– Ты не очень-то успокаиваешь…
– Добро пожаловать в маленький городок! – Смех у него был низкий и приятный.
Я сделала глоток воды.
– Это просто нечестно! Обо мне людям известно все, а я ни о ком ничего не знаю.
Не считая того, что рассказала мне Джолли.
– В конце концов все узнаешь. Всегда так происходит!
Интересно, а его историю знали многие? Мне почему-то казалось, что нет, несмотря ни на что.
Я съехала на краешек стула.
– Мне пора. Прости, пожалуйста, что тебе пришлось потратить на меня все утро!
– Не за что извиняться. Рад был помочь!
Норман, лениво виляя хвостом, поднялся на ноги. Я опустилась на корточки, погладила его и дала облизать свою ладонь.
Сэм тоже встал и теперь наблюдал за нами.
– Вот бесстыдник!
– Обожаю его. Правда. – Я поцеловала Нормана в пушистое темечко. – Ты самый лучший мальчик на свете, верно?
Пес всем телом завибрировал от удовольствия.
Я в последний раз погладила его, а потом встала, радуясь, что ноги не подкашиваются. Чувствовала я себя явно лучше, но не сказать, что великолепно. Очевидно, два тоста, даже с замечательным джемом, вылечить меня не могли.
Через плечо Сэма я снова оглядела трио инструментов и остановилась взглядом на скрипке – такую еще иногда называли народной.
– Вчера вечером, когда я спросила, не знаешь ли ты, кто играл на скрипке, мне показалось, что ты солгал. Но зачем? Тем более раз у тебя так хорошо получается!
Мы же вроде как стали друзьями? А значит, нужно было разобраться с этой ложью. Чтобы я могла доверять Сэму.
– Прости… Мне очень стыдно, но твой вопрос застал меня врасплох. – В его темных с золотыми искорками глазах плескалось сожаление. – Я не… Я пока не готов об этом рассказывать.
От его взгляда мое сердце разлетелось на куски. И чтобы не наделать глупостей – например, не броситься его обнимать, – я направилась к двери.
– Все нормально. Может, когда-нибудь сам захочешь рассказать. Только не ври больше, хорошо?
– Обещаю, – торжественно поклялся он, опередил меня и распахнул передо мной дверь. – Ава, пока ты не ушла, объясни, пожалуйста, как ты могла услышать скрипку. Я играю только в студии со звуконепроницаемыми стенами. Снаружи ничего не слышно. Я дважды проверял.
Теперь меня застали врасплох! Растерявшись, я в попытке выиграть время вышла на крыльцо. Совершенно не хотелось рассказывать Сэму о припадках и о том, как после одного особенно сильного у меня обострились слух и обоняние. Мне вообще не хотелось, чтобы кто-то знал про мою эпилепсию. Я мечтала быть нормальной. Но и врать было бы нехорошо. Я открыла рот, снова закрыла. На глаза навернулись слезы.
– Все нормально. Может, когда-нибудь сама захочешь рассказать, – повторил Сэм мои слова.
Я медленно кивнула и развернулась.
– Подожди секунду! – Он бросился в кухню, достал что-то из комода и рванул обратно. – Это тебе.
Сэм вручил мне неначатую баночку малинового джема. Я крепко прижала ее к груди.
– Спасибо! За все спасибо, Сэм.
– Пожалуйста, Ава.
Шагая по занесенной песком улице, я точно знала, что, пока не зайду в дом, Сэм будет смотреть мне в спину, проверяя, все ли в порядке. Я медленно поднялась по ступенькам, вспоминая, что утром он сразу же бросился мне на помощь. Накормил меня, чтобы я восстановила силы. Поделился волшебным джемом своей мамы. И позволил провести время с Норманом. И даже чуть-чуть с собой.
Когда я вставила в скважину ключ, который дал мне Дез, налетел такой ветер, что я едва не грохнулась. Дверь отворилась, в лицо ударил прохладный кондиционированный воздух. Но прежде чем войти, я обернулась и помахала Сэму.
Он помахал в ответ, а затем скрылся в доме.
Я ступила в комнату, прижимая к груди банку джема и прекрасно осознавая, что это наименьший подарок из всех, что Сэм преподнес мне этим утром.
– Она, кажется, спит. – Я тихонько спустилась по лестнице.
Придя к отцу, я сразу же поднялась наверх узнать, как чувствует себя Ава, и обнаружила, что она лежит на кровати, свернувшись клубочком поверх покрывала. Хотелось сунуть ей под голову подушку, укрыть одеялом и проверить, нет ли температуры, но я взяла себя в руки.
Поначалу я вообще не хотела подниматься наверх: помнила, как Эстрель сказала, что я иду на поводу у своих страхов. Но иногда страхи рождаются не на пустом месте. Например, когда боишься за другого – боишься его потерять. Поразительно, как быстро я привязалась к Аве, стала о ней беспокоиться!
Отец поправил коробку, венчавшую башню перед входной дверью, и пошел в гостиную.
– Феечка совсем вымоталась. Как приехала, ни разу не присела!
У меня болела голова. Я была на пределе с той самой минуты, когда Донован грустно мне улыбнулся. А еще из-за того, что он сказал про Роско. И из-за расспросов о том, в чьей собственности находится кофейня.
Я пробралась сквозь лабиринт коробок в коридоре, которых за последние дни, кажется, стало еще больше. Откуда ни возьмись вылезла Молли, бросилась к лестнице, и я едва об нее не споткнулась.
