— Нету сложнее партийной работы. Инженер и в машине не всегда разберется сразу, а ведь нам надо разобраться в человеке!
Игнат Игнатович стал поглядывать на нее добродушно, но еще с некоторой опаской: что, мол, ты за зверь непонятной породы и чего от тебя можно ждать?
Только два человека реагировали на историю с квадратно-гнездовым совсем неожиданно для меня… Первый человек — Настасья… Ее уж занимали другие дела. Видно, раз это дело было уже сделано, оно ее не волновало. И не было у нее вида победительницы. Ведь она нас, можно сказать, положила на обе лопатки! И все наши понимали это. Одна она не понимала. Ни разу она не козырнула этим. Только отношения своего к нам не изменяла. На все наши подходы к ней отвечала безразличием. Словно уже оценила она нас и не видит оснований для переоценки…
И еще один человек удивил меня в ту пору — Аркадий! Все похвалы, которые сыпались на его голову, он принял, как должное! Не только перед посторонними, но и перед нами он с полной естественностью держался, как подлинный организатор квадратно-гнездового! А уж мы ли не знали всей подоплеки! В самую первую минуту у громкоговорителя он растерялся, сказал: «Никак не мог ожидать, что квадраты в этом году войдут в моду и на них можно так выскочить». Но уже утром он вдруг заявил нам с Федей:
— Ну, ребятишки, теперь вы видите, что я не даром отдал в разгар ремонта лучших ребят для квадратно-гнездового?
Федя удивился:
— Вы? Вы же не отдавали!
А он смотрит Феде прямо в глаза и отвечает весело, легко, как само собой разумеющееся:
— Откуда ж они взялись? Из моих ремонтных мастерских! Я их с ремонта отдал! Не сразу, конечно, решился! Но потом я ради этого квадратно-гнездового жертвовал многим, шел на многие трудности… Разве вы этого не знаете?
И таково было его влияние на нас с Федей, что и нам дело начало представляться таким же образом! И в самом деле, мол, кто отдал ребят с ремонта? Аркадий! Кто перетерпел из-за этого многие неприятности? Он! Это главное. А то, что он сперва поартачился, не имеет существенного значения.
И все же прежней дружбы меж нами не стало. Раньше все мне в нем нравилось: и манера разговаривать с людьми, не вынимая изо рта трубки, односложными фразами, и многозначительный взгляд, и манера ходить так, словно перед ним не только люди, но и стены должны расступаться…
А теперь иной раз посмотришь на него и усмехнешься. Смешно, когда о затупившемся лемехе разговаривают с таким видом, будто решают вопросы мировой политики!
Стал я замечать несоответствие между манерой его и теми делами, которые он делает. Вид у него многозначительный, а дела заурядные. Впрочем, не пришлось нам долго размышлять обо всем этом. На другой день сразу наступило резкое потепление…
И пошел сев!..
Пошел он сразу добрым темпом. Оттого ли, что до него каждый агрегат просмотрели в десять глаз, оттого ли, что над каждым агрегатом до сева и поспорили и попотели, — безотказно работали механизмы, и почти все наши ребята перевыполняли сменные нормы.
Но если шел сев быстро, так это не значит, что шел он гладко! Наоборот.
Настасья наша и не думала менять свой характер! То верхом, то на машине, то на моем мотоцикле моталась она по всему нашему массиву и везде находила, к чему прицепиться. Там сеют мелко, там огрехи допускают, там семян во-время не подвозят… Тут уж и механизаторы наши и председатели колхозов от нее чуть не плакали. Я не знаю, как бы они вытерпели ее дотошность, если бы она за зиму не успела с ними подружиться. Она для них не только указчица, она и учительница их, которая занималась с ними всю зиму, она и добрая их знакомая, которая водит с ними хлеб-соль. Это ей и помогало.
Не было у нас в МТС во время сева ни одного дня без неприятностей. И хоть часто сознавал я ее правоту, и хоть была она мне уж по сердцу, однако, бывало, раз десять на день мне ее хочется приколотить. Десять раз ее приколотить хочется, а один раз… обнять. Да не так… Не по-мужски, а по-человечески, от души, за энергию, да за сметку, да за настойчивость… На севе и я, и Федя, и Игнат Игнатович волей-неволей иной раз ею залюбуемся… А она попрежнему и не замечает ни взглядов наших, ни нас самих…
— Вот когда началось мое горе! — усмехнулся мой спутник. — Я как приду в МТС, так у меня первая мысль: где она? Не поверите, напало на меня такое состояние: пока Настя близко, я нормальный; потерял ее следы — я не человек!.. Хожу, как потерянный. По каким полям она мечется? Когда появится? Жду, жду… Появляется моя долгожданная… Губ нет. Подбородок лопаткой. И сразу на меня в атаку.
Только однажды произошел у нас такой случай. Во время сева в лучшем нашем колхозе у трактора «ДТ-54» сломалась одна деталь. Запасной нет… Значит, надо ждать сутки, пока ее отремонтируют. Сутки трактору простаивать… А у Гоши Чумака была такая деталь в запасе. Он любитель запаса, изготовил ее для себя собственноручно, по своей инициативе. Сев в разгаре, ждать некогда… Даю я распоряжение: взять у Гоши эту заветную деталь. И вдруг мне ответ:
— Детали не дают.
