Сергей Сергеевич выслушал. Прошелся через всю комнату, повернулся опять к Аркадию и спрашивает:
— Однако… Что же вас все-таки больше интересует? На каком месте числится ваша МТС или какой урожай вырастет на колхозных полях?
Отпустил он Аркадия и Игната Игнатовича, а нас с Федей задержал, да и говорит Феде холодно и внушительно:
— Не кажется ли вам, что иногда у вас в МТС вокруг нормальных требований создается ненормальная обстановка? Продумайте… Присмотритесь…
Надо сказать, что ушли мы неудовлетворенные. Не того мы ждали. Заметно заскучал Федя. Он надеялся на полную поддержку Сергея Сергеевича, а получил критику своей линии.
Но сильнее всех переживал неудачу нашего похода против Насти Аркадий. Он думал, что избавиться от нее будет проще простого, и был неприятно поражен тем, что сидела она в МТС много крепче, чем ему казалось.
Запомнился мне один вечер.
После работы задержались мы в кабинете у Аркадия. Мы часто у него засиживались. Кабинет у него располагающий… Диван. Гардины. Изразцовая печка. Настроение у всех было неважное, но разговор шел тихий, мирный, на вполне нейтральную тему о нехватке запасных частей…
— Да, черт подери… — говорит Аркадий, — в этом захолустье какой-нибудь несчастный подшипник превращается в непреодолимое препятствие. Идешь с большой работы на маленькую, думаешь передохнуть, здоровьишком разжиться… А на маленькой хуже, чем на большой… Здесь прыщ с носа сковырнуть — и то проблема.
— Ты о чем? — спрашиваю.
— О чем? О ней, конечно. О нашей «малоподобной агрономше»… С большого предприятия сотрудника, который нарушает приказы директора и дезорганизует работу коллектива, удаляют в два счета. А тут…
Федя говорит ему:
— Ты же сам был в райкоме…
— Я и принял на себя главный удар! Настаивать дальше в моем положении было неудобно. Я надеялся, что когда я уйду, ты доведешь дело до конца. А ты… Только молодость тебя и извиняет. — И похлопал Федю по плечу. — Эх, Федя, ты, Федя!
Всегда Федя Аркадия слушался, а тут, смотрю, двинул плечом, стряхнул его руку и отвечает:
— Если б я был только «Эх, Федя», я бы еще прежде тебя избавился от нее… Крови она мне попортила не меньше, чем тебе… Но кроме того, что я «Эх, Федя», я еще и коммунист и руководитель партийной организации. Поэтому я должен взвешивать и причины и возможности…
Аркадий уселся в кресло, закинул ногу на ногу.
— Любопытно! — говорит. — Какие же ты обнаружил «причины и возможности»? Расскажи. Мы слушаем…
— И расскажу… Закупори котел и поддай жару. Закипит, забурлит, разнесет в куски! И чем выше давление пара, тем больше от него и бурленья и неприятностей… Что тут можно делать? Уйти подальше. Вот если бы я был только «Эх, Федя», я так бы и сделал… А можно и по-другому. По тому, как бурлит да как гудит, чувствуется: бродит сила и не может разместиться в тесном пространстве. Дай этой силе простор да верное направление, поставь клапаны, поршни, приспособь турбину — она тебе черт знает что своротит, гору дел переделает!..
Аркадий смеется, а глаза у него злые:
— Смотри-ка! Наш Федя стал аллегориями разговаривать…
Федю тоже забирает, но он не подает вида.
— Аллегория, — говорит, — вещь полезная. Когда у тебя в твоем хозяйстве трактора не работают и мощности простаивают, ты расстраиваешься? Или… может, важно одно — не отставать от соседей? А раз у соседей тоже простаивают, то какая в этом печаль… Как, по-твоему? А про себя скажу так. Мое хозяйство — люди. И по-хозяйски должен я добиваться, чтоб человеческая сила использовалась на полный коэффициент…
Аркадий опять засмеялся.
— Сила! Это она, агрономша?.. Ну, знаешь… Только для блохи и клоп — сила.
Вижу: пора мне вмешаться!
— Хватит вам, — говорю. — Что с вами сегодня? Мало вам агрономши Ковшовой. Если вы еще друг с другом возьметесь ругаться, что тогда будет в нашей МТС!
Кое-как замяли мы этот разговор.
А тут подоспели такие события: отпустили нам деньги на строительство. И задумал я поднять мастерские за один строительный сезон с тем, чтобы с осени разрешили нам открыть у себя на новой базе курсы механизаторов. Так, думаю, сразу убью двух зайцев — и ремонтная база будет и кадры.
Забот и трудностей, конечно, выше головы: проекты утверждай, и стройматериалы добывай, и строительную бригаду формируй! Неприятности наши с агрономшей отошли от меня, позабылись… Не до них мне стало.
А она меж тем времени попусту не теряла. Готовила она для нас еще одно острое переживание…
Дело в том, что прошлый год у нас был засушливый, и по большинству колхозов семенной материал оказался некондиционным. Область нас успокоила, что выделены нам семена для обмена. Пришел обменный фонд с запозданием, и сразу по всему району начался обмен! Но ведь у нас по Настиной милости все не как у людей! Не желает обменивать семена! Завезли для обмена из дальних мест мягкие, незасухоустойчивые сорта.
