Я чуть не расплакалась, когда Ноа перед отъездом на учебу обнял меня и подарил серебряную погремушку с выгравированной лодкой. Неизвестно было, как у него сложатся отношения с малышом в будущем, но почему-то я чувствовала, что они будут очень близки – насколько это возможно при такой разнице в возрасте.
Весь день я пыталась осмыслить, что мой малыш никогда не познакомится с Александром. И все гадала, неужели и с ним Александр поступил бы так же, как с Ноа: ушел прочь, даже не оглянувшись.
Боюсь, в глубине души я знала ответ.
Алекс не желал ни к чему и ни к кому привязываться.
Закрыв глаза, я положила руку на живот и прислушалась. Теперь я понимала, что все это время слышала быстрый стук крошечного сердца: тук-тук-тук. Просто раньше я думала, что это шумит что-то другое – вне моего тела. Но сейчас, слыша его, я успокаивалась и расслаблялась.
Над крыльцом горел приглушенный свет – красно-оранжевый, чтобы не пугать морских черепах. Вокруг летали мошки, но бабочек, к моей радости, не было видно. Когда я сказала, что хочу посидеть на крыльце, Дез дал мне натуральный спрей от комаров, и теперь казалось, что я очутилась в эвкалиптовом лесу, а угомонившиеся волны поют мне колыбельную.
От мыслей о Сэме в груди разливалась боль. Он так и не пришел… Я старалась не думать об этом, потому что с такими болезненными размышлениями мне сейчас было не справиться.
– Я скоро вернусь, Феечка! – крикнул Дез с террасы. – Справишься тут одна?
– Справлюсь.
Я спустила ноги с шезлонга и развернулась к нему. Он собирался сходить в «Соленый Южанин» за едой и побыть вечером дома на случай, если мне что-то понадобится. Честно говоря, Дез сегодня работал моей сиделкой гораздо активнее, чем я для него во все предыдущие дни.
– Дез, пока вы не ушли, можно задать странный вопрос?
– Обожаю странные вопросы! Вперед, Феечка!
Я все еще кое-чего не понимала в ситуации с Кармеллой.
– Помните, когда мы с вами впервые встретились, в доме внезапно запахло водорослями? И воздух на секунду замер?
– Как забыть твоего призрака? Это было нечто!
Тут Дез нахмурился, видимо, вспомнив, что письмо мне прислала Эстрель, а значит, в тот день никакого Александра с нами в комнате не было.
– Вы с тех пор чувствовали этот запах? – я обернулась через плечо. – Там, в доме?
Он почесал бороду.
– Вроде бы нет. А ты?
– Пару раз.
– Интересно… Может быть, за тобой все же приглядывает некое существо? Невероятно!
У меня же эта идея восторга совсем не вызывала. Скорее озадачивала.
Вскоре Дез ушел за едой, а я все сидела погруженная в свои мысли, как вдруг завибрировал телефон.
Мама: Мы с Уилсоном будем у тебя завтра в полдень. Что-нибудь привезти?
Когда я позвонила и все ей рассказала, ее было уже не остановить. Хоть я уверяла, что со мной все в порядке, маме не терпелось обнять меня и убедиться во всем, увидев собственными глазами. Я подозревала, что обнимать она будет примерно как Беттина: без монтировки не высвободишься. Но меня это не пугало. Я даже этого ждала.
Я: Главное, просто приезжайте.
Мама: Скоро увидимся! Люблю тебя.
Я: Я тоже тебя люблю!
Отложив телефон, я встала. На воде мерцала лунная дорожка; нужно было накрыть стол к ужину, но я никак не могла оторвать глаз от этой красоты.
Я все стояла как завороженная, как вдруг услышала звон собачьего адресника и тихие шаги. Дыхание перехватило. Обернувшись, я увидела, что по боковой террасе ко мне бежит Норман. Я присела, распахнула руки, и он прыгнул в мои объятия. Я засмеялась, он же лизал мне лицо, вертелся и счастливо скулил.
Сэм неловко топтался рядом с маленьким завернутым в папиросную бумагу свертком в руках.
– Надеюсь, мы не помешали! Встретили Деза, и он сказал, что ты здесь.
Я встала с Норманом на руках.
– Совсем не помешали!
– А тебе можно его поднимать? – всполошился Сэм. – Давай заберу.
Он подошел ко мне так близко, что я разглядела теплые золотые искры в его глазах. Но Нормана не отдала.
– Все нормально. Все хорошо.
Я не знала, сколько раз должна была это произнести, чтобы мне поверили. Чтобы я сама себе поверила. Вероятно, мне предстояло всю жизнь в глубине души бояться, что припадки вернутся, потому что, несмотря на ремиссию, такая вероятность оставалась. Однако врачи заверили, что, даже если эпилепсия снова даст о себе знать, у меня есть все шансы родить здорового ребенка. Для меня было большим облегчением это услышать.
– Медсестры в больнице научили меня справляться с утренней тошнотой, так что мне уже гораздо лучше, – добавила я.
Хотелось поднять эту тему. Поговорить открыто. Все равно он наверняка уже знал о том, как я побывала в больнице.
С бьющимся сердцем я смотрела на Сэма. Почему-то казалось, что между нами пропасть, хотя разделяла нас всего пара футов[16].