— Почему не дают?
— По согласованию с главным агрономом…
Ну, вызываю к себе свою зазнобу. Приходит… Похудевшая, почерневшая, носишко облупленный. Лыжных штанов на ней уже нет, а надет ситцевый сарафан, тот самый… Ни ругать я ее не стал, ни выяснять обстановку. Только спрашиваю спокойно:
— Что ж, Настасья Васильевна, опять выговор вам записывать?
Нагнула голову. Отвечает:
— Записывайте, Алексей Алексеевич…
Покачал я головой. Вздохнул.
— Идите, — говорю.
…Не стал ей выговора записывать…
После того прошло три дня. Является она ко мне, говорит о всяких делах. А перед уходом с независимым видом вдруг заявляет:
— Алексей Алексеевич! Я должна перед вами извиниться… за эти детали и за неподчинение вашему приказу. Я не из-за выговора, а перед вами… по-человечески извиняюсь… Я хочу, чтобы вы работали спокойно и знали, что никаких таких поступков я больше не допущу, потому что они действительно мешают вам работать. Извините меня…
Повернулась и вышла. Я думал, с того дня начнется у нас мирная жизнь. Где там! На следующее же утро ворвалась с шумом: почему в бригаде с горючим заминка…
Но мне этот случай с извинением запал в голову. Думаю: одна, что ли, ты такая благородная, чтоб вот так взять напрямик и повиниться перед человеком? А я, думаю, что, не благородный? А у меня не такие поступки? Что, высоты характера не хватит?
А главное-то соображаю, что это единственный способ стать перед ней человеком. Она человек прямой, открытый, и с ней надо только так — на прямоту, на честь, в открытую. На другом огне с ней каши не сваришь, одна гарь получится… Это ее качество мне было уже ясно!
И выпал такой случай. Повстречались мы вечером на дороге. Вместе шли из МТС. Сначала говорили о делах, о том, о сем. Потом собрался я с духом:
— Настасья Васильевна! Не удивляйтесь, только должен я сказать то, что неверно понимал вас вначале… и допускал со своей стороны несправедливые поступки… Тот выговор, что записан, мы, конечно, снимем. Мы, — говорю, — вам, Настасья Васильевна, благодарность запишем. Но ведь дело не только в том, что записано на бумаге. В памяти у вас своя запись… Как ту запись снять, научите?..
Выслушала она меня удивленно. Я думал, обрадуется она и начнется меж нами необыкновенная дружба. Однако ничего подобного не получилось. Смутилась она.
— Хорошо, Алексей Алексеевич. Я рада, что вы все это сказали…
Подала мне руку и скорее свернула в проулок. А я и проводить не посмел. Думал, зря завел весь этот разговор, неудобство перетерпел, а результатов никаких не имею.
Потянулись дни. Я хожу, как в воду опущенный, а она все такая же… И не смотрит на меня, и нападает попрежнему из-за разных деловых вопросов…
И вдруг дней так через пять случилось такое. Нападала она на меня за плохое использование транспорта. Ругала, ругала, а напоследок засмеялась, говорит:
— Вы думали, раз вы передо мной извинились, так я теперь стану перед вами тихонькой? Нет, — говорит, — товарищ директор, не дождетесь вы от меня спокойной жизни! — И смеется и смотрит на меня, как на своего человека… И смеется по-доброму, мирным, лукавым смехом. Солнце в небе иначе заиграло!
С тех пор хоть мы и спорили попрежнему, но это были какие-то другие, деловые, рабочие споры… Это были, я вам скажу, даже должностные споры. Главный агроном обязан нажимать на директора МТС, они по должности должны спорить! Если они друг с другом не спорят, — значит, они за дело не болеют. Такая у меня с Настиной помощью выработалась на этот счет точка зрения.
А к тому времени и посевная кончилась. Стали появляться всходы на полях. И надо сказать, что появились они у нас раньше, чем у соседей, и пошли они сильнее. У соседей еще черна земля — у нас поля зеленью присыпаны.
И с каждым днем разница меж нами и соседями все заметнее да заметнее. У соседей чуть проклевывается — у нас на вершок поднялось… У соседей над землей поднялось — у нас в трубку выходит.
Все сказалось! Все выявилось! И удобрения, что мы вывозили, и семена, которыми мы сеяли, и сроки, и качество сева. Земля, она такая, она и труд и разум — все выявит, ничего не оставит в тайности.
Да еще, надо сказать, повезло нам с дождями. Только мы отсеялись, как пошло дождить на неделю! Для нас дождь на посев, как золото! А соседи только еще начинали сеять. Для соседей дождь не ко времени, у них сев прервался, тракторы стоят, сроки уходят!
А после дождя ударила сушь! И опять мы в выигрыше перед соседями: они только сеют, а наши всходы под дождем уже взяли силу, уже укоренились… Они себе вверх идут да идут.
Надо сказать, великое значение оказали семена. Соседи сеяли привозными, из влажных мест, семенами. А мы посеяли своими, засухоустойчивыми. Они у нас с весны напились вволю, а там им сушь не так уж и страшна! Вот как все обернулось!
Известно, кто хорошо поработает, тому и дождь ко времени и вёдро в добрый час.