Настя заявляет:
— У нас твердая пшеница, гордость наших мест! Если ей не хватает до кондиции нескольких процентов, надо дотягивать и дорабатывать эти проценты, а не менять…
А когда там дотягивать и дорабатывать, если в области уже сеют! Метеорологическая станция сообщает, что через три — пять дней потеплеет, начнется сев и в нашем районе, значит, надо в три — пять дней довести семена до кондиции: организовать сортировку, воздушно-тепловой обогрев, яровизацию.
Легко сказать!.. Пустое дело, например, брезенты для воздушно-теплового обогрева! А ведь этих брезентов нет во всем районе! Да и не до того мне! У меня в голове кирпич, железо, строительный лес!
Аркадий говорит:
— С ремонтом из-за нее запоздали, с выводом агрегатов вышли на последнее место… И с севом из-за нее будем последними!
Цыкнуть бы на нее, а тут Федя стоит над моей душой, одергивает, создает для «нормальных требований нормальную обстановку»…
Я ему говорю:
— Не могу я с ней разговаривать нормально. Я чувствую, что она мне срывает посевную!
Он отвечает:
— Надо ее урезонить миролюбиво…
А какое там миролюбие! Я ее спрашиваю:
— Почему колхозы всех соседних МТС спокойно меняют семена и никто никаких историй не делает из этого?
Она мне отвечает:
— Я этого сама не понимаю! Как это можно допустить, чтобы из-за двух — трех процентов меняли местные твердые пшеницы на чужедальние мягкие?!
Я ей говорю:
— Почему у вас опять «как на охоту ехать, так и собак кормить»? Почему вы раньше молчали? Почему спохватились за три дня до сева?
— Моя ошибка. Пусть я за нее и отвечу. Но колхозы-то не должны страдать из-за нее! И, кроме того, как же я могла знать, что в обменном фонде окажутся мягкие сорта?
Я говорю:
— За такой короткий срок мы кондиционных процентов не натянем. Это дело на свою ответственность взять не могу.
— Возьму, — говорит, — на свою ответственность.
Я говорю:
— А я вам приказываю…
— А я вам не могу подчиниться…
Опять подбородок вперед лопаткой и полное отсутствие губ…
Аркадий поддерживает меня:
— Вы не извлекли никаких уроков из разговора с секретарем обкома… Нам, очевидно, придется прибегнуть к той крайней мере, о которой мы тогда говорили.
И я подтверждаю:
— Иного выхода я уже не вижу…
А она ведь ничего не знает о той беседе, которую вел с нами Сергей Сергеевич после ее ухода. Она только то знает, как он ее отчитывал за отсутствие дисциплины.
Побледнела, голову наклонила, вышла… Мы думали: урезонили ее, смирилась. Ничуть не бывало!
На другой день узнаем, что в трех ее любимых колхозах отказались от обмена и решили дотягивать свои семена до кондиции.
Это значит, что она, пользуясь своим авторитетом в этих колхозах, опять действует вопреки моему прямому приказу! А еще это значит срыв посевной в отстающих колхозах!.. Она думает, что даст она им инструкции, и колхозы в три дня сделают все, что она укажет! А я эти колхозы знаю не первый год! Я знаю, что за три дня там Настины инструкции только-только дойдут до сознания. Да еще минимум три дня уйдут на сборы да на раскачку. Да еще три дня понадобится на то, чтоб обнаружить, чего не хватает в колхозе для выполнения этих инструкций. А там начнутся поездки в райком и в МТС с жалобами на разные недохватки! А там, глядишь, посевная в разгаре!.. Поедут обменивать, и окажется, что лучшие сорта из обменного фонда разобрали другие колхозы, а нам достанется то, чем другие побрезговали… Вот тебе и подняли отстающие колхозы! Большое дело наша агрономша рубит под корень!
И до того вся эта картина ярко нарисовалась в моем воображении, что бросил я все дела, оседлал свой «газик» и без шофера помчался в те колхозы с недозволенной скоростью.
Не доезжая до «Октября», наткнулся я на такую картину. Завяз средь дороги грузовик, шофер возится с мотором, а вокруг грузовика, держась за борта, прыгает на одной ноге Настасья. Вторую ногу она не то подвернула, не то ушибла… Подъехал я. Вышел из машины.
И по лицу моему она поняла, что не прощу я на этот раз ее самоуправства.
Ногу еще сильнее поджала, стоит, держится за борт, смотрит на меня, поджидает, пока подойду…
Подошел я, и здесь, в открытой степи, у грузовика состоялся наш решительный разговор…
— Что ж, — говорю, — Настасья Васильевна… В третий раз нарушаете вы прямое распоряжение директора! В третий раз поступаете прямо вопреки моему приказу в серьезном и ответственном деле! Разговаривали мы все с вами много и… безрезультатно! Предупреждение я вам давал. Вы его оставили без внимания. Выговор я вам записывал. На вас и выговор не подействовал… Секретарь обкома с вами беседовал… Вы и из этого не сделали выводов! Что же еще с вами делать? Один у меня остается выход…
Опустила она голову… И поднятую ногу тоже опустила: позабыла про нее… Мрачно смотрит не на меня, а куда-то вниз, на сусличью нору…
— Сама вижу, что не работать мне у вас в МТС. Работаете вы неправильно, и убедить вас в этом я не могу и примириться с такой работой не в силах… Уйду я… Увольняйте… Только прежде… семена дотяну… сохраню колхозам твердую пшеницу…