Нужно думать о себе! Может, там и пятьсот прилавков, но ехать до Дафни – добрых полтора часа. Наверняка мы проголодаемся и заскочим куда-нибудь перекусить… К тому же в машине нас будет только двое. Я и он. Вместе. Целый день!
Мне так хотелось поехать, что вспотели ладони. И не только потому, что блошиный рынок – это сущий рай, но и потому, что целый день с Донованом – рай тоже.
Но нет. Нет.
Я должна его отпустить.
Должна.
Вспыхнув от накатившего чувства вины, я ответила:
– Извини, Донован, – и через силу выдавила: – У меня в воскресенье несколько встреч.
– И их нельзя отменить?
Не доверяя голосу, я покачала головой.
– Уверена?
– Ага, – прохрипела я.
– Мэгги, тебе никогда не приходило в голову, что у тебя слишком много дел?
О да, еще как приходило! Особенно в последнее время. А так хотелось бы сбавить обороты, просто наслаждаться жизнью… Но сейчас, когда работа была нужна мне как предлог, я не могла себе этого позволить.
– Вовсе нет.
– Тогда ладно. – Выдохнув, он пнул ногой камешек. – Наверное, мне пора ехать.
– Мне тоже пора возвращаться в кофейню, – с трудом сглотнув, отозвалась я.
Донован направился к фургону, затем резко развернулся.
Сердце заколотилось в груди.
– И последнее.
– Да?
Почему у меня в душе затеплилась надежда? Она не имела на это права. Никакого права!
Его глаза потемнели.
– Сегодня меня в пекарне поймал Роско Додд.
Я не поняла, почему он так резко сменил тон и тему разговора.
– Он любит присесть на уши.
Донован, нахмурившись, поднял глаза и уставился на качавшиеся над нашими головами пальмовые листья.
Слева и справа так и мелькали предупреждающие флажки.
– С Роско что-то не так? Или с кем-то другим из Доддов?
Роско, милый старичок за восемьдесят, жил со своим сыном и его семьей неподалеку от моего отца. В городе его любили, несмотря на то что он слыл ужасным болтуном.
– Нет, с ним все в порядке. В полном, – заверил Донован и, снова взглянув на мою футболку, добавил: – Он, как и весь город, хотел поговорить о том, что твой отец продает «Сороку».
Если я больше ни разу об этом не услышу, счастью моему не будет предела. Я просто в экстазе забьюсь!
– Ну и как, сообщил что-то стоящее внимания? – спросила я, все еще не понимая, отчего Донован так посерьезнел.
Я бы не прочь была послушать, тем более что Кармелла откровенно меня избегала. Она несколько дней не заглядывала в кафе и не отвечала на мои звонки.
Донован скрестил руки на груди:
– Роско задал мне вопрос, на который у меня не нашлось ответа. Но, может, его знаешь ты. Он спросил, кто и в каких долях владеет кофейней.
– Кто владеет? А в чем дело?
Донован с несчастным видом переминался с ноги на ногу.
– Точно не знаю. Но Роско считает, что если Дез собирается продать кафе, то, возможно, он именно поэтому ходил к поверенному.
Я даже отшатнулась. До сих пор я никогда не изучала этот вопрос, но всегда считала, что кофейня принадлежит обоим моим родителям. Именно поэтому папа так легко взял все на себя, когда мама пропала.
Если он хочет продать «Сороку», выходит, ему придется вычеркнуть из документов мамино имя?
Но он же не станет ее продавать!
Я уверена.
Практически уверена…
От накатившей паники у меня зудела кожа.
Донован уцепился большим пальцем за плечо.
– Мне уже пора. Слушай, если передумаешь насчет блошиного рынка, мое предложение в силе. И, Мэгги, надеюсь, ты знаешь, что если тебе захочется поговорить об отце, «Сороке» или о чем-нибудь еще, я рядом.
– Я знаю, Донован, – борясь с головокружением, заверила я.
Ссутулив плечи, он сунул руки в карманы. Снова пнул камешек – тот покатился по дорожке. И стал забираться в фургон.
Хотелось окликнуть его, попросить не уезжать, остаться со мной. Рассказать мне о блошином рынке еще. И о том, каким он видит наше будущее.
Я сжала губы, чтобы не выпалить все то, что так и рвалось с языка. Все то, что, как мне казалось, он должен был знать. Например, как сильно я люблю его. Еще с пятнадцати лет.
Фургон заворчал, просыпаясь. Развернулся. Донован грустно улыбнулся из окна и поехал прочь.
Хотелось плакать. Рыдать до судорог. Призвав на помощь всю силу воли, я сдержала слезы.
Развернулась к «Сороке» и обнаружила, что у задней двери «Стежка» стоит Эстрель с пустой картонной коробкой в руках. Не знаю, давно ли она вышла, да это и не было важно! Со своим ви́дением она наверняка и так все знала о моей удручающей личной жизни.
– Магдалена, разве ты сейчас не отрицаешь свои истинные желания? – резко и твердо произнесла она. – Если продолжишь сдаваться под грузом прошлого и идти на поводу у страхов, никогда не получишь желанного будущего, никогда не станешь счастливой. Ты должна примириться с прошлым, чтобы двинуться дальше. Прекрати прятаться от боли! Выбраться можно, только пройдя сквозь нее.