– Я кое-что тебе принес. – Он продемонстрировал мне сверток.
– Совсем необязательно…
– Мне хотелось.
Я неохотно отпустила Нормана на пол, и он тут же побежал на веранду, откуда за ним наблюдала Молли. В последний раз, когда я ее видела, она спала в кастрюле на плите. Придется попросить Деза отдать мне эту кастрюлю – без нее Молли наверняка не захочет переезжать. Я открыла дверь, впустила Нормана, и они с Молли тут же начали тереться носами и стукаться лбами.
Никогда не угадаешь, где найдешь себе друга!
– Пойдем туда, а то здесь комары, – позвала я Сэма.
Он обогнал меня, придержал дверь, и, проходя мимо, я вдохнула его запах: цитрус и орехи. Так хотелось, чтобы он меня обнял! Так хотелось всего того, что, наверное, было теперь недостижимо…
Я села в кресло, он – в другое. С минуту мы просто смотрели, как резвятся Молли и Норман. Затем Сэм вручил мне сверток.
Я взяла его, ощупала и взглянула ему в глаза.
– Что же это такое?
Он с улыбкой смотрел, как я разворачиваю бумагу и достаю маракас с деревянной ручкой и зеленой в желтый горошек яйцевидной трещоткой.
– Первый музыкальный инструмент малыша! – Сэм, сложив руки, подался вперед.
Улыбнувшись, я тряхнула маракасом, и внутри трещотки застучали сушеные бобы.
– По сути это всего лишь погремушка, которой удалось прославиться на весь мир, – добавил он.
Я пыталась сдержать слезы. Не хватало еще расплакаться, закатить сцену! Делать вид, что ничего не изменилось, я не могла. Потому что изменилось все.
– Спасибо! – выговорила я.
– У меня была мысль купить тамбурин, но для детей это не лучший вариант: у тарелочек могут быть острые края. Такое лучше дарить ребенку постарше, так что я приберегу идею на будущее. И рад буду научить его или ее играть на любом музыкальном инструменте в мире! – Сэм задержал дыхание. – Если ты захочешь, конечно.
Внутри затеплилась искра надежды. Сердце стучало так, что я с трудом разбирала его слова.
– Захочу. – Я подняла на него глаза.
– Извини, что не навестил в больнице! Не хотел, чтобы ты подумала, будто я лезу не в свое дело и кудахчу над тобой. Хотя бог свидетель: мне не терпелось убедиться, что врачи все делают как следует. А сегодня я весь день пытался подобрать правильные слова, чтобы между нами не вышло недопонимания.
Не доверяя своему голосу, я просто кивнула. Тоже не хотела никаких недопониманий.
Сэм внимательно смотрел на меня, потирая руки.
Я все ждала, но он молчал.
– Ты мне их так и не скажешь? – наконец спросила я.
– Скоро услышишь, – засмеялся он.
Мои плечи расслабились.
– Очень загадочно!
Помолчав пару секунд, Сэм ответил:
– Недаром я два года подряд получаю титул самого загадочного мужчины Дрифтвуда!
Он протянул мне руку ладонью вверх, и я вложила свою руку в его. Он сжал мои пальцы.
Так мы и сидели, слушая песню ночи и очаровательную мелодию волн, пока Дез не принес ужин.
Несколько часов спустя я выключила свет, намереваясь как следует выспаться. Молли свернулась в ногах, но когда я улеглась под одеяло, перебралась на подушку.
Я почесала ей шею; она коротко мурлыкнула. Я же сохранила этот краткий счастливый звук в своем сердце.
Улыбнулась в темноте – и замерла в предвкушении.
Долго ждать не пришлось.
Сэм сегодня играл на гитаре. Я прислушалась, пытаясь определить, что за песню он выбрал для нашей маленькой игры «Угадай мелодию». С теми самыми точными словами.
Он ударил по струнам, но мне никак не удавалось распознать мотив. Это явно было что-то в стиле кантри – традиционные три аккорда. Я села в постели, отбросила одеяло и подошла к окну. Стала вглядываться в темноту, окутавшую дом Сэма, как будто так было проще различить мелодию.
Как ни странно, на этот раз он играл на крыльце: сидел на ступеньках, низко склонив голову и отбивая ритм ногой. Норман пристроился рядом и вилял хвостом.
В его музыке звучали желание, тоска, надежда и отчаянная мольба. Ощущение было такое, как будто сердце узнало мелодию, но разум не может вспомнить слова.
Наконец я сообразила, что песню, вероятно, написал сам Сэм, и в ту же секунду услышала его голос, хриплый и чарующий:
Я не у дел, записной неудачник.
Я не у дел, не везет мне в любви.
Мрачный отшельник, угрюмый собачник…
Но вот пришла ты,
Но вот пришла ты.
Я едва дышала: меня захватила мелодия, нараставшая к последней строке. На глаза навернулись слезы. Голос у Сэма был такой тоскливый, такой измученный – казалось, он вот-вот заплачет. Вдруг он запел тихо-тихо, почти шепотом:
«Будь что будет, – ты говоришь. –
Будь что будет».
Снова крещендо; голос зазвучал громче, и тоска в нем сменилась удивлением:
Знаешь, я в деле: долой неудачи!
Знаешь, я в деле: теперь повезет!