели Паркер открыла ту фирму по спортивным добавкам. Изрядная доля инвесторов, готовых вкладывать в стартап, оказалась из числа либо тех мутных компаний, с которыми «Лабрам» вела общий бизнес, либо их владельцев, принявших риск на себя. Они вложили средства, фирма ни шатко ни валко работала несколько лет и даже умудрилась не лопнуть, а потом явилась «Лабрам» и выкупила ее за бешеные деньги.
– Все делают бизнес, все счастливы, – резюмировала Ванн и повернулась ко мне. – А теперь, я полагаю, они намерены провернуть то же самое с «МобилОн». Той самой, куда Паркер хотела вас заманить.
– И еще долю прибыли обещала, – добавил я.