Кошка уселась на нижнюю ступеньку и обвила хвостом лапы. Мне отчего-то казалось, что она надо мной посмеивается.
– Не смешно! – буркнула я.
Она дернула усами, не соглашаясь.
Оставив ее злорадствовать, я прошла вслед за отцом в гостиную.
– Ава сказала, с тех пор как умер Александр, у нее нет аппетита. Но мне уже кажется, что дело не только в этом.
Странно было говорить об этом парне так, словно я знала его лично. Хотя в каком-то смысле, наверное, так и было. Ава так живо описала его характер, что теперь мы все его знали. Вольный искатель приключений! Как мой папа в юности.
– Конечно, горе выматывает. Я десять фунтов сбросил, когда твоя мама… пропала. – Папа вздохнул. – Много лет морепродукты не ел – запах слишком напоминал о том дне. Не знаю, помнишь ли ты, как в ту пору воняло водорослями…
Конечно, я помнила! В тот год к пляжу несколько месяцев подряд прибивало очень пахучие водоросли. Мне до сих пор снилось, как мама путается в них.
Вспоминать тот случай и то, что маму до сих пор не нашли, ужасно не хотелось, но я сообразила, что это лучший предлог завести наконец разговор о том, кому принадлежит кофейня. Тем более что надпись на моей новой футболке отец вроде как не заметил.
Он присел на корточки перед другой коробкой.
– Ава рано или поздно найдет что-то, что поможет ей справиться. Как находим мы все.
Я села на подлокотник дивана, набрала в грудь побольше воздуха и решительно начала:
– Так вот что с тобой происходит в последние дни? Ты ищешь свой способ справиться?
Папа поднял на меня глаза и наконец заметил футболку. Он осуждающе вскинул мохнатые брови.
– В какой-то мере.
– Слушай, мне не пришлось бы писать это на майке, если бы ты положил конец сплетням.
«Слушай»! Я начала говорить как Донован. Ничего себе, как быстро он проник в мое подсознание! А впрочем, наверное, он был там всегда. Просто сидел тихо.
Торопясь во всем разобраться, пока не растеряла порох, я продолжила:
– В городе все только и говорят о том, что ты ходил к поверенному по наследству и это как-то связано с долевой собственностью кофейни. Что скажешь?
– С долевой собственностью? – Он покачал головой. – Могу тебя заверить, Мэгги-сорока, что к Оррелу я ходил не из-за этого. Богом клянусь!
Взгляд у него был честный, но я видела, что в глубине глаз все равно таится какой-то обман. Папа юлил, не желая говорить, что затеял на самом деле.
И задумчиво хмурился.
– Впрочем, наверное, если бы я решил продать кофейню, мне пришлось бы обсудить это с ним.
У меня волосы встали дыбом.
– Пора прекратить это безумие! Я устала. Мне до смерти надоело отвечать на один и тот же вопрос! Мы оба знаем, что кофейню ты не продашь, потому что она не твоя. А мамина.
Папа посмотрел на меня с таким разочарованием, что стало понятно: я завалила какой-то тест. Этот взгляд одновременно разбил мне сердце и ужасно разозлил.
Он поднял коробку.
– Была мамина. Когда-то. Но прошло много лет. Я уже говорил: возможно, пришло время отпустить прошлое.
Сердце заколотилось в груди.
– О чем это ты? Разумеется, кофейня по-прежнему ее.
– Хм-м… – Он поволок коробку к выходу.
С пылающим лицом я устремилась за ним, из последних сил сдерживая ярость. Во дворе хлопнула дверь машины, и, выглянув, я увидела автомобиль Кармеллы.
Она шла к крыльцу с папкой «Недвижимость Дрифтвуда» в руках. Видимо, внутри лежали какие-то очень важные документы, ведь Кармелла заезжала к папе только в самом крайнем случае: она страдала от ужасной аллергии на кошек.
Злобная зверюга Молли как будто знала об этом и не упускала шанса потереться о ноги Кармеллы. Вот и сейчас она спустилась с лестницы и замерла у двери, готовая щедро одарить гостью кошачьей перхотью.
Понизив голос, чтобы не разбудить Аву, я спросила:
– Почему Кармелла идет сюда с папкой своего агентства? Что с тобой происходит? Ведь что-то происходит? Не отрицай!
Папа взволнованно посмотрел на меня:
– Мэгги, ты побледнела. Хочешь присесть?
– Не меняй тему! – Меня трясло.
– Магдалена, сделай глубокий вдох, – спокойно произнес он. – Я принесу тебе воды.
– Не надо мне воды! Мне нужна правда! И перестань надо мной кудахтать!
Он поднял глаза к потолку, покачал головой.
– Я буду кудахтать над тобой, пока не умру, а может, и после. – Он хохотнул. – Из меня ведь получится очень стильный призрак, правда?
Папа изобразил, будто играет на невидимой гитаре, и запел песню «Битлов» «Я тебя не замечаю»[11].
Меня снова захлестнуло багровой яростью. Как он смеет шутить? В такой момент? Я схватила рюкзак и закинула его на спину.
– Я ухожу.
– Мэгги, перестань. Не убегай! – попросил он.
Но я знала, что, если останусь, наговорю лишнего. Мы с отцом никогда не ссорились. Не помню даже, чтобы хоть раз говорили на повышенных тонах. Вообще-то мы с ним были люди покладистые.