Ночь – идеальное время для проверки честности нашего заложника – прошла без происшествий. Подступы к «Ною» патрулировали вооруженные клирики и истребитель, но возле «Архангела Сариила» все было спокойно. Отоспавшийся днем, Убби зорко следил за округой, позволяя теперь хорошенько отдохнуть мне. Я был уверен, что беспокойство и мандраж перед грядущей битвой не дадут мне сомкнуть глаз, но тем не менее все же уснул и проспал почти до рассвета. А разбудил меня обрадованный голос северянина, стоящего у северных окон и показывающего на нечто, только что замеченное им вдали:
– Вставай, Проныра! Веселье начинается! Загрызи меня пес, но ты не должен такое пропустить! Ну и наложит же сейчас Нуньес в штаны! Ты только глянь: проклятые южане явились к проклятым ангелопоклонникам за своей проклятой королевой!
Я подскочил с дивана и тоже подбежал к окнам. Поднятый Сандаваргом шум выгнал из спальни опухшего и явно страдающего бессонницей Октавия. Любопытство перебороло в нем страх, и он, не спрашивая разрешения, тоже присоединился к нам. Никто, впрочем, не возражал. Пускай смотрит – все равно через минуту это увидят и услышат все, от последнего строителя до самого первосвященника.
Первое, что я увидел, выглянув в окно, было развевающимся на ветру знаменем. Солнце еще не взошло, но сумерки уже рассеялись, и этот огромный, поднятый на высоком флагштоке стяг был виден издалека. Можно было различить и то, что на нем изображено: синий щит, пересекаемый по горизонтали белой волнистой линией…
Известный всей Атлантике герб Владычицы Льдов! Под этим гербом бороздили хамаду водоналивные танкеры Юга, под ним патрулировала границу эскадра адмирала Дирбонта, под ним был взят Гексатурм, и под ним же мы шли на штурм Нового Жерла. И сейчас легендарное знамя, под которым была одержана победа над Вседержителями, медленно и неумолимо приближалось к Ковчегу.
Мы глядели на утреннее небо и видели плывущий по нему призрак из недавнего прошлого. Призрак, что не иначе явился сюда забрать души тех, кто посмел покуситься на жизнь Владычицы. И не только мы видели его. То здесь, то там уже раздавались удивленные крики, которых становилось все больше и больше. Ночующие на кораблях строители, громыхая дверьми и топоча сапогами по трапам, выбегали на палубы и обращали свои взоры на север. Туда, откуда надвигалось нечто пока им неведомое, но явно враждебное, если вспомнить, кого сегодня собирались казнить на храмовом корабле.
Из центральной части Ковчега было трудно рассмотреть, на каком бронекате установлен этот флаг. Но то, что его не несли в руках, было очевидно – ни один знаменосец не удержал бы такой величины древко с таким огромным полотнищем. Во всей округе лишь я да Убби знали правду. И знали, что с минуты на минуту произойдет, потому что это благодаря мне нынешнее утро кораблестроителей начиналось столь необычно.
Капитан Габор все-таки успел встретиться с Гуго и Малабонитой прежде, чем они покинули пригородное убежище и повели «Гольфстрим» к Ковчегу. Отрадно, что Ласло опять не сдрейфил и не пошел на попятную, когда услыхал, что мне от него требуется. А именно – обстрелять Ковчег из катапульт. Но не с целью нанести урон кораблям или, того хуже, наделать жертв среди мирных строителей. «Торментору» предписывалось стрелять одними каменными ядрами и метить лишь в судовые борта. Вряд ли ядра их пробьют, зато шуму будет столько, что, помимо Ковчега, он перебудит весь Аркис-Грандбоул.
Габора отвечал за обманный маневр: наведение массовой паники и отвлечение на себя всех стерегущих «Ной» сил. А заодно, если получится, и механизированных патрулей, что разъезжали вокруг Ковчега. Вступать с ними в бой Ласло, разумеется, было не нужно. Едва они пойдут в контратаку, как дальнобой развернется и на полном ходу пустится наутек. Возможно, ему удастся оттянуть бронекаты противника за собой в хамаду. Не все, но хотя бы часть. Что тоже неплохо, ведь чем больше их погонится за «Торментором», тем меньше останется бронированных помех на пути «Гольфстрима». А он уже без стрельбы и шума подкатит к Ковчегу с юга и двинет в разразившейся неразберихе к храмовому кораблю.
Я не просил Ласло вывешивать знамя – это была целиком и полностью его идея. У меня и в мыслях не было, что дезертиры-южане все еще хранят у себя символ исчезнувшей империи, которой они когда-то служили. Тем не менее привязанность Габора к этой священной реликвии оказалась весьма кстати. И реющее над дальнобоем гербовое полотнище лишь усугубило нарастающую, словно горный обвал, панику.
У страха, как известно, глаза велики. Когда в Ковчег полетели первые камни, отовсюду послышались крики о том, что остатки эскадры Дирбонта подступили к столице, дабы освободить Владычицу Льдов. Мы с Сандаваргом в этот момент уже покинули апартаменты Октавия и, стараясь не выделяться из толпы, двигались в обход центральной части Ковчега к его южному краю. Люди вокруг нас метались от корабля к кораблю, испуганно прислушивались к доносившемуся с севера шуму, громко обсуждали невероятные слухи и суматошно гадали, что же делать. Наиболее отважные хватали ломы, лопаты или оружие, если оно у них имелось, и бежали в сторону грохота на битву с захватчиками. Кое-кто, уже без оружия и героических воплей, бежал в обратном направлении. Мы невольно очутились среди последних, поскольку наша цель находилась сейчас у южного въезда на стройплощадку.