Как бы резко она ни говорила, в глазах, смотревших на меня сквозь вуаль, читалось участие, и я тут же потеряла самообладание. Веки защипало от слез.
Эстрель в черном прозрачном шифоновом платье и туфлях на массивных каблуках протопала к мусорному баку, швырнула в него коробку и, взглянув на меня, произнесла:
– Так было сказано.
Глава 14
– Ну как? – спросил Сэм через час, после того как я чуть не рухнула в обморок на площади.
Мы с ним сидели за круглым деревянным столом, а Норман, сладко посапывая, спал у моих ног. Сэм как раз убрал мою опустевшую тарелку.
– Честно? Тост смахивал на опилки, но ничего вкуснее этого джема я уже несколько месяцев не ела. Могла бы столовой ложкой его уминать! – Я взяла банку без этикетки, поднесла к свету и залюбовалась рубиновым блеском. – Его что, из радуг и единорогов варят?
– Почти. Это малина из сада моей мамы.
Я наблюдала, как Сэм, двигаясь плавно и размеренно, ходит по кухне: ставит тарелки в посудомойку, вытирает крошки на столе вокруг тостера, вешает полотенце на ручку духовки.
Дом Сэма не сильно отличался от дома Мэгги – правда, казался больше, просторнее, и потолки тут были сводчатые. Свет в комнаты проникал через выходящие на южную сторону окна, из которых открывался великолепный вид на лежащий через дорогу залив.
И пускай створки были закрыты, я все равно слышала шорох волн – бесконечное перекатывание вперед-назад. Под потолком гудел вентилятор с погнутой лопастью, а в коридоре за закрытой дверью работала стиральная машина.
– А где находится волшебный сад твоей мамы? Где-то неподалеку?
Несмотря на минимальный декор, оформленное в голубых и бежевых тонах помещение казалось милым и уютным. На белом дубовом полу, выделяя область гостиной, лежал пушистый ковер. На двух составленных буквой «Г» диванах (с одного удобно было смотреть телевизор, с другого – любоваться видом за окном) лежали четыре подушки. Телевизор стоял на изящном дубовом буфете, а пульт от него лежал на круглом журнальном столике. Я не увидела ни одной фотографии, не считая снимка Нормана, пришпиленного к холодильнику магнитом. Вместо картин стену украшали три больших плаката в рамках с изображением чертежей музыкальных инструментов: гитара, скрипка и банджо. Висели они рядком напротив деревянного стола. И единственные из всей обстановки намекали, что я права, подозревая Сэма в тайных занятиях музыкой.
– В Северной Алабаме, рядом с Хантсвиллем.
– Ты там вырос?
Он явно напрягся и, занявшись проверкой мисочек Нормана для корма и воды, двигался уже вовсе не так плавно и непринужденно. Наконец Сэм вернулся за стол, сел и скрестил руки на груди.
– Да. Мы с родителями и сестрой там жили. Собственно, они там до сих пор.
– Только без тебя.
– Только без меня, – повторил он, глядя в окно.
Там качали метелками на ветру колоски, росшие вдоль тротуара на другой стороне улицы, словно танцевали под мелодию, слышную им одним.
– А почему ты переехал сюда? – наудачу спросила я.
Сэм стряхнул со стола невидимые крошки.
– В погоне за счастливыми воспоминаниями. Когда я был маленьким, тут жили мои бабушка с дедушкой. Хотел купить дом на первой линии, но такие не часто выставляют на продажу. В детстве я постоянно бегал по этому пляжу, играл в воде, засыпал под колыбельную волн.
– Думаю, колыбельной лучше во всем мире не найти!
Я покосилась на дом Деза. Интересно, скоро ли он узнает, что случилось со мной утром, и передумает брать меня на работу? Мэгги уже звонила (ей, наверное, одной из первых доложили), кудахтала надо мной и отказывалась вешать трубку, пока мы с Сэмом не заверили ее, что со мной все в порядке. Я так и видела, как затянутая в спандекс Беттина влетает в кафе и взволнованно выкладывает потрясающую новость.
Сэм смотрел на мой стакан, почти до краев наполненный водой: стоило мне хоть чуть-чуть отпить, как он тут же подливал.
– Может, хочешь еще что-нибудь поесть?
Он предложил уже все на свете! Но меня привлек лишь тост с джемом и маслом. Я заставила себя съесть два. Уже хорошее начало! Покачав головой, я ответила:
– Ты столько для меня сделал – слов нет!
Он, отмахнувшись, пробормотал что-то про соседскую взаимопомощь.
– Ты хотя бы немного порозовела.
Норман зафырчал. Я наклонилась и погладила его по голове.
– Наверное, щеки пылают? Потому что мне очень неловко. Страшно подумать, что теперь обо мне болтают!
Я так старалась, чтобы никто не узнал о моих проблемах со здоровьем, а в итоге забыла поесть и все испортила. Теперь все постоянно будут бояться, что я ни с того ни с сего упаду в обморок.
Но это был не припадок. Совершенно точно. Я не теряла сознания. Прекрасно осознавала, кто я, где и с кем – а перед припадками я всегда об этом забывала.
– Теперь весь город будет о тебе болтать, – заметил Сэм. – Впрочем, он уже и так судачит.