Мы постоянно озирались, высматривая в толпе жандармов и клириков, что готовились отразить угрозу, явившуюся сюда под знаменем Юга. Отовсюду слышались отрывистые команды, бряцание оружия и топот бегущих в ногу отрядов. Истребитель, что дежурил близ «Ноя», покинул свой пост и покатил защищать северный рубеж. Доносящийся с окраин стройплощадки грохот колес давал понять, что прочая техника также спешно отправлена на перехват противника. Прорви его бронекаты оборону, Ковчегу будет нанесен немалый урон, ведь стоящие на опорах корабли представляют собой довольно уязвимые цели.
В отличие от «Торментора» «Гольфстрим» приближался к Ковчегу с такой спокойной обыденностью, будто он и впрямь принадлежал хозяевам и только что прибыл из дальней поездки. Септианский флаг нам было взять неоткуда, но де Бодье все же нарисовал на бортах истребителя для отвода глаз крылатую чашу. А также закрыл его мрачно знаменитое название оставшимся у нас со времен южной одиссеи маскировочным щитом с липовым именем «Октант». Вдобавок на фоне суматошно перегруппировывающихся бронекатов (жандармы решили бросить на Север весь транспорт, какой только был на стройплощадке и поблизости от нее) наш двигался нарочито неторопливо. Так, словно его вернувшейся из командировки команде еще не сообщили, что стряслось, и не отдали никакого приказа.
Ничто не выдавало в мнимом «Октанте» злоумышленника. Никто не показал на него пальцем и не закричал «Враги! Враги!» А между тем как раз его-то и следовало по-настоящему бояться, в отличие от шумного, но валяющего дурака дальнобоя.
Дабы Гуго и Долорес не проехали мимо нас, мы бежали навстречу им по той же дороге. Кроме меня и Убби, по ней двигались и другие люди, но, тем не менее, сидящая на марсовой площадке Малабонита высмотрела нас издалека и доложила об этом находящемуся у штурвала Сенатору.
Гуго, однако, не поспешил в моторный отсек, чтобы переключить ДБВ на нейтральную передачу, а прокричал кому-то в коммуникатор нужное распоряжение и остановил «Гольфстрим», не покидая рубки. Это могло означать лишь одно: Габор откомандировал нам в помощь добровольца из своей команды. Такого, который не побоялся сунуться во вражеское логово и был морально готов к тому, что может не вернуться оттуда живым.
Взбежав по трапу на борт, мы с Убби сразу же поднялись в рубку. Вскоре к нам присоединилась Малабонита, которой я тут же передал свою сумку и поручил поскорее собрать и зарядить лежащую там «Мадам де Бум». Мешкать было нельзя. Забрав у Гуго штурвал, я сразу отдал в моторный отсек команду трогаться, а Сенатору велел остаться и быстро ввести меня в курс событий.
Едва ступив на палубу, я понял, что де Бодье без нас зря времени не терял. Обе трофейные пушки были водружены на свинченные из запчастей импровизированные лафеты, где вместо откатных колес использовались шестерни. На них же орудия можно было перемещать по палубе к любой бойнице. Система наведения, правда, получилась грубоватой – пушечный ствол поднимался между направляющими стойками и закреплялся шплинтом всего в трех положениях. Впрочем, для стрельбы на короткое расстояние лафеты вполне годились, а большего нам и не требовалось.
– Оба орудия заряжены и готовы к стрельбе, мсье шкипер, – доложил Гуго, не дожидаясь расспросов. – Наши пороховые запасы ограничены, но примерно на дюжину выстрелов их хватит.
– Вы отлично поработали, mon ami, – похвалил я мастера на все руки. – Что насчет вашего нового помощника? Он справится, как думаете?
– Джура – толковый парень. Должен справиться.
– Тогда берите Долорес и Убби, катите пушки на нос, наводите их по курсу и готовьтесь стрелять по моей команде.
– Будет исполнено, мсье шкипер! – откликнулся Сенатор и поспешил вместе с остальной командой к орудиям.
– Сфистать фсех на палупу! – бросил им вдогонку сидящий в рубке Физз, который опять остался не у дел и был этим весьма раздражен. – Орутия х пою! Прямая нафотка! Польшой хромкий охонь! Тафай-тафай, шефелись, лопотрясы!
Ехать между кораблей приходилось осторожно. Я не собирался давить колесами не успевающих уступать нам дорогу невинных септиан. Попадавшиеся навстречу жандармские офицеры кричали и указывали на север, пытаясь отправить нас вслед за остальными бронекатами. Выполнять эти приказы я, естественно, не намеревался, а продолжал мало-помалу двигаться в нужную нам сторону. А конкретно – туда, где меня дожидалась Патриция Зигельмейер.
Обстрел прекратился, когда мы подкатили к «Святому Игнатию», – похоже, Габор увидел движущиеся на него вражеские силы и понял, что пора сматываться. Испуганные отделочницы, побросав инструменты, метались по палубе корабля. Бригадирша была в курсе, что опасаться нечего, но она и не думала их успокаивать. А потом вовсе подхватила сумку и покинула их, взойдя по трапу на остановившийся поблизости бронекат «Октант». Сестры при этом что-то кричали ей вслед, но она даже не обернулась.